Стоило мисс Берил прийти к этому разумному заключению, как ее настроение резко испортилось. Часов в десять утра у нее из носа потекла кровь, потом – она уже полагала, что настроение и без того хуже некуда, – принесли “Еженедельник Норт-Бата”, как всегда по пятницам. Сегодня, как обычно, две из восьми страниц целиком посвящались мнениям горожан. Те, что высказывали в разделе “Во весь голос”, в совокупности представляли собой усложненную риторическую разновидность ехидного улюлюканья в мегафон. А поскольку авторам разрешалось пользоваться псевдонимами, определенных правил в разделе не существовало. В одном письме поливали помоями лидера школьного оркестра; в другом излагали своего рода христианское фундаменталистское кредо[33], смысл которого терялся за грамматическими и синтаксическими ошибками, если вообще был; в третьем письме пылко набрасывались на гомосексуалистов в частности и извращенцев в целом, только что не предлагали расправиться с ними без суда и следствия. Сдержанность автора в этом последнем нравственном вопросе объяснялась лишь тем, что расправы, к счастью, не требовалось – Бог послал вирус, и тот сам их уничтожит. Еще один писака призывал каждого жителя Бата в эту субботу приехать на долгожданную Большую Игру и тем самым показать всему миру: в том, что касается верности школьным традициям, их община не знает равных. Это последнее письмо согрело бы душу Клайву-старшему. Он как никто верил в школьные традиции, пока школа не отказалась от занятий футболом и в качестве компенсации не поставила его инструктором по вождению.

Мисс Берил прочла все письма до конца, силясь отыскать в них хотя бы случайные проблески здравого смысла, неподдельного чувства, доброжелательности или элементарного понятия о приличиях и надеясь, что мысли, высказанные соседями, объясняются тем, что они фраппированы. Но ничего не добилась и пришла к выводу, что люди, столкнувшись с необходимостью изложить мысли на бумаге, неизменно обнаруживают худшие качества своего и без того небезупречного характера, особенно если эта необходимость оправдывает нападки на оппонента, выдавая их за торжество демократии.

Вот в чем загвоздка, поняла мисс Берил. Если уж она решит отказаться от дома, а с ним и от свободы, она должна верить в мудрость такого поступка. Вряд ли Клайв-младший пишет в “Еженедельник Бата”; передать ему свои дела и власть вовсе не то же самое, что отписать имущество восьмиклассникам, нынешним или бывшим. И все равно мисс Берил не могла отделаться от мысли, что даже если она слабеет, даже если она уже не та, что десять лет назад, и здоровье – в частности, вестибулярный аппарат – все чаще ее подводит, даже если порой она путается и теряется, она все равно умнее большинства знакомых – в том числе тех, кто пишет в “Еженедельник Бата”, – включая и ее подругу миссис Грубер с ее желанием, чтобы сегодня был понедельник, а то и сына, который из окна ее гостиной видит Золотой берег. Мисс Берил – не старая Хэтти и никогда такой не была. А важнее всего, что и не станет.

– Это все ты виноват, – выговаривала она Клайву-старшему, когда миссис Грубер позвонила объяснить, что мисс Берил фраппирована.

В последний раз мисс Берил вручила другому человеку ответственность за свое будущее, когда позволила Клайву-старшему уговорить ее выйти за него замуж и провести жизнь в Бате. И как он только ухитрился, дивилась мисс Берил. По любви, чтоб ее, вот как. Он любил ее, и в ответ на этот великий дар она позволила ему привезти ее в Бат, где вскоре с его попустительства посвятила себя сражениям с восьмиклассниками. А потом его не стало, он позволил себе погибнуть, бросил ее доживать в обществе “Сытых по горло” и “Истинных христиан”. И вот теперь она подумывает о том, чтобы вручить свою независимость сыну этого человека, тому самому сыну, который с возрастом стал похож на отца, как клон.

– Извини, я не хотела тебя обидеть, – сказала она миссис Грубер. – Мне просто нужно было на ком-то сорвать злость, и тут позвонила ты.

Миссис Грубер пропустила это объяснение мимо ушей.

– Я видела, как проехал Клайв-младший, – сказала она. – Это с ним, что, женщина была в машине?

Миссис Грубер отлично знала, что так и было.

– Клайв-младший, звезда моего небосклона, надумал жениться, – сообщила мисс Берил. – Я сама только что узнала.

– И поэтому ты сердишься.

– Вряд ли, – ответила мисс Берил. – Я охотно отдам Клайва-младшего любой женщине, которая согласится его взять, а эта явно согласна.

– А я сегодня ем как птичка, – сказала миссис Грубер, ей не требовалось никого никому отдавать. – Сливовый сок. Чуть позже подсушенный кусочек хлеба с чаем.

Подсушенным кусочком хлеба, чаем и сливовым соком миссис Грубер боролась с запором, мучившим ее после плотного обеда в мотеле “Нортвудс”. Вчера она съела салат с зеленью, фруктовый салат, морковный салат с изюмом, сырный салат с зеленым горошком, макаронный салат. Потом индейку с гарниром, клюквенным желе и глазированным ямсом. Потом тыквенный пирог со взбитыми сливками. Складывать все это было особо некуда – миссис Грубер весила всего девяносто пять фунтов, – и съеденное тяготило желудок.

Вдобавок ее тяготило чувство вины. Больше года, как и подозревала мисс Берил, ее подруга тайком рассказывала о ней Клайву-младшему – тот звонил раз в неделю убедиться, что у матери все в порядке. Миссис Грубер вовсе не шпионила на Клайва-младшего, просто сообщала, как дела у подруги. Ради ее же блага, уверял Клайв-младший. Мать его слишком упряма, это небезопасно. Разве не утаила она от него, что прошлым летом упала и растянула запястье? Миссис Грубер понимала тревогу Клайва-младшего и рассказывала ему о том о сем. В ответ он тоже ей кое о чем рассказывал. Например, она уже знала, что Клайв-младший намерен жениться, и напомнила себе притвориться, будто не знает.

В сговоре с сыном лучшей подруги миссис Грубер тревожило только одно: порой она выбалтывала ему то, что не собиралась. Вот и сегодня утром, например, когда Клайв-младший позвонил из банка и спросил, как они вчера отобедали в мотеле “Нортвудс”, миссис Грубер и не думала рассказывать, что мисс Берил заплутала в Олбани и они едва не проехали ресторан.

– Расскажи мне о ней, – попросила миссис Грубер.

– О ком?

– О молодой Клайва-младшего.

– Она уже немолода, – ответила мисс Берил. – Ей под шестьдесят, если, конечно, это она на фотографии в выпускном альбоме.

– Приятная?

– Трещит без умолку, – сказала мисс Берил. – И любит президента.

– Похоже, приятная, – резюмировала миссис Грубер, она тоже любила президента, а разговоры смущали ее куда меньше тишины большого дома. – И когда свадьба? – Ей не терпелось выяснить, что именно Клайв-младший сказал матери. Миссис Грубер он говорил, что ранней весной. После Пасхи.

– Я не спросила, – созналась мисс Берил. – Да и куда им спешить? Вряд ли невеста беременна.

– Джойс будет работать в банке? – Вот о чем миссис Грубер собиралась, но позабыла спросить Клайва-младшего (он обмолвился, что его нареченная – бухгалтер).

Мисс Берил хотела сказать, что не знает ответа и на этот вопрос, как вдруг ее осенило.

– А откуда ты знаешь, что ее зовут Джойс?

Миссис Грубер застыла. Как ни осторожничала, все равно проболталась.

– Мне надо идти, – сказала миссис Грубер. – У меня звонит телефон.

– Ты говоришь по телефону, – указала мисс Берил. – Он не может звонить.

– Я имела в виду, в дверь звонят, – поправилась миссис Грубер и повесила трубку.

Мисс Берил тоже повесила трубку, но, задумавшись, задержала на ней ладонь. По крайней мере, теперь она точно знает, кто на нее стучит. А то она уже опасалась, что это Салли. Советчики ее разошлись в этом вопросе – впрочем, как и во всех прочих. Клайв-старший разделял уверенность сына в том, что Салли годами ее дурачит, Инструктор Эд уверял, что Салли ее не предаст, даже нашептывал подозрения о Клайве-младшем, и мисс Берил, к своему стыду, к ним прислушивалась. Но теперь мисс Берил узнала правду – и не сдержала улыбки.