Кстати, о Рубе. Руб вернулся из закусочной и обнаружил, что друг его пропал. “Эль камино” стоял где стоял, на перекрестке, загадав тем самым Рубу загадку, которую тот вряд ли разрешит самостоятельно. Когда Салли окликнул его, Руб заглядывал в окна дома Майлза Андерсона.

– Ищешь что?

Руб обернулся и сказал с облегчением:

– Тебя.

– А знаешь, что ищу я? – продолжал Салли. – Мой гамбургер.

– Я забыл, – сокрушенно признался Руб.

Салли жестом показал, чтобы он садился в машину.

– Окей, – произнес он. – Пока тебя не было, я гадал, что именно ты забудешь – кетчуп, огурец, соус или картошку. А ты взял и забыл все сразу.

– Я же тебе говорил, надо было идти со мной. – Руб пустил в ход единственный свой козырь: – Этот чувак ведь так и не пришел.

– Не пришел, – подтвердил Салли, повернул ключ в замке зажигания, но не отъехал от тротуара.

– Куда мы теперь? – спросил Руб, почти надеясь, что отбился от насмешек.

– Никуда, – ответил Салли. – Ты забыл еще кое-что.

– Что?

– Три доллара, что я дал тебе на гамбургер, который ты так и не купил.

Руб достал деньги, отдал Салли и приготовился к новым насмешкам – быть может, на целый день.

– Хочешь хорошую новость? – спросил Салли.

Руб не хотел, но все равно ответил “да”.

– Я не голоден, – сообщил Салли и развернулся.

У Руби вновь потекла тушь. Она текла все утро. Успокоившись, Руби шла в тесный туалет, умывалась – желтое полотенце раз от разу становилось серее – и заново красила глаза. Но, едва закончив, снова ударялась в слезы при мысли о том, какой все-таки гад Карл Робак и как отчаянно она любит его, несмотря ни на что. До этого утра ей как-то не приходило в голову, что человек, который изменяет жене, изменит и секретарше, и эта мысль опечалила Руби. Да не просто опечалила. Разозлила. В зеркале туалета она заметила, что тушь испачкала ворот ее любимой блузки, дорогой, жемчужно-белой, полупрозрачной, Руби надевала ее под плотное алое шерстяное болеро. Когда Руби была в болеро, не было видно, что под жемчужно-белой блузкой нет лифчика. Руби была светлокожая, с аккуратными маленькими темными сосками, они пьяняще просвечивали сквозь полупрозрачную блузку. Разумеется, если в контору заглядывали строители, Руби застегивала болеро, но когда они с Карлом оставались одни, ходила расстегнутой.

И вот теперь был испорчен и ворот этой драгоценной блузки, и настроение Руби – она снова, как всю свою жизнь, рыдала из-за мужчины, который этого даже не стоит. Мужчины, который обещает все на свете и не держит слово. Никто из мужчин Руби никогда не был с ней честен, поскольку ее, как мотылька на огонь, тянуло лишь к отпетым лжецам.

Но мало ей всех этих бед – мало того, что день ее безнадежно испорчен, как ворот жемчужно-белой полупрозрачной блузки – теперь ей еще предстоит общаться с Салли. Она слышала, как он с тяжелым топотом медленно поднимается по лестнице на третий этаж и ворчит на каждой ступеньке. Мало ей того, что Карл Робак, некогда признавшийся ей, что хочет лишь одного – провести остаток жизни (нет, он сказал, что вечность) в объятиях Руби, оказался самым худшим гадом из всех, так теперь ей еще придется выслушивать от Салли “я же тебе говорил”.

– Руби, – сказал он с порога, остановившись перевести дух, – это твои кнопки на меня смотрят или что?

Руби быстро накинула болеро – от расстройства она позабыла, что сняла болеро, чтобы оценить степень нанесенного блузке ущерба. Салли был последним, кому ей хотелось показывать соски.

– Нет его, – окрысилась Руби.

– Ты всегда так говоришь. – Салли плюхнулся в кресло в приемной и глубоко затянулся сигаретой.

– Иногда это правда, – сказала Руби.

– Он что-нибудь просил передать?

– С чего ему что-то тебе передавать?

– С того, что у него для меня есть работа, и я, быть может, возьмусь за нее, если он объяснит мне, что это и где.

– У тебя сейчас пепел упадет на ковер, – заметила Руби.

Так и было, и Салли затушил сигарету в маленькой пепельнице, стоявшей на заваленном журналами столике.

– Не стоит из-за него плакать.

– Откуда тебе знать, из-за кого я плачу? – спросила Руби.

– Я знаю, что из-за Карла каждую минуту льет слезы половина женского населения Бата, – ответил Салли. – Почему – загадка.

– Он понимает женщин, вот почему, – вызывающе произнесла Руби.

– Ну, если это правда, – заметил Салли, – так он всех их заслуживает. Так где он может быть?

– Наверное, со своей идеальной женой, с которой он никогда не разведется, – с горечью предположила Руби. – С той, которой он покупает новенькие машины. С той, которая живет в особняке на Глендейл, тогда как я ючусь в студии и езжу на восьмилетней машине, которую купила подержанной.

– Жизнь несправедлива, – согласился Салли, пряча улыбку.

– Это какой-то сплошной минет, вот что это такое, – серьезно произнесла Руби. – И хер мне вечно достается с липкого конца.

– Другим концом он крепится к мужику, – заметил Салли.

– Да ну тебя. Неужели не видишь, что мне плохо?

– Окей, куколка. – Салли поднялся на ноги. – Передай ему, что я заходил, и если он хочет, чтобы я выполнил эту работу, пусть ищет меня в “Лошади”. Да, Руби…

– Что?

– Не ищи любви на стороне.

Возле букмекерской конторы Салли поставил “эль камино” на диагональной разметке, запрещавшей парковку. На пороге конторы сидел на корточках молоденький коп по фамилии Реймер, Салли уже не раз с ним скандалил.

– Даю тебе две минуты убрать машину, – предупредил он Салли, и не без причины. – Или выпишу штраф.

– Валяй, – ответил Салли. – Это не моя машина.

Завсегдатаи в желтых ветровках – был среди них и Отис – приветствовали вошедшего Салли возгласом: “Салли!”

– Не подходи ко мне, – сказал ему Отис. – Мне из-за тебя снились кошмары.

– Окей, – ответил Салли.

– Мне приснилось, будто аллигатор взобрался по лестнице и заполз ко мне в кровать. Проснулся я от того, что кричал и лягался. Теперь у жены на бедре синяк.

– И ты веришь, что синяк у нее именно от этого? – поддел его Салли. Он подумал, не отдать ли Отису резинового аллигатора, купленного у миссис Гарольд, но решил, что случай неподходящий.

Мужчин в ветровках – всех, кроме Отиса – этот ответ рассмешил. Кое-кто выдвинул и другие предположения, откуда взялся синяк. Салли видел, что Реймер за окном конторы теряет терпение.

– Да будет тебе известно, что вот уже сорок лет жена хранит мне верность, – возмущенно заявил Отис.

Салли кивнул:

– То есть почти все то время, что вы женаты?

– Иди ставь на свою жалкую тройку, – посоветовал Отис. – А то мне из-за тебя опять приснится кошмар.

Салли примирительно поднял руки:

– Я не хотел тебя пугать. Наверняка во Флориде тебе будет хорошо. Я всего лишь предупредил тебя быть осторожнее с аллигаторами.

– Отвали, – отмахнулся Отис. – Отвали от меня.

– По-моему, тебе стоит непременно переехать во Флориду, – не унимался Салли. – Если будешь осторожен, ничего не случится.

– Уйди. Отстань.

– Один маленький совет, – продолжал Салли. – Утром, когда проснешься…

– Он не уйдет, – сказал Отис собравшимся.

– Загляни под кровать. – Салли показал, как именно. – Быстренько. Увидишь зубы – не слезай с кровати.

– Ну вот, теперь мне это приснится, – удрученно заметил Отис.

Салли поставил на тройку, поболтал немного с кассиром и вышел на улицу ровно в ту минуту, когда Реймер закончил выписывать штрафную квитанцию.

Салли принял ее с достоинством, открыл пассажирскую дверь и бросил квитанцию в бардачок.

– На кого будешь ставить в субботнем матче? – добродушно спросил он.

Полицейский взглянул на него с подозрением, но эта конкретная тема была слишком уж увлекательна, а Салли слишком уж убедительно поинтересовался его мнением.

– Эх, на Шуйлер, – грустно признался Реймер. – Они намного сильнее, чтоб их.