Эсфирь тянется к бокалу, случайно касаясь пальцев короля своими. Ровно на несколько секунд по лицу Видара проскальзывает отвращение, а глаза превращаются в две пустые дырки.

Только для него это прикосновение – вечность в темноте. Голову снова ведёт, он старается удержаться на месте, да только… тонет…

Ледяная вода проникает в лёгкие, а он ничего не может сделать. Видит только кровожадный блеск разноцветных глаз и жестокую ухмылку. Она не собирается спасать его из воды, наоборот, стоит на поверхности, спокойно наблюдая за тем, как он скрывается в толще.

– Не переживай, мой маленький Видар, рядом со мной нет боли!

Видар слышит голос отца из глубины.

Губы Верховной шевелятся, и Видар готов поклясться всем демонам, что сквозь давление и водную завесу слышит: «Ваш Король мёртв!». Её лицо озаряет такая яркая улыбка, что она наверняка будет слепить даже тогда, когда его лопатки коснутся дна. Он умирал под хитрым взглядом удовлетворенных глаз. Умирал, пока она… не отдёрнула пальцы.

Видар не понимающе хлопает глазами, пока ведьма принюхивается к чему-то, бросая взгляд на бокал у его тарелки. Верно, она снова сомневается в его психическом здоровье или алкоголической зависимости, тут уж демон разберёт.

– Ваше Величество, всё в порядке?

Кристайн подскакивает с места, желая задеть плечом Эсфирь.

Только последняя отходит на шаг заранее, не принимая из рук Видара напиток, словно резко передумала.

Эсфирь окидывает Кристайн странным взглядом, а затем занимает своё место напротив Себастьяна. Бокал цветочного эля в руках короля имел нотки сандала.

– Ты слишком погорячилась, Эсфирь, – тихо произносит Баш, пока король и герцогиня увлечены общей темой для разговора – состоянием короля.

– Мне интересно, – пожимает плечами.

– Интересно?

– Сможет ли ваш король преодолеть свой гнев? Это будет преддопуском к Ритуалу Доверия.

– Ты же знаешь, что не сможет.

– Значит, ему нужна не советница, а фасад.

И будь Эсфирь Лунарель Бэриморт покорнее – она бы согласилась на эту роль.

– Раздевайся!

Ледяной голос в каменных сырых стенах звучит, как гром.

Эсфирь медленно снимает обувь, чувствуя босой стопой муки всех, кто когда-либо бывал склепах. Охрана покинула их, стоило только войти в «камеру пыток».

– Я думала, меня разденут твои солдатики, – стервозно дергает бровью рыжеволосая. – Ведь так обычно поступают с провинившимися?

Его скулы играют от очередного нарушения субординации.

– Обычно они не так красивы, как ты, – натянуто улыбается король.

Она ловко расстегивает молнию с боку, высвобождая левое плечо от лямки.

– Может, хочешь сам меня раздеть? – хитро улыбается она, наблюдая, как Видар облокачивается плечом на стену, мрачно ухмыляясь.

– Думаешь, я не исполню свой приказ?

– Иначе зачем выставил охрану?

Вопрос застревает в лобной кости. Он не знал. Просто почувствовал, что не должен давать ещё больших поводов для слухов. Тем более, как бы зол и вне себя от ярости он не был, всё закончится крайне быстро: удары, заживление, удары, заживление, удары и…

Он пойдёт на услугу – излечит все её шрамы раз и навсегда. Будто ничего и не было. А боль лишь эфемерный отзвук от ударов. Он почему-то уверен, что такое с ней далеко не в первые. И был прав. Прав, так же, как уверен, что ведьмы не чувствуют боли.

– У них тонкая душевная организация, – хмыкает Видар.

Платье падает к ногам девушки, открывая вид на хорошо сложенную миниатюрную фигуру и телесный комплект белья. Признаться, Видар думал, что там портупеи, латекс и что-то из лёгкого БДСМ. Вернее, не думал. Конечно, не думал.

Он быстро подходит. Сначала закрепляет одну руку в цепи, затем другую, попутно отшвыривая платье ногой.

Эсфирь дышит ровно, сопровождая безэмоциональным взглядом его движения.

– Говорят, у Верховных ведьм есть одна особенность… – Видар отходит от неё, окидывая беглым взглядом несколько десятков плетей на стене. – Вам подвластно обмануть организм. Собственноручно вырвать сердце из груди, чтобы избавиться от эпицентра чувств и эмоций…

Выбор сделан. Видар, быстрым движением, снимает с себя камзол, попутно закатывая рукава атласной рубашки.

Пять наглых шагов, её едва различимый вздох. Эсфирь знает: всё может закончиться намного быстрее, если позволить себе молчать. Безумная улыбка прокрадывается в лицевые мышцы.

Резкий удар плети приходится по спине. Она бесшумно втягивает носом воздух в грудную клетку.

– У тебя сердечко на месте?

Его голос, пропитанный отвращением, хуже любого яда.

– Избавилась от него ещё с сотню лет назад!

Ложь с языка слетает автоматически. Пусть думает, что внутри неё лишь имитация органа. Пусть поверит в то, что ей не больно, ведь такая искренняя вера лучше любого оружия.

Град из пяти ударов. Она до одури прикусывает щёки изнутри. Чувствует, как кожу адски дерёт, но, что хуже – привкус крови наполняет рот.

В тишине звук плети и скрип цепей – туманят разум Кровавого Короля. Его предел мечтаний накрепко прикован, он может отомстить всей Пятой Тэрре, с особой виртуозностью, но… не бьет и ровно вполовину силы. Гнев наполняет каждую клеточку тела, безумная улыбка украшает лицо, но выместить на ней всю многовековую боль не может, будто что-то останавливает, замедляет. Он залечивает её раны через каждые три-пять ударов, проводя большим пальцем вдоль позвоночника, чувствуя разгорячённую плоть под подушечкой пальца.

– Жалеешь меня, Кровавый Король? – Её смех служит катализатором очередного пика гнева. – Не стоит. Я – Верховная Эсфирь Лунарель Бэриморт – маржанка! – Спина принимает плеть, как родную. – Я – виновница всех бед альвов. А ещё! Я мечтала спалить вас ко всем демонам за то, что вы устроили на моей земле! Подумай, стоит ли меня жалеть?

Видар замахивается со всей силы, но тело противится. Очередной удар оказывается не таким сильным, как ему хочется, но всё равно болезненным – раны снова начинают кровоточить на коже.

– И в мыслях не было жалеть тебя, – зло скалится Видар, обрушая очередной град ударов.

От боли, что проникает в тело уже звёзды яркими осколками осыпаются из глаз. Она не позволяет себе ни всхлипа, ни писка, ни крика. Концентрирует на кончике языка только гнев и ярость, словно под стать ему.

Каждый раз, когда он исцеляет её – чувствует жар его кожи. Эти касания отличаются от тех, что были раньше: тело извинялось за поведение хозяина. Эсфирь не могла понять природу двояких чувств: король утопал в слепой ярости к ней и в тот же момент… жалел.

Видар смотрит на небольшую спину, что превратилась в кровавое нечто и не может поверить, что в ведьме действительно нет никаких чувств. Кем бы она ни была – сейчас перед его глазами висела миниатюрная девушка, что вцепилась пальцами в цепи, напрягая каждый мускул. Он усмехается. Миниатюрна настолько, что, не совладав с чувствами, решила вырвать сердце из груди. Слабачка, ни больше, ни меньше.

Он тоже хотел вырвать собственное сердце, пока оно не закостенело и не умерло.

– Было бы намного увлекательнее, если бы ты чувствовала боль, – хмыкает Видар, бросая плеть в угол камеры.

Король разворачивается к ней лицом, дерзко оглядывая. Отстранённое выражение лица, пустые, уставшие глаза, за которыми скрывается самая огромная ненависть.

– Твои удары, как у столетнего юнца! – Эсфирь с огромным усилием натягивает стервозную улыбку.

Руки затекли, на запястьях образовались красные полосы от цепей. Спина горит огнём, пока воспалённая кожа чувствует каждую струйку накалившегося воздуха.

Видар, быстро сократив расстояние, стальной хваткой поднимает подбородок Эсфирь.

– Ваши!

Два взгляда сцепляются в самой настоящей схватке. Единственное, что объединяет их – ледяная ненависть.