Николай Иванович заливисто захохотал, привлекая внимание соседей к нашему столику, но ему на чужое мнение было по фиг.

Я тоже малость поулыбался, вспоминая, что и в моей практике имелся похожий случай. В этой реальности до него еще лет пятнадцать, если не двадцать, но все равно, есть схожесть. Правда, в моем будущем воришка — какой-то бомж, упадет не в колодец, а в открытый кессон и просидит в нем целых два дня, без воды и еды, потому что ногу сломает и сам вылезти не сможет. А почему без воды и еды, так потому, что на тот момент кроме картошки там ничего не будет. А на сырой картошке не очень-то поблагоденствуешь. Он видно попробовал, да ничего, кроме несварения желудка, не получил. Так что у него там такое было, лучше не рассказывать.

Но вот кто поймёт женскую душу? Хозяйка его не только простит, но пожалеет от всех щедрот женского сердца, будет ходить в больницу, навещать и носить передачки. А потом, если мне память не изменяет, вообще влюбится в своего несостоявшегося вора и пустит его к себе жить. А на недоумённые вопросы соседок будет отвечать, что ведь убогого-то жальчее.

Допивая компот, подумал — а не стоит ли проконсультироваться с Николаем Ивановым по поводу страхов Аэлиты Львовны и ее тайны? Но опять пришел к выводу, что смысла пока нет. Расскажу, а дядя Коля только пожмет плечами и предложит работать, а не придумывать несусветные тайны. Нет, не стану.

— О, слушай, Леша, забыл тебе сказать, — опять хохотнул дядя Коля, неуловимо быстро доев макароны с котлетой, выпив компот и принявшись вытаскивать из стакана уцелевшие сухофрукты. — Мне Боря Рябинин пузырь обещал поставить.

— В каком смысле пузырь? — не понял я. Еще ладно, что догадался, о каком именно пузыре идет речь.

— В том смысле, что если я тебя отпущу в следствие, то он проставится, — уточнил начальник. — Говорит, что тебе следователем работать надо.

— А почему пузырь-то всего один? — возмутился я. — Да за меня… три пузыря надо ставить, не меньше.

— Ну, сказанул, — хмыкнул начальник. — Губенку-то закатай — три пузыря! Ты пока еще только на два тянешь, но Боря два пузыря давать не хочет. Говорит — один поставлю, а два уже перебор.

— Вот крохобор! — опять возмутился я. Посмотрев на начальника, покачал головой. — Да и ты, товарищ капитан, тоже хорош. Не цените вы своего лучшего инспектора. Ну, надо же, всего в два пузыря оценить! Да по-хорошему, за меня целый ящик нужно просить.

— Лучший, говоришь? — изумился товарищ капитан. — Да ты наглец, парень. Обурел преждевременно. Хочешь, я из тебя худшего сделаю? — задорно спросил он, и я понял, что ляпнул лишнего. Хоть дядя Коля и шутит, но бахвальства не прощает и трудотерпию может включить очень умело. А призовые места для сыщиков привык определять сам.

[1] Те кто забыл — это из фильма «Кин-дза-дза».

[2] Сотрудников Первомайского РОВД.

Нет, определенно начальству не стоит говорить ничего лишнего, особенно, если это касается работы и своего места в милицейской иерархии. Могут последовать оргвыводы. Но дядя Коля — который Николай Иванович, не стал делать оборзевшему подчиненному «козью морду», но ее и делать не надо, потому что на наш город свалился страшный зверь, под названием «Магнит». А с этим-то и без начальства морда вытянется сама-собой, и борода отрастет. Мало нам комплексной проверки, так еще и это…

Сегодня слово магнит, чаще всего, ассоциируется не с телом «обладающим собственным магнитным полем», а с сетью розничных магазинов. А вот для сотрудников милиции семидесятых годов оно означало операцию по комплексной отработке города.

У правоохранительных органов много задач. Поддержание общественного порядка, борьба с преступностью, а еще борьба с антисоциальным элементом — пьяницами, тунеядцами, поднадзорниками, семейными скандалистами, лицами, готовыми вновь вступить на скользкий путь совершения уголовных преступлений. Хотя, если правильней выразиться, то не борьба, конечно, а профилактическая работа.

Участковые инспектора, в меру сил, поддерживают порядок, работая на своих участках планомерно и методично. И на поднадзорников, если у них имеется три нарушения, материалы готовят для возбуждения уголовного дела, и со злостными пьяницами возятся. Но вот когда в городе объявляют операцию «Магнит», то усилия удваиваются-утраиваются, а количество антисоциальных элементов, взятое на строгий контроль и учет, обретает свое качественное воплощение. Все эти элементы отправляются на «перековку» — алкоголики определяются в Лечебно-трудовые профилактории, тунеядцы, те, которые ещё не заматерели в своём тунеядстве, получают направления для трудоустройства, а злостные уклонисты от ОПТ (общественно-полезного труда) могут загреметь и в колонию по известной статье двести девятой. Бывщие сидельцы, оказавшиеся под административным надзором, становятся объектами ещё более пристального внимания, а если имели наглость трижды нарушить установленные ограничения, оказываются фигурантами уголовных дел и получают положенный срок, небольшой, год, как правило, но реальный.

Я невольно вспоминал своё будущее (красиво звучит: вспомнить будущее!). В двадцать первом веке в СМИ часто будет подниматься вопрос: почему всякие насильники, извращенцы и душегубы свободно разгуливают, где угодно, после освобождения из соответствующих мест, и продолжают вершить свои мерзкие дела? В изобретении мер управы на этих негодяев активно будет участвовать кто угодно: депутаты, блогеры, журналисты и каждый захочет свою фишку просунуть, чем фантастичней, тем лучше. Все думают о хайпе и никто о деле. А ведь всё просто: задайте для начала вопрос, зачем в борьбе за свободу личности мы выхолостили до нуля понятие административного надзора, так что он перестал иметь хоть сколько-нибудь важное значение? При развитии техники в двадцать первом веке и правилах административного надзора семидесятых — вот это был бы инструмент. Да в семидесятых он и без технической поддержки работал, что надо. И не надо было бы изобретать велосипед.

А то слушаешь передачу «Калина красная» (это я опять про своё будущее), и удивление берёт: это сколько же по застенкам безвинных людей мается? А где же тогда все насильники, убийцы, грабители, получившие в наших судах свои реальные сроки? И хочется, чтобы уж если не вместо «Калины красной», то хотя бы наряду с ней существовала какая-нибудь «Белая гвоздика» — организация, защищающая права потерпевших. Их-то, несчастных, во много раз больше, нежели их обидчиков. А то закон вроде бы и восторжествовал, преступник получил свой срок, а потерпевший — что? Возмещение ущерба? Здоровье, а то и жизнь покалеченному? Да ничего!

У нас во время «Магнита» наиболее масштабным мероприятием, где было задействовано самое большое количество и людей, и техники, было отправление в ЛТП — лечебно-трудовые профилактории тех, кто частенько навещал медицинский вытрезвитель и, как гласило постановление Президиума Верховного Совета РСФСР «злостно уклонялся от лечения и продолжал вести антисоциальный образ жизни, нарушая общественный порядок».

Но здесь тоже понятно. Самый злостный антисоциальный элемент — это пьяницы.

Пьянство в нашей стране — не то пережиток капитализма (а заодно и феодализма), не то обретение советской действительности. Известно, что количество алкоголиков и пьяниц стремительно возрастает на социально-политических «изгибах» истории. Как считают историки, первый «всплеск» произошел после отмены крепостного права, когда половине населения России объявили о том, что они стали свободными, но никто не объяснил — а что им с этой свободой делать?

Вспомнилась мне книга того самого моего коллеги, что ушел в историки. Так вот, он писал, что в конце XIX века четверть года являлась для местных жителей нерабочей, потому что народ гулял (церковные и государственные праздники, стихийные бедствия и свадьбы и т.д.). А количество кабаков превосходило количество школ[1].