Привычные действия по осмотру места происшествия прогнали остатки неловкости, и к ознакомлению с внутренностями шифоньера и комода я был уже полностью готов. Аэлита попробовала было робко сослаться на то, что там бельё, и ей неловко, сами понимаете, но я строго сказал:

— Со следователем — как с доктором, Аэлита Львовна.

И «марсианка» смирилась. Её бельишко меня совершенно не интересовало. Мне было важно понять, каких размеров предмет искал преступник, если это не были деньги? А это не были деньги. За деньгами — не в эти дома, пожалуйста. Что можно спрятать в бельевом ящике шкафа? Ответа нет, а вариантов бесконечно много. Тетрадь, папка с бумагами, украшения, шкатулка какая-нибудь? Аэлита упорно в этом мне не помогает.

Найти улику, не замеченную следственно-оперативной группой, я не очень рассчитывал, но Аэлиту огорчать таким признанием не стал. Больше надежд было на общение в привычной для хозяйки обстановке, и тут не требовалось строить коварных замыслов, как бы вытащить собеседницу на нужную тему. Любая мелочь, о которой секунду назад и не думал, могла выстрелить и дать новый поворот для поисков отгадки.

Пока я изучал обстановку, хозяйка в отсеке за занавеской, который можно было бы назвать кухней, чем-то тихонько позвякивала, потом послышался негромкий ровный шум и запахло керосиновым перегаром. Не надо быть Шерлоком Холмсом для вывода о том, что Аэлита решила подогреть чайник на керогазе. Я был не против.

За столом некоторая неловкость вернулась. Я корил себя за то, что не догадался купить хотя бы пачку печенья или шоколадку. Внутренний голос возражал, утверждая, что я ведь не чай пить шёл, а работать, так что всё нормально, только вот пора бы уже и честь знать. Вон за окном уже потемнело, осенний вечер короток, как… (здесь внутренний голос замолчал, затруднившись с приисканием подходящего сравнения). Хозяйка тоже молчала.

Зато она явно готовилась к такому развитию событий. Печенье в вазочке, очень похожей на нашу старинную, ещё от бабушки доставшуюся стеклянную сахарницу, варенье в розеточке — от тёти. А вот про тётю — это новость. Про это мы ещё пока ничего не слышали. Ну вот, нашёлся и повод для начала разговора. Да, у нашей «марсианки» есть тётя. Живёт в районе. Иногда Аэлита её проведывает. А так открытки по праздникам, редкие письма друг другу. Очень интересно!

— А вы можете мне показать письмо или какую-нибудь открытку от тёти? — попросил я.

— Конечно! — Аэлита открыла верхний ящик комода и зашуршала чем-то там внутри. Потом с удивлением повернулась ко мне:

— Странно! Вот здесь у меня лежала небольшая пачечка, и письма, и открытки, ленточкой перевязаны. Розовая такая ленточка. А теперь писем нет.

Оба-на! Не их ли искал неведомый злодей? И что же там за страшная тайна в таком случае?

— А на конвертах или открытках обратный адрес тёти был? — спросил я, ещё сам толком не отдавая себе отчета, зачем.

Аэлита удивилась:

— Конечно был. Как же без этого?

Наш разговор прервал какой-то шорох за окном. Мы насторожились — тихо. Да мало ли что там может быть, подумалось мне. Прохожий прошёл по каким-то своим делам, собака пробежала. Так недалеко и до паранойи. Но шорох повторился, как будто кто-то переступал с ноги на ногу под самым окном. Хозяйка дома испуганно посмотрела на меня.

Я наклонился к самому её уху и прошептал:

— Продолжайте говорить. Что угодно, только не молчите.

Тихонько выбрался из-за стола и, натянув сапоги, на цыпочках направился к выходу. Мне показалось, что это у меня получилось достаточно неплохо, и даже входная дверь не скрипнула. А вот само крылечко подвело — ступенька тонко пискнула под ногой. Этого хватило, чтобы сразу за углом послышался треск, словно медведь ломится через бурелом. Мне досталось лишь увидеть тёмную фигуру, перемахнувшую через заборчик и рванувшую по расквашенной дороге на другую сторону улицы. Только смачное чавканье сопровождало сей отчаянный бросок. Мне хотелось крикнуть беглецу классическую фразу: вернись, дурак, я всё прощу! Но я промолчал. Второй раз соваться в эту трясину не рискнёт даже сумасшедший. По той же причине и догонять его было абсолютно бесперспективным занятием.

Подошёл к окну проверить, насколько слышно отсюда происходящее в доме. Аэлита что-то добросовестно говорила. Прислушался. Господи, она читает «Жирафа» Гумилёва.

— Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд,

И руки особенно тонки, колени обняв.

Послушай: далеко, далеко, на озере Чад

Изысканный бродит жираф.

Судя по всему, это был уже не первый стих. Каждое слово доносилось из-за окна вполне отчётливо, так что наш вуайерист мог всё слышать. Оставался только вопрос: что именно — всё?

Я вернулся в дом. Аэлита смотрела на меня остановившимся взглядом и продолжала вполголоса декламировать стихи. Вот она закончила «Жирафа» и начала снова с первой строчки:

— Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд…

Эко, девушку торкнуло!

— Аэлита Львовна, достаточно! Больше не надо.

Я помахал руками перед её лицом на манер китайца, говорящего «нет». Призыв возымел действие только с третьего раза.

Я наклонился перед ней, упёр руки в стол.

— Аэлита Львовна, хотите, чтобы я вам помог?

Она кивнула.

— Тогда без утайки — всё, что знаете. И немедленно!

— У меня ничего нет.

Ну вот, здрасьте, пожалуйста! Опять старая песня.

Я почувствовал, что начинаю выходить из себя.

— Послушай, этот твой хахаль, который изнывает от ревности и ищет повсюду любовные письма от соперника — твои заботы! И не надо впутывать сюда милицию. Ей и без тебя хватает, чем заниматься. Спасибо за чай! Считай, что я за него расплатился вставленным стеклом. Всего доброго!

Я сделал вид, что собираюсь уйти. На самом деле мне надо было всего лишь пробить брешь в бестолковой защите этой дурищи. И сделать это можно было только весомо, грубо, зримо, как говорил великий автор ступенчатых стихов.

— У меня ещё иконка пропала, — с безнадёжной интонацией заявила Аэлита, как будто это должно было снять мои подозрения относительно её любовных шашней.

— Что ещё за иконка? — по инерции грубо спросил я.

Она послушно и не обращая внимания на мою грубость, ответила:

— Простенькая такая, величиной с ладошку. От тёти осталась. В ней ценности-то никакой нету. Я и не думала, что это имеет значение, да и теперь не знаю…

Оказалось, что это просто открытка такая с изображением какого-то святого, и лежала она вот тут на полочке, а теперь её нет.

Нет, кража иконки на корыстную кражу никак не тянет. Тут что-то другое. Скорей уж навязчивый ухажёр, изнывающий от ревности и не знающий, как ещё выразить свою любовь. Тогда всё укладывается в привычный шаблон.

— А что вы мне скажете относительно этого вашего страдальца, скачущего под окнами? Только не говорите, что вы его не знаете. И вообще, не кажется ли вам, что вы слишком долго водите меня за нос? Всему есть предел.

Наша «марсианка» надолго задумалась. Потом вздохнула и подняла на меня свои глаза:

— Хорошо! Я вам всё расскажу. Только обещайте не делать скоропалительных выводов. Говорить такие вещи постороннему мужчине для одинокой дамы весьма нелегко.

Она опять замолчала.

— Некоторое время назад я познакомилась с одним молодым человеком. Он появился в нашей библиотеке по каким-то своим делам, я сейчас уже не помню, что ему было надо, а потом стал частенько заглядывать. Со временем я убедилась, что его интересуют не только книги…

За окном хрустнула ветка. Мы оба вскочили со своих мест. С неподдельным ужасом в глазах Аэлита ринулась ко мне.

Сделай в этой ситуации шаг назад или отвернись, и потом всю оставшуюся жизнь будешь презирать себя за то, что не защитил женщину в трудную для неё минуту. Я так поступить не мог. Оказывается, и «марсианки» нуждаются в крепком мужском плече…

Часы показывали уже девять утра. Но я никуда не опаздывал. В понедельник библиотека не работает, а у меня имеется маленькая отдушина, которую я обеспечил себе с утра пораньше. Как говорится, кто рано встаёт, тот сам кузнец своего счастья.