Заплатив за товарища Феликса (то есть, за значок с Председателем ВЧК) смешные деньги — двадцать копеек, спрятал находку в карман.

— Молодой человек, а у вас дома монеток ненужных нет?

А это старичок обратился ко мне с вопросом. И смотрит так ласково. Видно, что он из категории нумизматов, у которых это уже не просто хобби, а тихое помешательство.

Старичок мне показался знакомым. И где я мог его видеть? А когда он взмахнул рукой, на которой, пусть даже по майскому теплу оказалась перчатка, я вспомнил — это же Василий Александрович Святозаров, доцент нашего педагогического института. А носит перчатку, потому что во время войны получил ранение в правую руку и теперь он ее стесняется показывать посторонним.

Но кроме всего прочего, Василий Александрович был еще и заядлым нумизматом, а его коллекция монет, по словам специалистов, была крупнейшей в Череповце. В году так — не то восемьдесят седьмом, не то в восемьдесят девятом его коллекцию украли. Его самого вызвали на переговоры о покупке какого-то раритета — едва ли не Константиновского рубля, а дверь вынесли и всю коллекцию вытащили. Следы, увы, мы так и не нашли, да и где их искать? Коллекция Святозарова, скорее всего, была украдена по заказу каких-нибудь крупных коллекционеров из Питера или Москвы, которые усердно подчищали провинцию. А если бы и отыскали, так что толку? Поди, докажи, что эти монеты украдены именно из Череповца. Это на музейных экземплярах ставят метку, которая снижает стоимость раритета, а у коллекционеров все вещи безлики.

Сказать что ли, товарищу доценту, что нужно укрепить двери? Нет, не стану. Еще испугается. Все-таки, коллекционирование монет вещь очень специфическая. По закону коллекция должна быть зарегистрирована, а золотые и серебряные монеты вообще запрещены к продаже частным лицам. Но коли наказывать всех подряд за покупку царского рубля (десять рублей нашими деньгами), то замучаешься протоколы писать.

Не стал называть Святозарова по имени и отчеству, а просто покачал головой.

Уже почти собрался уходить, но все равно, не удержавшись, подошел к фарфоровым фигуркам. Вон, мой коллега стоит. В том смысле — что стоит фигурка, изображающая милиционера. Белая гимнастерка, синие галифе, фуражка. Сделана очень искусно и расписано аккуратно. Даже на погонах обозначены две красненькие лычки. Как такого красавца на улице оставлять?

— Сколько такой? — не удержался я.

— Кому другому я бы за два отдала, а вы берите за рупь, — сообщила продавщица — женщина средних лет.

— А что вдруг? — удивился я, вытаскивая желтенькую бумажку.

Женщина, забрав мою бумажку, завернула маленького милиционера в газету, а потом пояснила:

— Так вы ж, Алексей Николаевич, моего обормота в ЛТП отправили. Я-то уж как вас ругала, как вас ругала! А он месяц, как назад вернулся, не пьет. И на работу устроился.

Вот тебе и на. А я женщину-то и не узнал. А теперь вижу, что с моего участка. С бывшего моего. Убирая фигурку, вытащил из кармана еще один рубль — железный, и едва ли не силой вручил продавщице.

— Нет уж, если фигурка два рубля стоит, то пусть и с меня два.

Не знаю, может я и не прав, но ну его на фиг. Не надо мне такой скидки. Глупо, наверное, но я свою работу тогда не за рублёвую скидку выполнял. А этого милиционерчика я Нине поднесу, пусть будет нашим талисманом. Как познакомимся, так и вручу.

В городской библиотеке я бывал так часто, как позволяло время. Не стану жаловаться, что трудился «по восьми часов» — то есть, от восьми утра и до восьми вечера, да еще и без выходных. И вечера свободные оставались, и выходные были, хотя меня и ставили на дежурства почаще, нежели «старослужащих» и женатых. А время мне все равно тратить не на что. Возможно, что и рад бы уделять все внимание службе, но есть преступления, которые не сможет раскрыть целая команда литературных детективов, помести их в нашу реальность, а не в ту, которая существует по воле авторов.

Девушка, которая станет моей женой, на горизонте не появилась, а искать какие-то приключения не хотелось. Лёгкие симпатии с походами в кино и последующими вечерними провожаниями случались, но без поспешных движений к запретному. Девушки семидесятых, если уж и не были «синими чулками», то в понятие «любить» вкладывали именно чувство, а не судорожные физические упражнения при первом удобном случае. Так что максимум дозволенного заключался в лёгких поцелуйчиках и таких же лёгких обнимашках. Конечно, при должной настойчивости в некоторых ситуациях я мог бы значительно продвинуться вперёд и даже преодолеть точку невозврата, за которой кроме ЗАГСа не светило ничего другого, но… К этому достойному заведению с его знаменитым маршем я был ещё не готов.

По городу я нагулялся вдоволь. Даже приобрел подержанный фотоаппарат, нащелкал снимков со старой части Череповца, которая в ближайшем будущем пойдет под снос. Надо будет постараться сохранить все эти плёнки и фотографии как можно дольше. Из меня ещё не выветрились будущие ностальгические настроения, которые я испытывал при виде снимков старого города, исчезнувшего навсегда.

Так, а что же еще мне делать? Водку пьянствовать? Я и в своей реальности был не великий любитель этого дела (а иначе бы до полковника милиции не дослужился), а теперь и подавно. Смотреть телевизор? Во-первых, его у меня нет, а на покупку денег жалко, а во-вторых, даже если бы он и был, то смотреть там особо и нечего. Фильмы, которые показывают, видел сто раз. Телеспектакли, с участием «великих стариков» Малого театра, посмотрел бы, но они шли не так часто, как мне хотелось. Так что еще? Программу «Время»? Да ну ее на фиг. Разве что, научно-популярные передачи, вроде «Клуба кинопутешествий» или «В мире животных». Да, еще «Очевидное-невероятное».

Но и без этих телепередач я прекрасно мог обойтись. А вот без книг — не мог. К счастью, такая вещь, как бумажная книга не надоедает. Но на руки выдавали далеко не все, а если и выдавали, то что такое для меня пять книг? Это на неделю. За детективами и приключениями я не гонялся, предпочитая классику. Как хорошо, что в Советском Союзе ее издавали в большом количестве.

А вот в читальном зале можно было почитать газеты и журналы. Кажется, я изрядно удивил библиотекаря, ухватив подшивку «Пионерской правды» за прошлый год. А что такого? А там как раз напечатали Кира Булычева — очередную повесть про Алису Селезневу. Цикл о девочке с Земли я в собственной реальности умудрился пропустить и теперь наверстывал упущенное, радуясь приключениям «Заморской принцессы».

Женщины из библиотеки меня любили. Во-первых, я был аккуратным читателем, который сдавал книги вовремя, не портил страницы и не разрывал переплеты. А во-вторых, время от времени притаскивал им либо конфеты, либо печенье. У библиотекарей во все времена зарплата была маленькая, так что мои подарки приходились кстати. Меня даже удостоили невероятной чести — приглашали попить чайку в книгохранилище и выдавали на руки те книги, что имелись в читальном зале и на руки не давались. Например — второй и третий тома Александра Дюма-отца, только что поступившие в библиотеку. Откровенно-то говоря, в моей домашней библиотеке в иной реальности, стоят все двенадцать томов великого писателя, выходившие в 1976 по 1980 годы. Но как сказать девушкам, что и «Двадцать лет спустя» (второй том) и «Десять лет…» (третий том), мною читаны-перечитаны? А еще перелопатил множество книг, о которых здесь и представления не имели. Например — биографии кардинала Ришелье и герцога Бекингема, вышедшие в серии ЖЗЛ.

Библиотекари, как и музейные работники — это вообще какая-то особая каста, которая работает за гроши и радуется самому факту работы, а не оплате своего труда.

Разумеется, в читальном зале имелись и другие издания, на которые стоило обратить внимание. Например, мне полюбился журнал «Иностранная литература». Там, кстати, в нескольких номерах за семьдесят первый год обнаружился Ремарк (в переводе), одна из моих любимых книг «Тени в раю». Не самая известная, но очень интересная. Жаль, что напечатано в сокращении, но я не настолько продвинутый читатель, чтобы понять какой кусочек отсутствует. А в более свежем номере — уже за 1977 год сделал очередное для себя открытие, обнаружив в нём рассказы Зигфрида Ленца.