План поймать злоумышленника в капкан провалился с треском. Или же наоборот – сработал чересчур эффективно. Результат? Никакого признания от предполагаемого террориста я так и не добился. Вернее, добился, но сразу от пятерых. Признались все, за исключением Трутня.

Как только стало смеркаться, мои горе-ученики по одному начали украдкой приходить ко мне в кабинет. С пристыженным видом, с выражением искреннего раскаяния на лицах они признавались в чудовищной ошибке, в том, что им сразу-де не хватило духа сказать чистую правду. Особенно поразило меня признание Мелвина, чего я никак от него не ожидал. Ведь еще не было такого случая, чтобы купидон взял на себя вину даже тогда, когда он действительно бывал виноват. На сей раз малыш повторил почти слово в слово то, что говорили остальные.

– Послушайте, – произнес он и смущенно улыбнулся, стараясь не смотреть мне в глаза. – Кольцо… оно само просилось мне в руки. Вы же знаете мою привычку вертеть в руках всякую всячину. Захотелось проверить, как оно выглядит, так сказать, в рабочем состоянии, вот я и задействовал чары. Камень тотчас запылал огнем. Меня разобрало любопытство… я принялся нажимать остальные кнопки – одну, другую, третью. Какая-то из них оказалась предохранителем. Я заподозрил неладное, как только дотронулся до нее, но отключить не сумел. Скажу честно, просто стало страшно. И что было делать? Выбросить принадлежащее Маше кольцо за дверь? Тогда бы все поняли, кто виноват. Конечно, нехорошо, что сразу не признался… В общем, я оставил кольцо лежать в куче остальных вещей со снятым предохранителем. Простите меня. Прошу, не рассказывайте ничего остальным. И так чувствую себя полным идиотом.

Сказать по правде, я растерялся. Почему все пятеро готовы признать свою причастность к несчастному случаю, который едва не стоил нам жизни? Ведь наверняка четверо – если не пятеро – лгут? Зачем это понадобилось? Почему им хочется остаться со мной? Ведь все до одного умоляли меня не отсылать их домой.

Последней явилась Джинетта. Она не решилась войти в кабинет и осталась стоять у двери.

– Вы ведь теперь не прогоните нас? После того как стало известно, кто этот горе-шутник…

Она выразительно посмотрела на меня и вновь растворилась в темноте коридора. Ее признание прозвучало не менее убедительно, чем все предшествующие.

Откровенно говоря, теперь мы с Банни подозревали Трутня. Вид у него был весьма удрученный. Как только трапеза закончилась, экс-капрал вскочил с места.

– Можно, я помою посуду, мисс Банни? – предложил он.

Остальные нехотя взяли на себя другие обязанности. Полони отправилась за совком и веником. Фризия убрала со стола. Даже Мелвин не остался в стороне – он затолкал скамьи под стол.

– Итак, решение принято, – начал я, прочистив горло. Мои подопечные тотчас обернулись. – Вы остаетесь со мной. Виновник происшествия во всем признался.

– Ур-р-а! – завопил Мелвин и, взмыв в воздух, принялся выписывать под потолком круги, будто пьяный шмель.

– Подождите радоваться. Решение временное. Я продолжу вести занятия, но лишь при том условии, что никаких происшествий больше не случится – ни взрывов, ни краж со взломом. Я требую, чтобы все шестеро относились друг к другу по-товарищески, как это было в Хумулюсе. Вы меня поняли?

– Да, Скив! Поняли! – раздался дружный хор голосов. Даже Трутень заметно повеселел.

Брови Банни взмыли верх, а на лице застыл вопрос, который она не осмелилась озвучить: почему?

А правда заключалась в том, что я не хотел ударить лицом в грязь. Необходимо довести занятия до конца. Если мои ученики начали позволять себе вольности – значит, виноват я сам, потому что не сумел добиться выполнения своих требований. Ладно, отныне будем жестче…

А еще у меня в голове звучал голос моей матери, а она всю жизнь была учительницей – причем учительницей замечательной: «Если они засунут себе в носы по горошине, неужели это будет твоей виной лишь потому, что ты не велел им не делать этого?»

Не знаю. Может, и будет. Но попробовать надо. И ученики, и чувство собственного достоинства требовали от меня подобного решения.

– А-а-а-р-р-р-г-х!

Во внутренний двор, где я проводил занятия продвинутого уровня по левитации, ворвалось нечто огромное и фиолетовое.

Нечто подлетело к моим ученикам, которые вместе с несколькими неодушевленными предметами в данный момент висели над землей на разной высоте. Трутень моментально утратил сосредоточенность и тяжело рухнул вниз. Мелвин, наоборот, взметнулся к верхушкам деревьев. Толк взвизгнул от радости и устремился по воздуху в сторону непонятного пришельца.

Три извергини издали дружный вопль – который, впрочем, тотчас оборвался, – а потом вскинули руки, словно призывая духов. Фиолетовый силуэт завис у меня над головой.

– Вот это да! – прогремел знакомый голос.

Корреш, усмехнулся я про себя.

– Девочки, помогите ему опуститься на землю, это мой старый приятель.

– Вот как? – удивилась Джинетта. – Ах да, конечно, как я могла такое забыть. Извините, мистер тролль, давайте я вам помогу.

– Лучше я, – оттолкнула ее Полони.

– Как скажешь, – ответила извергиня.

Троллю помогли плавно опуститься вниз. Скажу честно, я был до известной степени рад его видеть, а предшествующий обмен репликами сошел за обмен любезностями.

Прошедшая неделя стала суровым испытанием для моего терпения – по ряду причин. Мне так и не удалось вычислить злоумышленника. Я продолжал подозревать Трутня, главным образом потому, что он единственный не явился ко мне с признанием. В пользу этой версии говорил и тот факт, что из всех моих подопечных лишь экс-капрал имел опыт обращения со взрывными устройствами. Хотя чисто с внешней стороны Трутень не давал поводов даже для малейших подозрений – держался с предельной учтивостью, проявлял трудолюбие и готовность к сотрудничеству.

Впрочем, остальные вели себя точно так же. Более того, каждый словно задался целью доказать мне, что он – или она – самый упорный, самый трудолюбивый, самый дисциплинированный из всех моих учеников, да что там – наилучший во всей вселенной. Одно плохо: ребятам явно недоставало усердия по части сотрудничества и взаимопомощи. Взаимное недоверие успело пустить глубокие корни и с трудом поддавалось искоренению. Даже извергини – и те стали соблюдать дистанцию между собой. Все это ужасно мешало и не давало сосредоточиться. Мой урок стал походить на некий бесконечный танец, в процессе которого участники все время меняются партнерами.

Увы, мои подопечные стремились танцевать лишь со мной или с Банни. Они постоянно требовали исключительного внимания к своей особе. Я уже почти полностью исчерпал запас идей и предложений, основанных на личном опыте. Признаюсь честно, кое-что пришлось позаимствовать даже из шоу Магического Канала. Например, трюк со стеклянным шаром: как его извлечь из гнезда рогатой хорьковой змеи и не стать при этом жертвой ее зубов.

Традиционно каждый ученик находил свой способ решения той или иной задачи. Извергини по-прежнему предпочитали академический подход, однако я с радостью отметил, что они все чаще откладывали книжки в сторону и пытались самостоятельно проанализировать ситуацию. Трутень смотрел на все вопросы с точки зрения спроса и предложения. Мне его решение представлялось самым элегантным – к примеру, он определил, что надо выставить на некотором расстоянии любимое лакомство рогатой хорьковой змеи в качестве приманки и тем временем извлечь из гнезда стеклянный шар. Толк пытался завязать со всеми дружбу, что имело катастрофические последствия в случае с оводами, зато пригодилось при общении с жителями соседнего городка, которые согласились дать ему нужное количество ингредиентов, чтобы он мог нажарить сковороду лепешек. Мелвин скулил и жаловался на жизнь, но в целом старался не отставать от других, насколько позволяли его способности. А они по части применения магической силы были у купидона даже лучше, чем у остальных, отчего он порой не слишком себя напрягал. Но стоило ему перестать использовать свой дар на всю катушку, как дела тут же пошли на лад. Эх, стоило видеть, с какой завидной точностью движений Мелвин извлек из змеиного гнезда стеклянный шар! Вот это было зрелище, доложу я вам. Жаль, что остальные при этом не присутствовали. Когда же я во всеуслышание похвалил купидона, народ отнесся к этому довольно равнодушно.