Нам достоверно было известно, что этот человек вор. Причём не такой, как я или мой напарник, а тот, кто прячется под личиной порядочного и честного человека. Я ненавижу таких, как он!

Его карманы едва ли не лопаются от украденных денег, ведь этот мужчина положил туда более половины всего пожертвованного в фонд!

Поверх своего лица — лица преступника — он носит маску, прячась у всех на виду. Вёл образ жизни успешного члена общества, о котором может лишь мечтать большинство населения всего мира.

Пора это поменять.

Мы медленно направились к нему, в сторону сцены. Мешки мешали держать людей на мушке, но почти никто даже не осмеливался встретиться с нами взглядом. Трусы…

По дороге я припомнил, что был человек, который сказал, что вся война основана на обмане. Делать вид, что вы атакуете, когда на самом деле отдыхаете, и делать вид, что отдыхаете, когда на самом деле атакуете.

Подойдя ближе, мы наконец-то сбрасываем мешки, после чего, пока напарник контролировал зал, я развязал их, показывая содержимое: два чернокожих подростка, замученные и болезненно худые, которые умерли от голода по причине воровства этого человека, стоящего сейчас на сцене, — главы фонда.

Поднявшись к нему, я подтащил трупы поближе, силой уткнув мужчину носом прямо в мешок. Я водил его жирную лощёную морду по начавшим гнить мертвым, холодным и уродливым телам, не обращая внимания на крики.

Наконец, закончив, завладел микрофоном и в двух словах пояснил публике, почему мы вообще сюда пришли и кто такие эти двое подростков.

Конечно же, я не ждал, что мне поверят. Конечно же, я не ждал, что хоть кто-то что-то поймёт. Они все из одной шайки, и единственное, что отражалось в их глазах, кроме страха, — это зависть. Ведь глава ни с кем не делился!

Мой напарник вышел следом и завёл речь о том, какая у погибших подростков могла быть жизнь. Он говорил верные слова, но никому не было до них дела, быть может, кроме меня. Безусловно, очень жаль, что конечный итог короткой и мучительной жизни этих ребят привёл к смерти.

После нашего короткого выступления статуя обмана в центре этого зала была уничтожена, а глава фонда повешен прямо на глазах всех остальных. Перед смертью мужчина умолял сохранить ему жизнь, признаваясь во всех грехах. Глава фонда говорил, что главный виновник — мэр, ведь это он придумал схему мошенничества и именно он покрывал их всех. Правда, потом этот человек добавил, что невиновен. Такие слова немного подпортили впечатление, так как ранее создавалось ощущение, что он говорил правду.

Я поинтересовался по поводу мёртвых, до которых не дошло и четверти минимально необходимых благ, которые фонд обещал закупить. На это мужчина, конечно же, не смог ничего ответить. В итоге он повис в петле, болтая ногами, пока окончательно не затих. Во время его предсмертной пляски я думал о том, скольких же ещё людей предстоит убить, а потом проснулся.

Мой отец всегда говорил, что если ты можешь о чём-то подумать и представить — тогда это осуществимая вещь.

«Невозможно лишь то, — рассказывал он, — что мы не в силах себе вообразить».

В этих словах больше смысла, чем можно представить. Когда кто-то задумывается о создании благотворительного фонда, то в большинстве своём мыслит о помощи людям. Однако он сбивается с пути и начинает воровать, считая, что и без того в должной мере помогает обездоленным. Через какое-то время подобное становится стилем его жизни.

Чего мужчина из моего сна не мог понять, так это того, что можно упасть, даже когда ты на вершине, и, наоборот, можно подняться, когда ты на дне. «Мементо мори — помни о смерти». Философски, метафорически и буквально. Робин Гуд согласился бы.

Некоторые люди думают, что именно деньги могут сделать мир лучше, что именно деньги могут изменить всё, но даже если бы у человека, который полон решимости что-то изменить, имелся бесконечный запас всех видов валюты в мире, этот человек не смог бы почти ничего. Более того, велик шанс, что он сделал бы лишь хуже.

Бедняки, враз ставшие богачами, перестали бы работать. Со временем перестали бы работать почти все. Государство как система, со стороны так похожая на наш организм, попросту отключилась бы, потому что эритроциты прекратили свою рабочую деятельность. Теперь эритроциты сидят дома, в своих огромных богатых особняках, пока клетки мозга в это же время медленно отмирают.

Есть люди, которые считают, что лучшая система мира — баланс. Необходимо уравновесить чаши весов, добиться того, что не будет богатых и бедных, все будут равны. Имею в виду — финансово. На ум приходит такое слово, как «коммунизм». Однако есть и другие, которые боятся баланса. Которые готовы на всё, чтобы не допустить распространения подобной идеологии.

Меняться трудно. Может, именно поэтому мир желает оставаться таким, какой есть сейчас. Люди желают оставаться теми же, кто они сейчас. Поэтому с возрастом мы всё больше и больше отдаём предпочтение старому и уже знакомому. Мы даже не желаем пробовать новое. Не желаем идти в ногу со временем. Развиваться — уже не для нас. Наступает момент стагнации и угасания. Развитие — удел молодых. Опыт и мудрость — стариков.

Когда я полностью записал сон, то посетил уборную и умылся, а далее налил себе кружку горячего кофе и подошёл к окну. Мне нравилось смотреть на двор и размышлять. Ряды машин, люди… это всё позволяет мозгам работать. Не стоять на месте.

Звонок телефона неожиданно прервал мои размышления. Это была Мишель.

— Эта женщина появляется в моей жизни слишком часто, — недовольно прошептал я. — При следующем её приходе я притворюсь, что никого нет дома, по примеру Элис.

Взяв телефон, я узнал, что Джим вышел из комы. И только я уже было обрадовался, что эти двое теперь будут мучить уши друг друга, а не мои, как Мишель добавила:

— Но почти сразу у него случился приступ, и теперь он в критическом состоянии. Врачи говорят, что, скорее всего, Джим снова впадёт в кому… — Женщина говорила тоном человека, желающего впасть в истерику, но я знаю, что она не сделает этого. Максимум, что Мишель себе позволяла, — небольшие паузы и вздохи сожаления.

Судя по всему, женщина считает, что это её вина. Видимо, думает, что жизнь Джима сложилась бы иначе, если бы она заступилась за него и отстояла перед Филиппом. Похоже, её материнские чувства нанесли коварный удар со спины.

Депрессия Мишель напомнила мне о матери и её самоубийстве. Когда разговор с Мишель завершился, я сел в кресло, глотнув остывший кофе. Мне пришло осознание, что сейчас у Мишель и Джима столько общения, сколько не было за последние несколько лет. Сколько они там жили порознь?

В такой момент я не могу не думать о моём младшем брате и событии, произошедшем с моей матерью: как она отравила вначале его, а потом и себя. Как она решила, что этот мир слишком жесток для её маленького сына, чтобы позволить ему в нём расти. Я до сих пор помню эту сцену, когда вернулся из школы домой, застав там два мёртвых, холодных и безжизненных тела.

Потребовалось много времени, чтобы отпустить их обоих, но чему я научился, так это тому, что человеческая плоть увядает, поэтому нужно уметь отпускать. Другого выбора нет. За всю жизнь в среднем человеческое сердце бьётся два с половиной миллиарда раз, но в конечном итоге биение и перекачка крови должны прекратиться. Мышца должна умереть.

Помыв кружку, я зашёл в соседнюю комнату, где, как обычно, застал Рауля, который изучал мои дневники, а потом услышал громкий хлопок дверцы машины со двора. Судя по всему, парень открыл окно, так что звуки проникали в квартиру в полной мере.

Подойдя к окну, одёрнул штору и выглянул наружу. Это была Элис, её двое детей и какая-то пожилая женщина. Может, мать Элис?

На моих глазах Ширли выхватила из рук Джорджа какую-то игрушку, за что тот тут же ударил её, отбирая игрушку обратно.

— Не бей сестру, — строго высказалась пожилая женщина. — Девочек бить нельзя.

Забавно. Меня учили этому же. Потому я сейчас подсматриваю за детьми со стороны, а по ночам мечтаю об их матери, которая снится мне в образах самых разных женщин, которым я отрубаю ногу.