Член опять стоял колом при мыслях об этой ведьме. Я неосознанно взял его в руки и резко сжал. Двинул рукой туда и обратно, гортанно застонав. Оперся о кафельную стену душевой и начал размеренно водить рукой туда-сюда, мысленно вспоминая, какое мягкое и податливое у этой ведьмочки тело. А еще ее глаза. У меня вставал просто, когда она смотрела своими слишком зелеными, глубоко изумрудными глазами.

Я вспоминал, когда мы были вместе последний раз. В их чертовой квартире с ее мужем. Это было тогда так глупо, но мне как будто жизненно необходимо было оставить след о себе именно на их общей территории. Словно тем самым я хотел сказать Самойлову, что она не твоя и никогда твоей не будет. Вспоминал ее протяжные, громкие стоны, жадные вздохи и просьбы. Как хорошо погружаться в нее, вбиваться безумно и остервенело. Так глубоко, как только могу. Выбивать из нее все лишние мысли. Мне нравилось, когда она сходила по мне с ума. Я это видел. Ее светящиеся, горящие глаза. Как она тянулась ко мне. Прижималась.

Резко выдохнув, кончил от очередного движения собственной руки.

— То есть лучше вот так, самому, чем трахнуть свою жену? — раздался злой голос.

Я посмотрел на Эли, которая стояла в распахнутых дверях ванной, сверкая глазами. Мне нечего было сказать. Я не собирался, не хотел что-либо объяснять. Она все еще надеялась, до сих пор, что что-то у нас получится. Даже верила, что уже что-то получается. Терпела все мои похождения, мое пренебрежение.

Я отвернулся, показывая всем видом, что не намерен отвечать. Пускай выметается.

— Старцев, какой же ты мудак, — резко крикнула она и, наконец, ушла, оставив меня в покое.

Я мог подыгрывать при ее отце, но на большее был не способен. И честно ее об этом предупредил. С самого начала. И она согласилась. Правда все ещё на что-то надеялась. Ее наивность и твердолобость не пересилили даже время и мое свинское поведение.

Она хотела, чтобы я ее трахал, любил, а я хотел, чтобы она исчезла, не существовала, испарилась. Что ж, каждый не получал того, что хотел.

Когда вышел из душа, в домике опять было пусто. Достал из мини-бара виски и сделал внушительный глоток прямо из горла.

Одна мысль не отпускала меня с того момента, как за Сашей закрылась дверь бассейна.

Я хотел попытаться. Поговорить с ней. Да, я не мог развестись, но, в конце концов, я мог дать ей многое. Очень многое. Может быть, ей будет достаточно? Она согласится? Мы вместе что-нибудь решим, придумаем. Она поймет. Ведь любит. Я точно знал, что любит. Видел это в ее глазах, слышал в дыхании. И верил. Ей единственной. Верил, что это то самое, настоящее. Чего все ищут, ждут.

Взял телефон, работал номер.

— Нужны два билета на Мальдивы. Послезавтра.

Отвезу ее туда, где мы были с ней счастливее всего. Только она и я. Мы поговорим и найдем компромисс. И меня, наконец, перестанет ломать так, будто я чертов героинщик.

Я знал, что со Смоляновым все это просто назло. Ничего между ними нет и не было. С мужем она рассталась. Значит, у нас есть второй шанс. Осталось лишь воспользоваться им правильно.

— Ты удивишься новостям, — бодро и даже как-то весело говорит Смолянов, заходя в наш дом.

Я уже успела сходить в душ и надеть домашний костюм, состоящий из топа и штанов.

— Что случилось? — вздернула бровь, наблюдая, как Смолянов плюхается в кресло, вольготно располагаясь. Выглядит он максимально довольным жизнью.

— Удивила ты меня, Сашка.

Я вздрагиваю от задора в его тоне и от этого непривычного «Сашка». А Смолянов резко подрывается, будто что-то забыл, и в несколько широких шагов подходит ко мне. Я сижу на заправленной кровати и мажу кремом руки. Вскидываю голову, замираю.

— Ты как-то по-особенному трахаешься, что ли? — Смолянов хватает мой подбородок, крепко его сжимая. С прищуром разглядывает меня, будто пытается что-то найти на моем лице. — Какого хрена его так повело на тебе?

Вздрагиваю. Дергаю головой, чтобы отпустил. Он усмехается.

— Старцев купил билеты на Мальдивы.

— И? — непонимающе спрашиваю.

Он решил съездить в отпуск? С женой? Окей, а причем тут я?

— На свое и на твое имя.

Я недоуменно моргаю. Это шутка?

— В смысле? — хрипло, растерянно.

— А ты и не в курсе, — со смехом говорит он. — Я думал, вы там ворковали-ворковали и доворковались.

— Я не в курсе, — глухо шепчу.

— Что ж, — Смолянов вдруг становится серьезным. — Это немного опережает мои планы.

— А когда самолет?

— Послезавтра, — усмешка вновь появляется на его лице.

— Шутишь?

— Если бы. Соскучился видать. Тактика «мозолить Старцеву глаза» сработала на ура.

Я молчу, переваривая услышанное. Все еще кажется, что это сон. Слишком быстро и от того нереально происходящее.

— А если я не хочу? — тихо спрашиваю, неожиданно даже для самой себя.

Смолянов сразу напрягается и хмурится.

— А другого шанса может и не быть, Саша. Ставка на то, что он приревнует тебя ко мне и активизируется, была очень рисковой.

Я киваю соглашаясь.

Знаю, что Смолянов не даст соскочить. Вижу, как он напряжен, взбудоражен. Месть Старцеву имеет намного больше для него значения, чем он пытается показать. Он ведет свою игру. И от этой мысли внутри все сжимается в предчувствии чего-то нехорошего.

Смолянов уходит в душ, а я, не выдержав внутреннего напряжения, иду на улицу. Зябко ежусь. Вечером холод пробирает до костей, несмотря на теплую куртку и ботинки, которые я надела.

Я иду в темноте, сама не понимая куда. Задыхаясь, убегая, желая спрятаться.

Почему-то именно сейчас план с местью кажется мне глупым, ненужным, неправильным. Не могу я так, не умею. Не была я циничной и злой. Не была. Обиженной? Да. Глупой? Сто процентов. Израненное сердце кровило и стонало, требуя возмездия за все свои страдания. Но не такой ценой. Как бы я себя не пыталась обмануть, переубедить, заставить, я все еще любила этого невероятного, холодного и непонятного мужчину. Любила Тимура Старцева.

Облокотившись на дерево, я смотрю вдаль. Яркая, круглая луна освещает горизонт, отражаясь в водной глади. Слезы текут по моим щекам, но, кажется, я даже этого не замечаю.

Он не смог меня полюбить. Также сильно, как я его. Но можно ли его в этом винить? Единственное, в чем он действительно был виноват — в своих бесконечных играх “ближе-дальше”. Он не отпускал меня, но и не подпускал. Ничего не объяснял. Играл. Делал так, как ему удобно и хочется. Наплевав на мои чувства, мысли, переживания. Да… наплевав… И я должна наплевать. Разозлиться.

Напоминаю себе, как я пришла к такому своему решению — мстить. Потому что не готова была опять начинать с нуля отстраивать свою разрушенную жизнь. Уходить, поджав хвост. Я хотела, чтобы он прочувствовал хотя бы немного того адского пламени, которое заставил вкусить меня. Чтобы хоть кто-то показал ему, что он не золотой мальчик, который может делать что угодно. Найдется кто-то сильнее, влиятельнее. Я просто хотела… оставить в его жизни след хотя бы приблизительно равный тому, что он оставил в моей.

Тимур Старцев. Ты как яд, которым я отравлена. Ты как проклятие замедленного действия. Ты как безумие. Наваждение. И, кажется, от тебя нет спасения. Но если я захлебнусь в этом пекле чувств, то не одна.

Не одна.

На следующее утро я встаю раньше Смолянова. Спала ужасно, просыпаясь каждый час. С каким-то затаенным изумлением смотрю на спящего мужчину. Удивительно, что за все это время он даже не сделал попыток сблизиться. Кажется, я его не интересовала как женщина. Меня это не задевало, скорее, я была лишь рада. Несмотря на всю привлекательность Смолянова, рядом с ним я себя всегда чувствовала настороже, в ожидании чего-то, поэтому ни о каких романтических или сексуальных мыслях речи даже не шло. Я лишь поражалась, что Смолянов не стал использовать меня как пешку. Он явно ненавидел Старцева и столько раз говорил, что Тимур ко мне неравнодушен. Переспать со мной на зло — отличная месть. Но Смолянов не сделал ни попытки. Благородство это с его стороны или какой-то продуманный план?