Ненавижу его. Почему он так на меня влияет? Никто так не отравлял меня до него. И кажется, никогда не сможет после.

Вновь делаю попытку вырваться. Боюсь в нем утонуть, захлебнуться. Я не думаю сейчас о том, где мы, что нас могут увидеть. Не помню про то, что собиралась мстить. Я забыла обо всем.

— Отпусти, отпусти, — с отчаянием шепчу.

И он, наконец, отпускает. Неожиданно и резко. Отходит на шаг, оставляя после себя холод и пустоту. Я смотрю на него, как ожидающее атаки животное. Пытаюсь восстановить дыхание. Потом резко отворачиваюсь, приподнимаю себя на руках, опираясь о бортик, и вылезаю из бассейна.

Иду прочь, не оглядываясь, не останавливаясь.

Я не хочу чувствовать того, что чувствую. Не могу. Не должна. Но глупое, глупое, такое доверчивое сердце сходит с ума от его “никогда”.

Я смотрю, как Саша исчезает за дверью. Она идет с выпрямленной спиной, так будто кто-то вставил ей спицу, быстрым шагом, который еще чуть-чуть и перейдет в бег. Накидывает на мокрое тело пальто, подхватывает одежду. Конечно, она убегает от меня. А я отпускаю.

Сжимаю руку в кулак и со всей силы ударяю в край бассейна. Чувствую резкую прознающую боль, но мне все равно.

Отпустил. И от одной мысли, что она пошла прямиком к Смолянову меня выкручивает наизнанку. Я готов пойти следом, как зверь, учуявший добычу. Найти, вернуть, держать рядом.

Ее отчаянное “отпусти” что-то резало внутри меня. Я должен был отпустить, но не мог. Я ей не соврал. Все во мне противилось, сопротивлялось.

Я попробовал однажды ее отпустить. И у меня даже получилось. Но в тот момент, когда я увидел ее в том чертовом ресторане с ее проклятым мужем, я понял, что больше отпустить не смогу. Не в этой жизни.

Я злился. На нее. На себя. С ней всегда было не просто. Она никогда бы не согласилась быть не на главной роли в моей жизни. А другую я предложить не мог. И все, что мне оставалось — бесконечно мучить нас двоих.

Ее изумрудные глаза смотрели на меня с упреком, со злостью, даже с ненавистью. Я ее понимал. И я, черт возьми, пытался дать ей жить так, как она хочет, но что-то каждый раз шло не по плану.

Она сводит меня с ума. С ней я становлюсь настоящим психом. Кайфую от ее запаха как наркоман. Она не замечает, как украдкой я глубоко втягиваю воздух рядом с ней словно безумный.

Не знаю, смог бы я когда-нибудь дать ей то, что она хочет. То, что она заслуживает. Наверное, нет. Я не знаю, как это — правильно. Строить отношения, играть в любовь, заводить семью. Что там еще предпочитают засунуть люди в этот дерьмовый список? И она хочет того же, я знаю. Нормальности, правильности. Любви. А я — проклятый. Сразу с рождения. Старцев.

Мой отец, прогнивший изнутри, неспособный чувствовать и сопереживать, с детства внушал мне, что любая девушка — шлюха. Он поменял пять жен, и каждая была моложе предыдущей. Слишком богатый, жестокий, каменный, чтобы хоть кто-то смог полюбить его. Человек без сердца и души — так говорили про него все вокруг. Он мог убить врага выстрелом, не моргнув глазом. Задушить собственными руками, а его сердцебиение бы даже не ускорилось. Ему не было дело до закона и морали. Слишком влиятельный и поглощенный ощущением собственной вседозволенности. И меня он растил таким. А я бунтовал. И никогда не хотел продолжать его дело. Ненавидел его бизнес. Не желал быть причастен к детищу Сергея Старцева. Но какой у меня был выбор?

Я бунтовал. Уезжал в другую страну, прятался. Но он всегда меня находил и возвращал.

Наверное, мы ненавидели друг друга. Он меня просто потому что не умел по-другому. Он ненавидел всех вокруг. А я… просто не смог стать его копией, его подобием. Он не простил. А мне было все равно. Я мечтал быть сам по себе. Но он не дал.

И когда он умер, я хотел пустить весь его бизнес с молотка. Продать и забыть о нем. Но старый урод просчитал это. Знал меня слишком хорошо. Он вел дела нечисто. И оставил посмертное сообщение, которое передал через своего адвоката Аркадию Смолянову. Послание, дающее Смолянову все карты в руки, с помощью которых тот мог меня посадить, уничтожить. Вот такой вот подарочек оставил отец. Но Смолянов предложил другой вариант — брак с его единственной дочкой.

Элиона была влюблена в меня с самого детства. Я всегда это знал и никогда не проявлял интереса. Понимал, что если позволю себе хотя бы намек, хотя бы шаг навстречу, она вцепится и не отпустит. О простой интрижке тоже речи даже не шло. Я был уверен — она обернет все так, что я окажусь в ее руках как миленький. Привлечет отца, соврет, что-то придумает. Поэтому я держался от нее подальше.

Элиона всегда была такой — темпераментные мексиканские корни матери и властный характер по наследству от отца. Когда она росла, ей все разрешали. Слишком милая и красивая, она умела с самого детства из всех вокруг вить веревки. И выросла она настоящей стервой, первосортной, таких я больше не встречал.

Выбор между тюрьмой и свадьбой был простым. И тогда я порвал с Сашей. Отпустил. Потому что знал, что она не согласится быть на вторых ролях. Да и я не хотел так. Не с ней. Не желал причинять ей боль. Останься она, ей было бы больно постоянно. Видеть меня с женой, быть и не быть частью моей жизни одновременно. Впервые, с ней, мне захотелось поступить правильно. Отпустить. Чтобы она была счастлива.

Ведь тогда, много лет назад, я был с ней действительно честен, когда сказал: “Я не умею правильно. Не знаю, как надо. Но я хочу… попробовать”. Я и правда не знал, каково это — строить отношения. Никогда и ни с кем не испытывал такой потребности. А с ней вдруг понял — хочу по-другому, по-настоящему, надолго. А потом… жизнь, сука, перекрутила все так, что я оказался в безвыходном положении. И я отпустил. Я, эгоист до мозга костей, который всегда делает так, как ему угодно, как ему хочется, добровольно дал ей возможность быть счастливой без меня.

Но сейчас я уже не был готов повторить свой поступок. Не находил в себе сил опять быть правильным ради нее. Говорят, что бросить курить в первый раз легче, чем во второй и уж тем более в третий. С каждым разом тебя все сильнее ломает и выкручивает. Так было у меня.

Ничего не поменялось. Для нас с ней. Смолянов поджал под себя бизнес отца. Но компромат никуда не делся. Отмыв денег продолжался. Несмотря на то, что я владел бизнесом отца, это все было, скорее, номинально. Реальным хозяином был Аркадий Смолянов. Он заказывал музыку и решал, что и как будет происходить. Поэтому я продолжал быть на крючке. И это, кажется, навсегда.

Сделав еще один заплыв в бассейне, я, наконец, вылез. Взял полотенце, вытерся. Оделся и пошел на выход.

На улице было холодно. По крайне мере после бассейна меня пробрала неприятная дрожь. Я направился в сторону своего домика. Я даже мысленно не мог назвать его нашим, хотя и жил там с женой. Проходя мимо ресторана, заметил курящего Смолянова, который о чем-то разговаривал со своим отцом на крыльце. Поморщился как от зубной боли, увидев этих двоих. Смолянов-младший отсалютовал мне, я в ответ показал ему средний палец и пошел дальше.

Одна мысль, что этот урод сейчас пойдет к Саше и проведет с ней всю ночь, будила во мне зверя. Мне хотелось разорвать его на части. Я был уверен, что Смолянов с ней играет, а Саша даже не понимает этого.

В домике никого не было. Элиона, видимо, до сих пор находилась в ресторане. Я включил горячую воду в душе и встал под упругие, жесткие капли.

Из головы не уходил образ. Распахнутые, изумрудные глаза, приоткрытый рот, розовые, мягкие губы. У Саши были достаточно резкие скулы, прямой, тонкий нос. Для ее светлого цвета волос и общей миловидности у нее были на удивление строгие черты лица. И мне это нравилось. Безумно. Ярко выраженная линия ключиц, тонкое, с выпирающей косточкой запястье. Она вся была из углов, о которые можно порезаться, но вместе с этим обладала достаточно большой грудью и задницей. Я обожал мять и гладить и то, и другое. И эта угловатость, резкость и одновременная сочность ее внешности сводили меня с ума.