А как достигли они людной аллеи, так Маруся расслабилась и вышла из образа. В тот же миг и Данила Денисыч будто от наваждения очнулся, – из рюкзака бутылку воды достал, жадно отхлебнул, умылся, головой встряхнул и шумно выдохнул.

А Маруся ему очки в малахитовой оправе протянула.

– Ей богу, не знаю, Марусенька, что на меня нашло! Я к Вам, кажется, в лесу грязно приставал? – оправдывался Данила Денисыч. – То ли пиво в голову ударило, то ли солнце темечко напекло… А может быть, горы у вас тут в Москве такие… легкомысленные, – фривольное настроение навевают.

– Вы, Данила Денисыч, еще скажите, что я, в силу своей привлекательности, в Вашей минутной слабости виновата, – хмыкнула Маруся. – Негоже на природу и слабоалкогольные напитки сваливать! В обществе дамы контролировать себя полагается.

– Вообще-то, Маруся, – встрепенулся вдруг Данила Денисыч, – не было еще случая, чтобы я самого теплого и близкого дамского расположения не добился!

– Таким вот вероломным образом? – подняла бровь Маруся.

– Ну что Вы, Марусенька, совсем меня заклеймили, – обиделся Данила Денисыч. – Наваждение то было, ничего более.

Он мечтательно задумался, отхлебнул еще воды и продолжил.

– Очень, знаете ли, нравится мне путешествовать! И в каждом городе – российском ли, зарубежном ли – есть у меня подруги. И неважно, замужем они или только собираются, а может быть, и совсем одиноки, – главное, что вызываю я у них симпатию.

– Гусарский какой-то у Вас подход, Данила Денисыч.

– Да-с! – гоголем зашагал Данила Денисыч, сделав движение рукой, будто оглаживает усы, которых у него и в помине не было. – Это Вы правильно заметили!

– А Вы-то сами, женаты ли?

– А как же, Марусенька! В пятый раз уже!

– Полагаю, это не предел?

– Я, Маруся, ей богу, в следующий раз на Вас женился бы! Но к пятому разу уже зарекся.

Внезапно петушиность из Данилы Денисыча ушла, он как-то вдруг погрустнел, а лицо его выразило некоторую растерянность.

– Вы мне, Марусенька, вот что скажите: корона малахитовая на голове Вашей померещилась мне? Слишком уж явной была галлюцинация! Или вздремнул я с устатку, и всё это мне во сне пригрезилось?

– Поблазнилось Вам, Данила Денисыч, – объяснила Маруся. – Ваши очки я с перепугу на голову водрузила, со своими перепутала. Вот Вы их за корону и приняли.

Данила Денисыч с сомнением очки в руке повертел и протянул их Марусе.

– Соблаговолите принять на память. Что-то мне их носить уже не хочется.

– Боитесь, рога малахитовые вырастут? – съехидничала Маруся.

– Пощадите, Марусенька! Вы достаточно уже меня наказали, – понурил голову Данила Денисыч. – Заронили в мою душу сомнение в собственной вменяемости.

– Наказала? Ни в коем случае, Данила Денисыч. Ежели мотив наказания в нашем знакомстве и присутствовал, то Вы же сами его для себя, по известной только Вам причине, и смоделировали. Я-то тут при чем?

– Вас, Марусенька, не переспоришь, – надулся Данила Денисыч.

– А смысл? – рассмеялась Маруся.

Данила Денисыч тоже разулыбался, и рассталась с ним Маруся на позитивной ноте. И даже номер своего телефона ему оставила, в знак того, что зла не помнит и в добрых намерениях и незлобивости истинной натуры Данилы Денисыча ничуть не сомневается.

Что-то Марусе подсказывало, что Данила Денисыч, как истинный гусар, сей короткий роман попытается когда-нибудь развить и завершить. Свойство его натуры – красиво ставить точку в отношениях с дамами (будь они даже участницами мимолетного знакомства с единичным свиданием) Маруся угадала.

Через пару-тройку месяцев получила она на свой телефон сообщения с фотографиями, на которых Данила Денисыч красовался в грубом рабочем фартуке. В одной руке держал он что-то вроде резца, а другой указывал на внушительных размеров вазу из малахита.

Маруся так и ахнула! А потом расплылась в одобрительной улыбке и отправила Даниле Денисычу простое сообщение:

«Есть тема!»

В ответ Данила Денисыч ей позвонил и с теплом в голосе поведал о том, что после возвращения из Москвы засвербела у него в голове одна престранная идея: приспичило ему, во что бы то ни стало, изваять малахитовую чашу.

– Видно, Марусенька, как дарствовал я Вам свои очки в малахитовой оправе, так и стало мне остро не хватать тесного взаимодействия с малахитом, – смеясь, рассказывал Данила Денисыч. – Ну не пойду же я, солидный дядька, в мастерскую какую-нибудь ювелирную, в ученики проситься! Продал я часть своего бизнеса и купил такую мастерскую вместе с ее умельцами. У них, стало быть, ваянию и обучился. Вот такое расчудесное хобби, наряду с путешествиями, у меня теперь имеется. К тому же, вывел я убыточное производство на новый прибыльный уровень.

– Какой Вы молодец, Данила Денисыч! – искренне восхитилась Маруся.

Голос у нее во время этой похвалы почему-то дрогнул и приобрел оттенок утробности, от которого у Маруси по позвоночнику ознобная волна прошла, – как тогда, на Воробьевых Горах, когда она, прикинувшись Медной Горы Хозяйкой, Даниле Денисычу выговаривала.

– Приезжайте в Екатеринбург, Марусенька! – зазывал Данила Денисыч. – Я Вам всё свое ювелирное хозяйство продемонстрирую. Шкатулочку вот для Вас малахитовую заканчиваю. В дар от меня, как свидимся, примите, не побрезгуйте!

Он постучал телефоном о что-то твердое, очевидно, демонстрируя Марусе наличие шкатулки в реальности.

– Кстати, развелся ведь я, Марусенька, с пятой-то моей женой! Не поняла она моей одержимости каменьями. Так что нынче человек я вольный и пригласить Вас в гости имею полное право.

Маруся Данилу Денисыча поблагодарила и пообещала над его заманчивым предложением подумать.

Как истинный гусар, Данила Денисыч никаких намеков Марусе не делал. Однако выслушав эту историю, высказал я Марусе свои предположения о том, что чашу-то каменную изваявши, и свободным художником теперь заделавшись, имеет Данила Денисыч право по прибытии в Москву Марусю целовать. И, возможно, при ее лояльности, претендовать на большее.

А Маруся мне на это отвечала, что в русле инь-янь взаимоотношений, право Данила Денисыч, как, впрочем, и любой другой мужчина, имеет одно единственное – не оставлять попыток добиться от нее желаемого.

– Пытаться-то, для подлинного рыцаря, никогда зазорно не бывает! – пояснила Маруся. – Я же за собой всегда другоеправо оставляю – позволить либо не позволить этой попытке развиться и перейти в искомое претендентом качество. В этом праве выбора ориентируюсь я на свою волшебную интуицию, которая, как тебе известно, редко меня подводит.

Совсем запутала меня Маруся! Как ни пытался я прояснить, есть ли шанс у Данилы Денисыча вкупе с его малахитовыми изделиями добиться Марусиного расположения, сделать это мне не удалось.

Сообщила мне Маруся лишь то, что подарок уральца, то бишь очки в оправе под малахит, памятуя о пережитой когда-то розово-очковой лихорадке (читай «Маруся и розовые очки», сезон 6), запрятала она подальше. И хотя спасли малахитовые очки Марусю от большой неприятности, мало ли что от этакого трансформера можно ожидать?

А ежели начистоту, не столько очков Маруся опасалась, сколько возможных последствий своего с ними взаимодействия. Воспоминания о превращении в Хозяйку Медной Горы до сих пор вызывают у Маруси приступ тихой посттравматической паники.

– Не мое амплуа, – ёжится Маруся. – Как вспомню голос ее утробный, так по позвоночнику мурашки бегать начинают. Никогда больше не хочу таким голосом разговаривать! С таким голосом только в горном подземелье и жить, самоцветы перебирая. А ну как застряну в образе женщины, прикипевшей к своим богатствам, и по этой причине донельзя приземленной?! В небо-то в таком состоянии ни разу не поднимешься!

Вот поэтому Маруся к подарку Данилы Денисыча прикасаться более не отваживалась.

А однажды, в ночную пору, шарясь в шкафу в поисках нужной вещи, обнаружила она зеленоватое свечение, исходящее из угла, в котором были спрятаны очки в оправе под малахит.