Сяохуань увидела на стене пеструю сумку Дохэ, с которой та всегда ходила на улицу. Заглянула внутрь: стопка мелких денег, самая крупная купюра в два цзяо. Сяохуань стала замечать, что на балконе иногда сохнут брезентовые перчатки, в которых Чжан Цзянь работал на заводе. Пальцы у этих перчаток были изрезаны. Спросила Дохэ: ты что, битое стекло в утильсырье сдаешь? Если так, не забудь в следующий раз как следует загримироваться, не то соседи узнают, стыда не оберемся! Дохэ сердито что-то ответила. Сяохуань полдня соображала и наконец поняла ее слова: соседи ее и так за человека не считают, какой тут может быть стыд. Сяохуань смотрела на кучку мелочи и уже не сомневалась, почему Дохэ стала так долго гулять с Чернышом.
К четырем часам Дохэ все еще не вернулась. Сяохуань взяла из той стопки мелочи две бумажки по цзяо и отправилась на рынок за остатками, на которые никто не позарился. Спустилась по лестнице и только внизу заметила, что Черныш увязался следом, да еще хнычет что-то по-собачьи, не разберешь, что хочет сказать.
— Куда пошел? — спросила его Сяохуань. — Не ты ли носился целый день как угорелый?
Черныш, поскуливая, свернул к тропинке, которая вела налево от холма.
— Отвяжись, не пойду я с тобой гулять!
Но Черныш, скуля, все равно побежал к той тропинке. Сяохуань пошла прямо, по главной дороге, тогда пес нагнал ее и затрусил следом. У нас в семье, думала Сяохуань, либо вообще не говорят, либо говорят, но не по-человечьи или же так, что половины не разберешь.
Она зашла на рынок, на рыбном прилавке увидела большую рыбью голову, размером с голову поросенка. Подошла, ткнула в нее пальцем:
— Взвесьте!
Голова вышла на шесть цзяо. У Сяохуань было только два. Она пустила в ход все свои ласковые слова и уговорила продавщицу, что занесет долг на другой день. Сяохуань шла домой с добычей, а в горле стояли слезы: если бы Чжан Эрхая сегодня отвезли с места суда на расстрел, не пошла бы Сяохуань на рынок за рыбьей головой. А теперь купила голову, сварит из нее вкусный суп, и они отпразднуют всей семьей, что Чжан Цзяня не расстреляли. До чего же печальный праздник. Она спустила эти деньги, чтобы суп из рыбьей головы помог ей развеселить семью, помог уговорить их, что два года отсрочки — это семьсот тридцать дней, а в каждом дне двадцать четыре часа, и каждый час приговор могут пересмотреть. Ей нужно уговорить сестренку Дохэ и сына Чжан Гана не думать о плохом: как бы там ни было, а надо жить дальше, жить дальше и есть суп из рыбьей головы. Даже если б Чжан Цзяня сегодня и правда увезли на место казни, знай он, что без него семье по-прежнему хватает денег на суп из рыбьей головы, разве что-то смогло бы утешить его сильнее? Вечером все сядут за стол, и она сочинит для Чжан Гана и Дохэ новую ложь, наврет, что придумала, как устроить пересмотр дела Чжан Цзяня. Что после Нового года примется хлопотать и добьется того, чтобы высшую меру как можно скорее заменили пожизненным заключением, а там, глядишь, пожизненное превратится в обычное…
Вернулась домой, а Черныш все скулит, рассказывает что-то на своем собачьем наречии. Сяохуань посмотрела на небо, и ей стало не по себе. Разве можно собирать стекло в такую темень? Отрежет себе палец этим стеклом, еще придется на лекарства тратиться.
К половине седьмого суп был готов, а Сяохуань вдруг показалось, что она стала немного понимать язык Черныша. Позвала Чжан Гана, включила фонарик, Черныш пошел впереди, а они следом. Вышли на улицу, пес рысью спустился по дороге к подножию холма, подождал там Сяохуань и Чжан Гана, а потом побежал налево.
Черныш привел их к железной двери, наполовину спрятанной под землей. Чжан Ган сказал матери, что это бомбоубежище, которое они выкопали вместе с другой школой. Второй вход в бомбоубежище находится на школьной территории.
Черныш сел у двери, словно приглашая гостей войти. Сяохуань подумала, что Дохэ наверняка оставила пса ждать у входа, зашла в бомбоубежище и уже не вышла. Сяохуань взял озноб, она наклонилась и подняла с земли булыжник, лежавший у входа. Тут Эрхай нарушил свое привычное молчание:
— Мам, есть же мы с Чернышом!
Пройдя чуть больше одного ли, они вышли из убежища, не найдя там ничего, кроме испражнений и презервативов.
— Наверное, тетя заглянула сюда, чтобы сходить в туалет, но в темноте заплутала и вышла с другой стороны, — договорив, Сяохуань сама поняла, что ошиблась: Дохэ часто плутала, но она же не идиотка, чтобы в бомбоубежище заблудиться.
— Тетя просто не хотела, чтобы Черныш за ней шел, — сказал Эрхай.
Тогда зачем она туда пошла? На свидание? В такой день можно позволить себе суп из рыбьей головы, но свидание…
Они с Чжан Ганом шли следом за Чернышом, который, кажется, хорошо знал, куда их ведет. Спустя полчаса пришли к НИИ при металлургическом комбинате. Стена вокруг института во многих местах обвалилась, они перебрались через груду битого кирпича и оказались на территории. Черныш остановился и посмотрел на них, словно объясняя, что тут случилось. На месте института было пепелище: несколько месяцев назад в одной из лабораторий трехэтажного здания начался пожар и институт сгорел дотла. На земле то тут, то там что-то мелко поблескивало — стекло от разбитой лабораторной посуды, присыпанное кирпичами и землей.
Сяохуань и Чжан Ган поняли, почему Черныш привел их сюда и что безуспешно пытался объяснить. Он показал им место, куда Дохэ каждый день приходила выкапывать стекло. Благодаря Чернышу они наконец поняли, почему Дохэ то и дело перевязывала себе пальцы марлей или заклеивала пластырем.
Они снова пошли за своим проводником. Теперь Черныш привел их на горный склон. Пару лет назад в горах начали строить бомбоубежище, рассчитанное на несколько сот тысяч человек; из взорванной породы сложили новую гору, а в котловане на месте взрыва скопилась дождевая вода, и получилось озеро. Сяохуань и Чжан Ган даже подумать не могли, что здесь есть такое чистое озеро. Чжан Ган бросил в воду камень, и они почти услышали, какое оно глубокое.
Черныш по-хозяйски вел их, перескакивая с камня на камень, и вывел к удивительно ровному валуну, нависшему над водой.
Усевшись на валуне, пес обернулся к Чжан Гану и Сяохуань. Они подошли ближе. С места, на котором сидел Черныш, была видна самая середина озера. Сейчас там отражалась звезда.
Черныш часто приходил сюда с Дохэ, они беседовали, отвечая друг другу невпопад, или просто молчали. Значит, у входа в бомбоубежище Дохэ отделалась от его компании и пришла сюда одна? Вода в озере была безмолвна и так чиста, будто в ней и быть не могло ничего живого. Фонарик подсвечивал большие бледные камни, наползавшие друг на друга в воде — прыгни туда вниз головой, череп наверняка раскроишь. Сяохуань с Чжан Ганом обошли каменное озеро вокруг, скользя по воде фонариком. Дохэ узнала, что Чжан Цзяня приговорили к высшей мере, и решила покончить с собой, стать новой душой в сонме призраков деревни Сиронами? Сяохуань спросила Чжан Гана, как вела себя тетя, услышав новости по радио. Чжан Ган ничего не знал, трансляция процесса с ревом катилась по улицам, сначала проехали агитмашины с громкоговорителями, за ними грузовики с приговоренными, которых возили по городу перед казнью, а все репродукторы в округе вместо «Алеет Восток» и «В море полагаемся на кормчего» теперь передавали лозунги с процесса… Он засунул голову под одеяло, но и там были одни лозунги. Он не знал, что с тетей. Он не знал даже, что с ним самим.
Если она и правда прыгнула в озеро, тело можно будет искать только завтра. Делать Сяохуань было нечего, пришлось взять Эрхая и Черныша и отправиться домой. Снизу было видно, что окна в квартире не горят — Дохэ не вернулась. Сяохуань, Чжан Ган и Черныш поднялись на второй этаж, и тут пес быстрее ветра понесся вверх по темной лестнице. Чжан Ган понял и побежал следом, перескакивая через три ступеньки.
Сяохуань зашла в квартиру, включила лампу, и в сером электрическом свете они увидели, что на скамеечке для переобувания сидит Дохэ, на одной ноге у нее деревянная сандалия, на другой — тряпичная туфля, не поймешь, то ли домой пришла, то ли собралась из дома.
