Речь Дохэ то и дело прерывалась, говорила она медленно, но все равно намного лучше, чем во время их первой встречи: незнакомый человек с одного раза понял бы уже процентов восемьдесят или семьдесят.

Вино мягкой шелковой лентой парило в животе Сяо Пэна. Свивалось в кольца и поднималось вверх, закручиваясь в голове неторопливым нежным водоворотом. Как это чудесно. Он взглянул на Дохэ и заметил, что в ее глазах, в ее голове тоже крутится вишневый водоворот.

Дочь врага. Вспомни, как японские сержанты в кино истребляют китайский народ. Среди тех тысяч, десятков тысяч погибших могли быть и твои родители, и деде бабкой, им просто повезло больше, чем убитым.

Вишневые губы Дохэ должны вкушать одни лишь поцелуи. Как нежны эти губы, как сладостны, они сами и есть — поцелуй.

Он наклонился к ней и поцеловал эти губы, перебродившие в вино. Все быстрее, быстрее крутился в голове шелковый водоворот.

Ее рука пробралась к нему под рубашку, холодная ладонь легла в ложбинку между шеей и плечом. Сяо Пэн подумал, что лучше бы это была не ладонь, а нож — смерть придет и не оставит выбора. А если смерть его не возьмет, Сяо Пэн перехватит нож и не оставит выбора Дохэ.

Ее ладонь, словно мягкий клинок, скользила по голой шее Сяо Пэна. Это знак? Она хочет, чтобы он расстегнул рубашку? Его переполняло пылкое желание, подумал: да пошло оно все к черту! И подмял ее под себя.

Дахай, Чжан Те, ушел жить в штаб Сяо Пэна и порвал со своей семьей. Скоро в жилкомитет придет письмо из Дунбэя, которое докажет, что Дохэ на самом деле японская гадина. Японская гадина пряталась в семье Чжан двадцать с лишним лет, и чем же она все это время занималась? Чжан Цзянь и Сяохуань не дураки, они не скажут, что Дохэ жила с ними двадцать лет, рожая и воспитывая детей. Они не смогут так сказать, иначе жизнь детей будет разрушена. Они скажут, что Чжаны купили тогда японку из жалости, взяли ее в дом как рабочую силу, чтобы лепила угольные брикеты, носила воду, мела станцию… И все? Тогда зачем привезли ее на юг, почему скрывали от всех вокруг, кто она такая? Неужели вы потащили ее за несколько тысяч ли, только чтобы спрятать? Укрыли эту японку в городе, построенном вокруг военного металлургического комбината, просто чтобы она стирала, гладила, скребла пол и зарабатывала немного денег на заводе? Большая часть стали, что выпускается на металлургическом комбинате, идет на великие нужды, на такие великие нужды, о которых никто даже спросить не смеет. А эта гадина пробралась на завод, отработала там несколько лет, и как много донесений она успела за это время состряпать? И какой ущерб нанесла стране?

Когда Сяо Пэн совсем извелся от беспокойства, Дохэ выскользнула из его объятий. К голове пристала травинка, смотрит во все глаза. Он целовал ее не так, по-другому. Она чувствовала, что его будто подменили, что ее целует кто-то другой.

— Что с тобой? — спросил Сяо Пэн.

Дохэ уставилась на него, будто хотела спросить: а что с тобой?

Он подполз к ней чуть ближе. Темнело, дружно гудели комары. Скоро и травы, и цветы накроет тьмой, Сяо Пэн чувствовал, как воронки водоворота в голове стихают, гаснут, а как только они исчезнут, у него уже не хватит смелости насладиться дочерью врага.

Тацуру отползла на шаг назад. Свет — как тогда, на крыше, видно один только силуэт. И силуэт точь-в-точь как на крыше, но кажется, что больше от той ночи ничего не осталось. Она отступила еще на шаг.

Лучше бы я не ходил смотреть тот матч, горько думал Сяо Пэн, не спускался бы в раздевалку к Чжан Те, не слышал его слов. Рано или поздно Чжан Те сказал бы эти слова, но пусть бы это случилось после сегодняшней ночи. Невозможно владеть Дохэ, видя в ней врага. Это скотство и подлость.

Дорогой они молчали. Он высадил Дохэ у перекрестка рядом с домом и смотрел, как она идет одна по освещенной фонарями тропинке. Шажки по-прежнему неуклюжие, смешные, будто полиомиелитом переболела. Какие такие кошмарные злодеяния могла сотворить женщина, которая и ходить толком не умеет? Сердце Сяо Пэна было ранено.

Когда он вернулся в канцелярию ревкома, сердце уже оправилось от раны. Он вызвал к себе Чжан Те, который до сих пор торчал в редакции, вырезая трафареты, и велел рассказать про обстановку в семье с самого его детства, доложить, какие отношения были между отцом, матерью и теткой. Чжан Те сказал, что мать, ссорясь с отцом, говорила, будто тот однажды хотел избавиться от тети, бросил ее на берегу Янцзы, и только спустя месяц тетя насилу смогла вернуться домой. Тогда они с братом были еще грудными младенцами.

Эта темная ночь превращалась в одно большое противоречие, из которого не было выхода. Председатель Пэн не знал, кого он должен уничтожить: Дохэ за то, что она дочь врага, или Чжан Цзяня за то, как он с ней обошелся? И не только с ней, еще и с Сяо Ши.

Сяо Пэн сидел среди глубокой ночи осени 1968 года, сжимая в руках голову, сначала распухшую от вишневого вина, потом сжавшуюся от ночной прохлады. Эх, Сяо Ши, Сяо Ши… С этим шимпанзе они вместе поступили на завод… Сколько веселья и смеха в нем было — Сяо Ши и про стыд забывал, лишь бы рассмешить товарища. Старшая сестра Сяо Ши, провожая его на поезд, будто вверяла Сяохуань и Чжан Цзяню своего ребенка — со слезами на глазах она просила их позаботиться о брате. И что же — Чжан Цзянь пресек род Ши, под корень срубив единственный стебелек. Чжан Цзянь столько лет проработал крановщиком, и ни разу его груз не срывался с крюка, пока внизу не оказался Сяо Ши.

Сяо Пэн жалел, что его не было той ночью в цеху, он толкнул бы друга в сторону.

Как Сяо Ши, который оттащил его тогда с путей.

Перед глазами Сяо Пэна снова и снова вставало, как Сяо Ши заскакивает на рельсы и оттаскивает его. рассеянно бредущего прямо под поезд. Сяо Ши спас тогда нового начальника завода, будущего председателя Пэна.

Сяо Пэн думал о благородстве погибшего друга: Сяо Ши знал, что они соперники в борьбе за Дохэ. но все равно его спас. А сам-то он столько раз проклинал Сяо Ши из-за Дохэ — и вслух, и про себя!

И вот Сяо Ши стал жертвой черного замысла Чжан Цзяня. Что это еще, как не замысел? ЧП случилось, когда Сяо Пэн уехал в деревню, не раньше и не позже.

Это было убийство. Убийце Чжан Цзяню удалось избежать меча правосудия, он ходит на работу, получает зарплату, после работы возится с голубями, на людях он — представитель рабочего класса, дома резвится с двумя женщинами.

Сяо Пэн уснул только в четвертом часу. Утром к нему зашли с кипятком, но не стали будить: так сладко спал председатель Пэн на своем диване. Он проснулся в девять, когда пришла первая партия документов. Сидел и таращился на стопку бумаг из ЦК, из комитета провинции, из горкома, с завода, повторяя про себя: «Сяо Ши, брат виноват перед тобой».

Председатель Пэн пригласил в кабинет военпреда, закрыл дверь поплотнее и завел речь о смерти рабочего по имени Ши Хуэйцай и о биографии крановщика по имени Чжан Цзянь.

Чжан Цзянь увидел с крана, как к начальнику цеха подошли несколько человек: впереди военпред, с ним пара человек из отделения. Насторожило Чжан Цзяня то непроизвольное движение, которое сделал начальник. Военпред что-то коротко сказал ему, и начцеха, будто на пружине, обернулся и бросил взгляд наверх. На кабину подъемного крана.

Начальник цеха подошел к основанию крана, махнул Чжан Цзяню рукой, потом будто вспомнил о чем-то и поспешно отступил в сторону.

Этого довольно. Чжан Цзянь уже понял, что последует дальше. Он остановил кран, выдохнул. Кабина застыла под самой крышей, и люди и все предметы внизу казались крошечными. Раньше он никогда не замечал, как рельсы, проложенные в цеху, соединяются вместе и снова расходятся в разные стороны, а теперь ясно видел их узор. Наверное, он в последний раз сидит на этом месте и смотрит на рельсы, на крышу, на людей внизу. Начальник испугался, что он снова задумал недоброе: еще раздавит его в лепешку, как раздавил тогда Сяо Ши.

Спустившись вниз, Чжан Цзянь вдруг понял, что очень боится. Он шел, упираясь глазами в спину всегда такого радушного военпреда, и твердил про себя: я невиновен, я все как следует объясню, вот объясню, и это сразу закончится. Тут же почувствовал, что страх рождается как раз из отчаянной надежды на «все как следует объясню».