— Ты что, башкой о бортик ударился?
— Я не шучу!
Обида дает себя знать и я, на миг позабыв обо всем на свете, представляю себе, как Филипп и Ральф кусают от злости локти. Но передумываю. Тоскливые годы будущего с Антоном проносятся, как вагоны скоростного экспресса ICE. Я вижу себя в «Смарагде». Жирную, с лежащими поверх пуза сиськами; близнецов и Антона, который забросил спорт и отращивает лысину.
Какая-нибудь хорошенькая официанточка, — страшных Филипп не держит, — с ведерком шампанского на сервировочном столике, на миг пересечется с Антоном взглядами. Подумает: бедный ублюдок и тут же забудет, с отвращением поглядев на меня. Ей и в голову не придет, что не только он был когда-то красивым и диким. Что я тоже, когда-то такой была.
А если и придет, то она подумает: в жизни не выйду замуж!
Меня передергивает. Жаба, которую я готова была проглотить, лишь бы нагадить Ральфу, с кваканьем выпадает из моего рта. Следом валится слово:
— НЕТ!
Пораженный, Антон моргает.
— Свеня — это для души, — убедительно сообщает он. — У нас даже секса не было. Так что технически, я с ней просто дружу. А вот что ты делаешь с мужем Джессики, когда за окном темнеет?
— Мы обсуждаем историю его славного рода. Иногда, по несколько раз.
— Его не смущает твой возраст? — ехидно спрашивает Антон.
— Ужасно! После секса, он часами не смеет поднять на меня глаза.
Антон стремительно опускает свои. Его красивые тонкие ушки вспыхивают цветами «Баварии», а губы еле слышно бормочут:
— Он же женат.
— И ты решил, что я выйду замуж за типа, которого выворачивает от порядочности? Иди ты в задницу. Свеню спроси. Пусть она тебе миллион в приданное принесет!
Антон вздыхает, пристально глядя на феррари.
— Граф никогда на тебе не женится. Ты — не его круга.
Я закатываю глаза: а Джессика, прямо герцогиня... Но тут вспоминаю причину, по которой Филипп женился на ней и закусываю губу. Антон прав!.. Я ударяюсь в панику и он мгновенно усиливает нажим. Прирожденный юрист, что тут скажешь!
— Психи могут жить очень и очень долго, крошка. А ты не всегда будешь такой славненькой и упругой.
— Даже если так. В Гремице я кучу пар, вроде нас с тобой повидала. Это грустно, видеть, как уныло выглядит брак без секса и без любви.
— Для этого тебе не обязательно было ехать в Гремиц, — он фыркает. — Зашла бы к нам на обед...
Мы молчим, горько улыбаясь в пространство.
— Слушай, Верена, могу я начистоту с тобой говорить?
Кивок. Антон собирается с духом, как для прыжка с бассейн.
— Ты — безнадежна.
— А-а?!
— Я в жизни еще не видел человека, который настолько явно неспособен к учебе. Ты даже школу, будем откровенны, не закончила бы. Даже если бы осталась. Ты не построишь карьеру, ты не сможешь учиться... Ты просто профукаешь эти деньги и все. И будешь работать официанткой не в знак протеста, а из безысходности.
Я вдруг, как живую, вижу Ульрике. Ее заполненные ботоксом морщины, страх в глубине подведенных глаз. Неловко, второпях обновленный грим...
— Я не только сам что-то приобрету. Я предлагаю тебе выгодную сделку. Моего ума хватит на нас двоих. Мы — красивая пара, у нас будут красивые дети... Чего тебе еще надо от жизни?
— Садовника с большим членом, который будет настоящим отцом наших детей!
— Я думал, ты по графьям!..
Антон умолкает, потому что на терассе, как бы невзначай появляется Филипп с чашкой кофе в руке. Окинув нас беглым взглядом, он кивает Антону, садится под навес и разворачивает газету.
— Тебе просто нужны мои деньги, — говорю я. — Ты меня не то, что не любишь, даже не уважаешь. Тебе нужна жена, которая сядет дома и не будет отсвечивать. А мне нужен мужчина, от которого у меня дыхание перехватит. Которому нравится и не стыдно заниматься тем же, чем нравится заниматься мне.
Филипп поворачивает голову, явно услышав обрывок фразы, затем возвращает взгляд в газетную полосу. Антон наклоняется.
— Он тоже тебя использует! Только по-другому...
— Ты стал ясновидцем?
— Обычная логика. Что ты вообще сможешь предложить парню, когда секс с тобой ему надоест? А? Когда у меня проблемы, я иду к Свене — поговорить. Не потому, что я — слабак, как считаешь ты... Потому что я — человек. Когда у меня проблемы, мне нужно, чтобы мне, образно, перевязали раны. Дали понять, что любят, несмотря ни на что. Выслушали. Обняли... А что можешь предложить ты? Позу «женщина сверху»? Глубокий минет? Любая проститутка на это это способна.
Примерно то же самое, говорил мне Ральф и слова Антона задевают сильнее, чем задели бы, исходи они только от него. Я осекаюсь, внезапно вспомнив, горечь с которой Филипп сказал вчера Ральфу о том, как устал брести по жизни один.
— Убирайся! Я лучше все деньги пожертвую церкви, чем тебе хоть цент принесу.
— Я уйду. Но ты пока что подумай, — он ухмыляется и вдруг целует меня. Неожиданно, крепко и коротко. Рука, занесенная для удара, рассекает лишь воздух. Смеющийся Антон отступает, насмешливо помахав рукой. — Маленьким бастардам морского лорда, будет нужен отец!..
Отерев рот, я яростно топая, несусь к дому. Филипп тотчас же откладывает газету.
— Что это было? — спрашивает он инквизиторским тоном.
— Очередной претендент на все ваши деньги. Антон Мюллер.
— Он выглядел иначе в костюме. Старше...
— Ему почти двадцать.
Филипп кивает, раскуривая сигару.
— Красивый мальчик. Как и рассказывал патер... — очень двусмысленно произносит он.
...Ральф вчера действительно об этом поведал. Я сама чуть не расплакалась, хотя помнила, как все было на самом деле. Но Ральф специально учился красиво и внушительно говорить. А уж переврать и переиначить факты каждый мужчина может. Они рождаются с этим даром. И вот, вместо укатившего в Гамбург миллионера, на сцену вышел ужасно одинокий священник.
Его преклонный возраст, который аж на двенадцать лет превышает мой, позволил ему заглянуть ненадолго в будущее.
— Я смотрел на Джессику, — сказал он, одновременно и просто, и трогательно; с достоинством Ланселотта, — а видел себя. Старого, пожухшего типа, провонявшегося капустой, лекарствами и болезнью... Я сижу в вашей с Антоном в гостиной, не смея выдать свою любовь ни словом, ни взглядом, чтобы не разозлить тебя. Сижу, жду, пока ты отвернешься и тогда жадно впитываю твой образ, каждую черточку, каждую маленькую деталь... А ты протягиваешь мне вино, содрогнувшись от отвращения, когда наши пальцы соприкасаются и глядишь на часы. «Когда же он, наконец, уйдет?»
— А я вот помню, как ты сидел с Антоном в нашей гостиной. И я думала, что он никогда не уйдет! Что ты его с нами спать положишь! — парировала я, задыхаясь от мысли, как застала рот Джессики на его члене. — И о том, как вы прекрасно и трогательно сидели с Джесс у камина и ты не содрогался, держа ее руку и капельницу с расствором. Если ты и содрогался, то только когда ей в рот кончал. Сказочник!
— Минет — не секс! — ощетинился Трагический Рыцарь...
— Минет — не секс! — подтвердил Филипп.
— БУДУ ЗНАТЬ! — прокричала я, сжав кулаки и топая ногами. — Когда-нибудь, я позвоню вам с незнакомого номера телефона, заработанного НЕ-сексом! И скажу: «Привет с Рипербанн-штрассе!»
— Зачем он поцеловал тебя? — спрашивает Филипп, щелчками пальцев призывая меня обратно в реальность.
— Э... Кто? Антон? Показать, что жизнь без секса не так плоха. Надо просто родить детей, растолстеть и привыкнуть.
— Думаешь, отец ему посоветовал?
— Он и сам не дурак. Знает, с какой стороны на крекер икру накладывают... Знал бы он еще, что это не мои деньги!..
— Юридически — это твои деньги.
Я молча смотрю на виноградные лозы, обвивающие решетку веранды. Совсем, как их вранье со всех сторон окутывает меня. Смысл в том, что все это вообще лишено для меня смысла.
— Вот только тратить их мне нельзя!..
— Ты просто слишком жадная, вот и все. Рядом с тобой даже Ральф бледнеет. Даже епископ, у которого скопидомство возведено в ранг. Черт!.. Ты ведь на самом деле такая же жадная!
