— ... как видишь, чтобы иметь такую игрушку, придется продать не только квартиру, но взять кредит. Теперь тебе понятно, малыш, почему твой папа не может купить тебе яхту?
Глава семейства сдержанно кивает. Мальчик, еще не обученный скрывать свои чувства, смотрит на словоохотливого болвана чуть ли не с ненавистью. Жена смотрит в пустоту, на лице словно восковая маска, словно она сидит на празднике в гостях у родни супруга. Девочка откровенно зевает.
— Здрасьте! — вмешивается Филипп, — Вы продаете яхту?
Он снимает руку с моего плеча и крупными шагами устремляется вперед, словно идет на ринг. В ожидании пикантной развязки, я чуть ли не в припрыжку бросаюсь за ним, чтобы не пропустить ни секунды. Все оборачиваются. На лице у мальчика ненависть сменяется любопытством. Видимо, он тоже почувствовал запах жаренного.
— Э, привет! — говорит Фил его родителям. — Привет! — он протягивает мальчику кулак и тот робко касается его своим кулачком, явно польщенный вниманием взрослого. Фил садится на корточки и говорит ему:
— Что, Басти, хочешь такую яхту, так?
Мальчик хохочет, оглянувшись за спину, словно проверить — там ли заветный номер и робко кивает.
— Яхта не продается, — отвечает Фуражка надменно.
Его взгляд скользит по моим соскам и чтобы рассмотреть их получше, он приспускает очки. В лицо он вряд ли утром особо всматривался. Да и теперь не смотрит.
— Я как раз объяснял ребенку...
— Я слышал, — перебивает Филипп, поднимаясь в рост. Таким тоном, словно они с Фуражкой — друзья, но Фуражка немного выше по званию. — Я просто хотел спросить...
Родители переглядываются с одинаково кислыми минами: еще один, — словно говорят их взгляды, но как истинные немцы они остаются тихи и вежливы. Даже в ущерб себе.
Филипп чешет крыло носа и как-то смущенно хихикает. Фуражка придвигается к нему; просто крошечный на фоне исполинской фигуры и в моей голове проносится мысль. Не отец ли Филиппу графский конюх?
— Я это... Мне интересно... Ты какого хера ребенку мозги е...ь?
У мамы мальчика быстро дергается лицо. Она почти открывает рот — хочет сделать Филиппу замечание, но муж останавливает ее повелительным жестом. Я чуть ли не аплодирую.
— Я вас не понимаю.
— Наверное, это все из-за моего немецкого акцента, — понимающе поддакивает Филипп. Он чешет в затылке и тыча рукой себе в грудь говорит. — Я — хозяин. Яхта — моя.
Он смеривает обалдевшего и очень смущенного «капитана» тяжелым взглядом, словно предлагая это оспорить. Но тот молчит, как-то по-крабьи, боком, пытаясь отойти в сторону. Фил продолжает стоять неподвижно, как столб и обойти его довольно непросто.
Рискуя свалиться в черную от мазута воду, адвокат проскакивает справа от Фила, чуть при этом не сбросив в воду меня; пробегает по мостику между яхтами поменьше и моторными лодками. Перепрыгнув через низкую калиточку с надписью «Частная собственность», выбегает на променад и исчезает в толпе.
Яхта тяжело, всей грудью ложится на вздыбившуюся волну. Филипп колдует с приборами, сверяясь с направлением между двумя каменными валами — воротами в бухту.
— Он остановился в пентхаузе, — говорю я, вдыхая топливные пары. Мне с детства нравится этот запах. Густой, волнующий, терпкий. Возбуждающий; как и мысль о том, что этот тип рядом — не просто богатый мужик. Он — муж Джессики и друг Ральфа. А значит, в какой-то степени — мой.
Даже если он об этом не знает.
—...каждое утро заказывает в номер шампанское и читает один и тот же текст. Про то, что выиграл крупное дело, про то, что он — крутой адвокат по разводам. Про то, что недавно яхту купил.
Филипп косится в мою сторону.
— И все, разумеется, гордо плюют ему в рожу и говорят «нет».
Вспомнив, зачем я здесь, я убираю локоть с его плеча.
— Не у всех есть напор. Надо же как-то зарабатывать деньги.
— Ты с ним спала?
Вспыхнув, я отвечаю зло:
— А чего ты ждал от шлюхи?
Он делает непонятное движение головой. Я бы лучше легла под поезд, чем под Фуражку, но что-то внутри говорит мне: он не поверит. Даже мысль приходит, что я очень зря все это затеяла. Что Филипп выпотрошит меня, как рыбу и бросит чайкам.
Я ведь не проститутка и понятия не имею, как это происходит с парнем, который платит за секс. Тем более, за такой, который ему по нраву. Даже Ральф говорил, что Филипп — животное. Адина, что он едва ее не убил. Джессика после сеанса любви попала в больницу...
Взгляд блуждает по палубе. Перила, диваны, гладкий светдый дубовый пол. На нем какие-то вмятины, словно какой-то псих колотил по палубе палками для скандинавской ходьбы. Я вспоминаю утро. Яхту в тумане. Чаек, истошно голосящий над ней.
— Моя жена, — видимо он понял, что я рассматриваю покрытие палубы. — Раскидала рыбу по палубе... С-сука!
Он сплевывает за борт. Я молча глажу пальцами ноги вмятины, оставленные птичьими клювами.
— Что, даже не спросишь — зачем она это сделала?
— Она ведь сумасшедшая, так?
Филипп отвечает еще одним плевком — ругательств. Видимо, утреннее происшествие задело его куда сильнее, чем я решила. А может быть, он всегда такой. Меня поражает другое: Джессика не случайно была сегодня утром на яхте.
— У меня лично такое ощущение, что все это ваших рук дело.
Меня в пот бросает. Несмотря на то, что в лицо, обволакивая кожу микроскопическими солеными брызгами, с силой струится ветер.
— Джессика с рыбой, ты с сиськами и Ральф — как обычно, не при делах.
— Чаек кормить запрещено, — отвечаю я. — На берегу таблички.
— Я видел. Ты предлагаешь мне поставить табличку на борт?
—Может быть, она хотела, чтобы ты решил, будто бы твою яхту уделала я и надавал мне по шее? Я бы на ее месте именно так и сделала. Мне нравится кормить чаек, когда я бегаю по утрам...
Он смотрит на меня. Очень долго смотрит.
— Он вас уже берет чокнутыми, или вы сходите с ума, побыв с ним?
— Кого — НАС? — спрашиваю я.
— Чем, ради всего святого, это может нравиться? Кормить этих тварей? Они же огромные!.. Одна случайно заденет клювом, другая почует кровь и они набросятся стаей. Ты видишь, что они сделали с досками. Представляешь, что они с тобой сделают?
Я молчу.
Не говорить же ему, что начитавшись табличек с запретами, я взбунтовалась против Системы. Не говорить же, что мне до одури надоело бегать с подносами. Что мне хотелось хоть как-то привлечь внимание «папочки». Чтобы он приехал, чтобы забрал меня. Отчитал, поставил в угол, отшлепал.
Что угодно, лишь бы не кувыркаться в Хаосе, после Большого Взрыва.
...Отойдя на несколько километров от пристани, яхта еще скользит по темно-синей воде с выключенным мотором. Филипп сидит, уставившись в панель управления. Со всех сторон нас окружает лишь море.
— Хочешь поплавать?
Я молча сбрасываю одежду и с бортика ныряю ласточкой вниз. Вода ледяными иголочками просачивается в поры. Миг спустя, Фил шумно прыгает следом. Выныривает и мощными гребками удаляется прочь.
Солнце жжет меня, как вампира и ныряя тюленем, всплывая лишь для того, чтобы глотнуть воздуха, я возвращаюсь на яхту, смываю с себя соленую воду и падаю под навесом на нижней палубе.
Мы больше не говорим о Ральфе, Джессике, о расценках. Вообще ни о чем. Филипп погрузился в собственные мысли. Так глубоко, что кажется, позабыл про меня. Купальник я не брала и валяюсь в шезлонге в одних лишь трусиках. Рассматриваю Филиппа.
Эмоций — ноль. Какая нелепая расстановка: такой роскошный мужик и ни единой пошлости на уме.
Я уже знаю, что расскажу на кухне. Миллионер-садист соблазняет официантку и привозит на свою яхту. Доминантно улыбаясь, он предлагает ей искупаться, а потом — прилечь на палубу и больше не обращает внимания.
Резвится, сволочь, в волнах, подобно молодому дельфину.
Больной ублюдок!
— Выпить хочешь? — спрашивает извращенец, выбираясь на борт и вода стекает по золотистой коже.
