Свидетельство тому фольклорное воспоминание о кровавом свадебном жертвоприношении, возможно, имевшем место у прапредков славян на стадии перехода от матриархата к патриархату. В архаичной сербской песне «Женитьба Янка-воеводы» поется про то, как невеста требует от жениха в подарок сердце его матери:

Для слабонервных напоминаю, что в ответ на чудовищную просьбу Янко расправляется с сукой-невестой (так она названа в песне) и вгоняет ее шестопером в землю. Характер жертвоприношения менялся в течение веков и тысячелетий. Человеческие жертвы повсюду заменялись животными, растительными плодами или иными дарами, хотя еще в начале ХХ века среди некоторых народностей Русского Севера бытовало мнение, что человеческая жертва намного действеннее животной.

^{Рис. 113. Человеческое жертвоприношение Солнцу у древних ацтеков (с оригинального индейского рисунка)}

Корневая основа «кол» типична для языков самых различных языковых семей. Его первоначальный смысл – «круг», что связано прежде всего с солнечным «кругом». Можно вспомнить коло – хороводный танец на Балканах. Казацкий круг (рада) у запорожцев также именовался коло. В этом же ряду находятся сакральные и, несомненно, древнейшие понятия «колдун», «колдовать», «колдовство». Значение округлости как отличительного качества колеса наложило отпечаток и на другие русские слова: «кольцо», «кольчуга», «колесница», «колымага», «колодец», «колыбель», «калач», «колобок», «колган» (примитивная посуда), «колоброд», «около» и др. В европейских музеях можно увидеть женские подвесные украшения, именовавшиеся у русских «колты» (ср.: также иноязычное «колье», кольцеобразное значение которого доказывает, что корневая основа «кол» имеет древнее индоевропейское происхождение). Индоевропейские племена кельтов (их потомками являются современные шотландцы, ирландцы и валийцы), которые в древности были расселены от Верхней Волги до Балкан и Атлантики, у славян прозывались колотами.

В санскрите kola означает «кабан». Казалось бы, смысл – такой далекий от «солнца». Правда, это смотря с какой стороны взглянуть: специалисты в области сакральной символики сразу же пояснят, что понятие «кабан» (и еще шире «свинья») во все времена и у всех древних народов имело космический аспект. Достаточно вспомнить, что в одном из своих воплощений (атавар) ведический первотворец Праджапати выступал в облике Вепря. В конечном счете космическое содержание данной мифологемы получило солярное выражение. Так, древнескандинавский бог плодородия Фрейр (в славянской мифологии ему соответствовал Ярило – божество необузданной сексуальной любви) скачет по небу на золотом кабане (вепре) по имени Гуллинбурсти, что переводится как «золотая щетинка», которая символизирует солнечные лучи. В русском сказочном фольклоре сохранился аналогичный образ-символ – Свинка Золотая Щетинка. В Авесте «сияющий вепрь» ассоциируется с солнцем. Не приходится сомневаться: Солнечный кабан индоевропейцев – предшественник их же Солнечного коня (поскольку последний был одомашнен и вообще попал в орбиту гиперборейских мигрантов значительно позже кабана и свиньи).

Можно пойти еще дальше. Древние египтяне называли Небо-Нут «свиньей, пожирающей своих поросят» (в древнеегипетской мифологии Небо женского рода, напротив, ее супруг Земля-Геб – мужского рода). Под поросятами древние обитатели долины Нила подразумевали звезды: считалось, что днем они исчезали, потому что их проглатывала небесная Свинья.

В системе мировой мифологии кабан – двойственный образ: он несет не только солярную, но и лунарную нагрузку. Однако луну олицетворяет только Белый кабан (например, у китайцев и японцев); он же символизирует женское начало. Например, в древней тантрической мифологии кабан олицетворяет богиню Ваджа Варахи, которая именуется Бриллиантовой свиньей; она так и изображается – алмазной с тремя лицами, одно из которых свиное. Ее лотосовый трон тянут семь кабанов. У эллинов дикий кабан, убивший Адониса – возлюбленного богини любви, был посвящен Афродите. Но в греко-римской традиции кабан посвящен также и богу войны Аресу (Марсу), олицетворяя животворящую силу солнца и одновременно убийство зимы с пришествием солярной силы весны. Последний сюжет обыгран также в знаменитом цикле древнегреческих мифов, связанных с Калидонской охотой на калидонского же вепря. Для древних кельтов кабан был священным животным, обладающим сверхъестественными магическими способностями. Он считался символом гостеприимства, помощником воинов и защитником от врагов всех остальных.

Слова с корнем «кол» встречаются во многих финно-угорских языках. Любопытно, что и название родины Ломоносова – Холмогоры (древнерусское – Колмогоры) происходит от древнечудского наименования данной местности Кольм – оно созвучно исконно русскому слову «холм», но генетически восходит к той общей доиндоевропейской лингвистической основе, которая связана с постоянно рождающимся и умирающим светилом солнцем-Коло (отсюда, кстати, и финское kalma – «смерть», «могила», и имя древнеиндийской богини смерти – Кали). Все это свидетельствует о былой этнолингвистической общности различных народов мира, таких непохожих теперь друг на друга.

Но и это еще не все. Индейцы-ацтеки (называвшие себя также мешики) считали себя этническими преемниками племени колуа (colua) (так их называл в своих посланиях испанскому королю завоеватель Эрнан Кортес) – прямых наследников древних тольтеков. В боливийских Андах, к югу от священного озера Титикака, на высоте 4-х тысяч метров расположен знаменитый храмовый комплекс Тиауанако, посвященный богу солнца. В нем есть циклопические, вытесанные из одного монолита Врата Солнца с барельефом дневного светила. Уже инки – тоже солнцепоклонники – задолго до вторжения на их территорию испанских конкистадоров не знали, кем был построен поднебесный Солнечный город. Не помнят этого, естественно, и индейские аборигены, не имевшие письменности. Но поражает другое: индейцы аймара – исконные обитатели Андской области (им современный мир обязан культурой картофеля) – имеют еще одно, более древнее, название – колья. А их обширная страна, охватывающая ныне территорию Боливии, Северного Чили и части Аргентины, именовалась в старину Кольяо, со столицей Хатунколья. Во всех трех словах явственно различается архаичный корень «кол», что свидетельствует о былом этнолингвистическом и культурно-мифологическом единстве всех народов Земли.

Здесь мы вплотную подошли к расшифровке гидронима Тулома. Имя северной российской реки восходит к автохтонному самоназванию арктического материка Туле (Гипербореи) – древней северной прародины человечества. Она погибла в результате глобального катаклизма, погрузившись в пучину Ледовитого океана. Уцелевшие остатки прапредков современных народов из-за наступившего похолодания вынуждены были постепенно мигрировать с севера на юг. Гиперборея – понятие искусственное: так эллины прозывали Крайний Север («[край] за северным ветром-Бореем»). Страбон в своей «Географии» называет собственное имя древней страны – Туле, или Тула.

Нередко пишут Фула. Откуда такое разночтение? В греческом языке топоним-символ таинственного и недосягаемого Севера пишется через «тету» и воспроизводится в разных языках по-разному – и как Туле (Тула), и как Фуле (Фула). В русском языке принята одновременно и та и другая вокализация. Например, название знаменитой баллады Гёте, написанной им еще в 25-летнем возрасте и включенной впоследствии в 1-ю часть «Фауста», переводится нынче исключительно как «Фульский король». В немецком же оригинале значится «т»: «Es war ein Kӧnig in Thule…» (дословный перевод: «[Жил] -был [один] король в Туле»). В «Фаусте» эту балладу напевает беззаботная Маргарита, еще не ведающая о своей трагической судьбе. Между тем практически во всех переводах «Фауста» (а их на русском языке насчитывается до десяти), включая классические переводы В. Брюсова, Н. Холодковского и Б. Пастернака, Thule передается как Фуле. Лишь Афанасий Фет это слово перевел в точном соответствии с оригиналом Туле, но его перевод «Фауста» не переиздавался с конца ХIХ века. Одно из названий прародины человечества – Ultima Thule («самый далекий Туле»; иногда переводят – «крайний Туле»): с таким эпитетом утвердилось имя древней северной земли в мировой истории, географии и поэзии. Устойчивое латинское словосочетание, превратившееся в крылатое выражение, введено в оборот Вергилием в «Георгиках» (I, 30).