Сван смотрит на меня и слегка пожимает плечами, словно говоря «Главный сказал».

– Сражаться? С кем? – спрашиваю я.

Но, конечно, он знает мой язык не лучше, чем я его.

В дом, возможно присланные кем-то, вбегают две девочки, они берут меня за руки и выводят из пещеры на поляну, где поставлены в круг несколько столов.

За столами сидят семьи: матери с младенцами, отцы с сыновьями, сестры с сестрами – последние что-то шепчут друг другу на ухо. Приятное зрелище. Теплое. Домашнее. Словно всех укутали невидимым одеялом.

Я хочу присоединиться к ним, но девочки ставят меня в центр круга.

Я жду.

Ножи на столах блестят в лучах утреннего солнца.

И в голове у меня мелькает абсурдная мысль:

«Эти лезвия предназначены мне?»

Попыткам выяснить, не являешься ли ты главным блюдом на праздничном бранче, сопутствует довольно интересное чувство. Скажу честно: ничего подобного я прежде не испытывала. Похожее ощущение возникало у меня во время игры в прятки, прежде чем меня обнаруживали. Но сейчас ставки выше примерно в миллион раз.

Начинается все с вопросов; их выкрикивает Кила, ведущая собрание местных жителей. После каждого вопроса все переглядываются, кивают и пожимают плечами, кульминацией же становится момент, когда все принимаются стучать по столам – кулаками и металлическими кружками. Довольно шумное представление, и я понимаю, что ищу глазами моего знакомого, Свана, чтобы он подбодрил меня.

Сван меня не разочаровывает. Он кивает мне с легкой улыбкой на губах.

Кажется, глаза у него поблескивают, но, разумеется, он почти обнаженный дикарь из далекой страны, и я не обращаю внимания на его взгляд.

– Ужасно извиняюсь, что перебиваю… но что именно сейчас обсуждается? – набравшись храбрости, спрашиваю я у Килы.

– Им интересно, откуда ты, – отвечает она.

– Я же сказала тебе, что…

– Но как? С какой стороны? – допрашивает она.

– Ну, полагаю… сверху? Оттуда, – говорю я, подняв руку.

У всех дыхание перехватывает от изумления, а потом поднимается ропот. И это что-то да значит.

Кила резко успокаивает присутствующих:

– Гехн си нект! Да уон олдвейсен!

Народ замолкает, продолжая общаться взглядами.

– Прошу прощения? – обращаюсь я к ней. – Что ты им только что сказала?

– У них магическое мышление. – Она пожимает плечами. – Они гадают, не ты ли Та, что упала с неба.

– А… что это означает?

– Это пророчество… сказка. И означает только то, что они глупы, – замечает Кила.

Ее слова, похоже, завершают дискуссию. Две девочки, хихикая, подводят меня к скамье, усаживают и садятся рядом. Собравшиеся расположились полукругом, явно ожидая какого-то события. Может, состоится представление? Или что-то в этом роде?

Одна из девочек срывается с места и быстро возвращается с овощами и хлебом. Другая приносит сидр, который оказывается более горьким, чем тот, к которому я привыкла. Но, желая доказать, что умею быть благодарной, говорю спасибо и смакую каждый кусочек и глоток. Девочки ждут от меня знака одобрения, и я киваю, и улыбаюсь, и глажу живот, так что становится ясно: все было очень вкусно. Они кажутся довольными, и их сияющие глаза яснее солнечного неба. Я замечаю мальчика с пепельными волосами, который ходит среди собравшихся, собирая посуду. Он чувствует на себе мой взгляд и подходит, хотя я его и не подзывала.

– У тебя есть посуда, может, миска? – спрашивает он на моем языке. – Или ведро?

– О-откуда ты знаешь этот язык? – интересуюсь я.

– А почему бы мне его не знать? – косится на меня он. – Так есть у тебя ведро или нет?

– Нет…

Мальчишка идет прочь, поглощенный ведрособирательной миссией.

Не успеваю я окликнуть его, как Кила возвращается и садится рядом.

– Вижу, ты успела познакомиться с моим сыном, – усмехается она.

– Ты о мальчике? – поворачиваюсь я к ней.

– Да. О мальчике. Его зовут Вьет. Он мой сын.

– Он… очень занят.

– Ну да. Больше всего на свете его интересуют его эксперименты. Ты уж поверь мне. Нет возможности остановить его, когда он так увлечен.

– Прекрасное качество, – задумчиво говорю я.

– Тебе повезло. – Она меняет тему разговора. – Ты станешь свидетельницей редкого события. Готтлек – празднество в честь божества – великого создателя и источника света.

Она замолкает и следит за моей реакцией.

– Тогда я и в самом деле удачливый человек, – соглашаюсь с ней я.

– Да. Только не бойся, – советует она. – Будет много огня.

Это несколько смущает меня, но я благодарна Киле, что она сидит рядом и посвящает в смысл происходящего.

Празднество оправдывает мои ожидания. Звенит множество колокольчиков, гремит множество барабанов, а больше всего здесь… пламени. Летающего по воздуху! Вначале исполняется танец в честь первого огня. Затем следует танец в честь сотворения человека. А потом больше других понравившийся мне танец, утверждающий божественность женщин – земных воплощений великого создателя. Я не могу не восхищаться этим зрелищем. В моем королевстве, если речь идет не о знати, к женщинам относятся как к достойным жалости созданиям, которых терпят, но не уважают.

А здесь женщины… это что-то другое.

– Сейчас будет очень важная часть представления, – говорит Кила. – Называется она «Одинокий мужчина».

Я смотрю на сцену и вижу на ней не кого иного, как… Свана! Странно, но большинство танцоров – мужчины. Я замечаю, что в некоторых сценах участвуют даже мальчики, которым нет и пятнадцати зим.

Сван ведет соло… И я решаю, что он и есть тот самый одинокий мужчина. Но потом он начинает вытворять нечто странное. Вглядывается в публику и ищет… ищет что-то. Или кого-то. Все это сопровождается пантомимой. Наконец он замечает того, кого искал, и радостно закидывает находку себе на плечо. Можете отгадать, кто это? Да, именно так. Женщина.

А теперь скажите, кто она? Это большой сюрприз для меня… потому что эта женщина я.

Не успев запротестовать, я оказываюсь на сцене, а публика, особенно две девчушки, смеется и ликует. Даже Кила снисходит до того, что бросает на меня удивленный, но поощряющий взгляд.

Так, это немного опасно! Я невольно ежусь, когда Сван начинает бросать вокруг меня пылающие предметы. Их ловят другие участники представления, число которых все растет. Пламя повсюду. Я не могу сделать и шажка в сторону – или оно охватит меня. Выражение моего лица, должно быть, говорит о том, что я нервничаю, и публика еще больше ликует и хохочет. Не знаю, почему они смеются: потому ли, что мне нечего бояться, или потому, что я запросто могу умереть. Как бы то ни было, кидание огней продолжается, но, к счастью, уже не так активно. Представление постепенно сворачивается, и его участники один за другим покидают сцену… на ней под конец остаемся лишь Сван и я.

Он улыбается и жестом показывает, чтобы я ушла. Что я и делаю с благодарностью.

Он снова один и вроде как ждет женщину, которую нашел, а потом потерял. Он исполняет танец печали, который заканчивается тем, что он сидит, съежившись, в грязи. Осторожно и бесшумно другие танцоры подкрадываются к нему и прикрывают его тело грубым одеялом – прячут его, поскольку он стал землей, возвращают его земле.

Огня больше нет. Молчат барабаны… молчат колокольчики. Полная тишина.

На сцене остается лишь свернувшийся клубочком мужчина, и слышно лишь завывание ветра в скалах.

И это… потрясающе.

Наконец, когда все всё прочувствовали, Кила встает и показывает на сцену. Сван выбирается из-под одеяла цвета навоза, другие танцовщики выходят к публике. Я вскакиваю и начинаю аплодировать. Остальная публика тоже хлопает в ладоши, свистит и вопит. Две девочки, взобравшись на скамью рядом, стучат по мне ладошками, и этот стук вливается в общие овации. И хотя это глупо, я считаю, что танец, в эпицентре которого я неожиданно оказалась, достоин восхищения.

Сван смотрит на меня и вроде бы легонько кивает. Не успеваю я понять, что он хочет этим сказать, передо мной появляется Кила, и я не могу игнорировать ее властное присутствие.