Но тут тварь разинула пасть во всю ее длину и схватила моряка. Раздался громкий всплеск, и только взбаламученные воды бассейна указывали, где исчезли человек и чудовище.

Железнодорожник вскрикнул:

– Что это было?

– Это был дьявол! – пробормотал дон Инносенсио.

– Это был чудовищный крокодил, – мрачно сказал Энигма. – Он ударил его хвостом и отбросил к краю пруда. Затем он схватил его и погрузился в воду.

– Неужели мы ничего не можем сделать? – в отчаянии вскричал Железнодорожник.

– Мы можем только оставаться посреди открытого пространства, – ответил дон Инносенсио. – Болото может быть полно их. Лучше сидеть здесь тихо – и спиной к спине.

Мы последовали его примеру, и через мгновение последние полоски света исчезли, и стало черно, как в гробу.

– Слушайте! – прошептал Энигма. – Это место ожило!

Поднялся легкий ветер и зашумел в камышах, словно шипение тысячи змей. В камышах послышался клекот и плеск тяжелых тел в воде.

Одинокие ночные птицы то и дело пронзительно кричали, а вокруг слышалось бесконечное щебетание самых разных птиц. Это был жуткий шум, и на душе становилось муторно от мысли, что темнота полна коварных чудовищ, которые только и ждут, когда мы окажемся на расстоянии взмаха их могучих хвостов.

Первым нарушил тишину Железнодорожник.

– Бедняга Ларс добился своего, – прошептал он.

– Это был удар, который убил бы и быка, – ответил дон Инносенсио. – Они могут хлестать хвостами, как молния. Удар чуть не разрубил его на две части. Эти чешуйчатые хвосты – как ножи.

– Что это было? – настороженно спросил Пвайроадер.

Из бассейна доносился тихий булькающий звук.

– Пузырьки, – многозначительно сказала Энигма.

Мы поняли и вздрогнули.

Тварь разрывала нашего спутника на куски и пожирала его на дне водоема.

Мы ждали восхода луны. Она была в стадии убывания и должна была взойти около десяти часов.

Я был обращен лицом к востоку и острову, и над верхушками тростника я видел, как небо тускло светится, а затем становится ярко-красным, как будто весь мир охвачен огнем, и можно видеть пламя сквозь тяжелые клубы дыма Железнодорожник, стоявший спиной к спине со мной, внезапно вскочил на ноги. Все остальные тоже почувствовали это, и мы с доном Инносенсио тоже мгновенно поднялись и схватились за карабины.

Это было равномерное шевеление, которое, казалось, кружило вокруг нас, то приближаясь, то отдаляясь.

Внезапно порыв ветра хлестнул меня по лицу. Для моих расшатанных нервов это было как удар. Я инстинктивно попытался увернуться, и мы с доном Инносенсио кувырком полетели на Энигму, который не успел подняться.

Пока мы барахтались в беспорядке, мы услышали голос железнодорожника, который в ужасе кричал.

– Держите меня! Стреляйте! – кричал он. – Оно схватило меня…

Слова оборвались тихим бульканьем. Было слышно, как что-то тяжело волочится по камышам. А потом все затихло, как в могиле, – даже болото прекратило свою шумную возню, словно замирая.

Мы прижались друг к другу и закричали в сторону железнодорожника, и при звуке наших голосов болото, словно почувствовав успокоение, снова зашумело.

Мы зажгли фонари и оглядели открытое пространство. Оно было пустым, как и прежде.

Вода в бассейне была тихой и спокойной, грязь на краю была изрыта когтями там, где крокодил утащил с собой Ларса, а шляпа моряка лежала у самого края. Но Железнодорожник исчез так внезапно, словно земля разверзлась и поглотила его.

– Лучше присядьте, – посоветовал Энигма. – Он может вернуться.

– Да, – прошептал дон Инносенсио. – Меня что-то сбило с ног – кажется, крылом. И пока мы барахтались на земле, меня что-то укусило за ногу.

Мы зажгли побольше фонарей, осмотрели окрестности на предмет змей и проверили ногу дона Инносенсио. На ступне был крошечный прокол, вокруг которого плоть была слегка потемневшей.

Пока я чиркал спичкой, Энигма разрезал ее острым ножом и выжал из нее столько крови, сколько смог. Кровь текла чистая и красная, никаких изменений в цвете не было, и дон Инносенсио не чувствовал никакой боли, кроме боли от пореза. Что бы это ни было, оно прокусило сапог насквозь.

– Ничего особенного, – сказал он наконец, а затем, поморщившись, добавил:

– Но что унесло Железнодорожника?

– Это было что-то летающее, – ответил Энигма. – Должно быть, это то, что мы заметили на пальме. Завтра мы его подстрелим.

– Нет, нет. Давайте завтра же уберемся из этого болота как можно раньше. В этом месте есть что-то чужое, и я не хочу больше здесь оставаться.

– Это мы решим завтра. А сейчас нам лучше помолчать, пока не взойдет луна. Он может вернуться.

Мы прижались к земле так близко, как только могли, и стали наблюдать.

Над скалистой вершиной острова появилась золотая кайма, и болото словно наполнилось светящейся розоватой дымкой, которая становилась все ярче по мере того, как медленно всходила красная, как кровь, луна.

Ветви одинокой пальмы на мгновение блеснули на этом фоне, словно огромный паук на красном расплавленном металлическом шаре, а затем – закрутились и задвигались, как будто паук, съежившийся от жара этого шара, корчился в предсмертных муках.

Это продолжалось секунду, а затем прекратилось, когда поднимающаяся выше луна вырвалась из пальмовой ветви и из угрюмо-красной превратилась в белесую. И мне показалось… я каким-то образом знал, что Хозяин Болот снова на своем месте. Тот, кому на закате приветственно кричали люди на берегу озера.

Луна разом пробилась сквозь марево и залила болото зыбким светом, который, казалось, заполнил каждый уголок и покрыл сверкающей белизной каждую травинку и листик. Мы могли видеть, как колышутся и изгибаются тростники, и даже невзрачные птицы, ставшие теперь белоснежными, непрерывно порхали вокруг. Это было отрадное зрелище, и ночь лишилась половины своих страшилок.

Мы встали и огляделись по сторонам, но ничто не встретилось нашему взгляду, кроме колышущихся просторов серебристого болота и темной линии леса за ним.

– Ни малейшего следа, – наконец произнес Энигма. – Но если он вернется, мы в любом случае сможем его разглядеть и выстрелить. Одно это уже утешает.

– Он не вернется, – уныло сказал первый.

Мы снова сели и погрузились в молчание, нарушаемое лишь краткими расспросами о ноге дона Инносенсио и однообразным успокаивающим ответом.

Усталость начала бороться со страхом и недоумением. Время от времени я задремывал, и мне казалось, что я вижу, как Ларс и Железнодорожник сражаются с жуткими монстрами. Они всегда казались далекими, как будто я наблюдал за ними в телескоп, и каждый раз я просыпался от ужаса.

Временами я чувствовал, как дон Инносенсио беспокойно подергивается, и задавался вопросом, не испытывает ли он того же самого.

От постоянного напряжения во мне зародилась мрачная ярость. Я наблюдал за борьбой этих двоих с философским спокойствием и закрыл бы на них глаза, если бы не знал, что все закончится, как только я отведу взгляд. Почему они не сдались, не покончили с этим и не позволили мне заснуть?

Чудовища в болоте – тварь на пальме! Пусть приходят! Я устал и собирался во что бы то ни стало закрыть глаза. И я их закрыл.

Потом, когда все закончилось, вернулись те двое – тени, которые смотрели на меня укоризненными глазами.

Это было хуже всего, и я в ужасе бросился бежать, но обнаружил, что проснулся и что уже наступил светлый день.

Мне потребовалось время, чтобы выпрямиться из своего неудобного положения и оглядеться. Солнце зашло за остров, переливаясь всеми цветами радуги; болото дымилось, как котел. Энигма доставал из рюкзака еду, а дон Инносенсио был на ногах и пристально смотрел куда-то. Проследив за его взглядом, я также внимательно и долго рассматривал пальму.

– Ничего на ней нет, – сказал он наконец.

– Как нога? – спросил я.

– Немного опухла, но не болит. Ничего особенного.