Я отложил газету.

– Если вы думаете, что я собираюсь вкладывать деньги в какие-либо ваши изобретения, то вы ошибаетесь, – предупредил я его.

Он рассмеялся.

– Если, конечно, я не увижу перспективу, – добавил я.

Харви был в некотором роде гением, и мне постоянно представлялось, что когда-нибудь он придумает что-нибудь стоящее. Вот почему я продолжал наше знакомство. Он не входил в мой круг общения.

– Вы увидите все перспективы.

Он наклонился вперед и ткнул в меня указательным пальцем.

– Вы увидите это так ясно, что рискнете и деньгами, и жизнью, и душой – если она у вас есть.

– О душе не беспокойтесь, – сказал я ему. – Ради чего я буду рисковать всем остальным?

– Ради того, что вы возьмете взамен от этого мира, – ответил он. – Если угодно, то сможете сделать Вестминстерское аббатство курительной комнатой!

На этот раз я рассмеялся.

– Вы не станете смеяться, когда я вам продемонстрирую, – тихо сказал он.

В его спокойствии было что-то такое, что меня покорило.

– Мы расположимся в моей лаборатории и скажем всему миру: Плати или умри! Подчинись или умри! Мир заплатит и подчинится.

– А причем тут я?

Я подумал, что от экспериментов и учебы по шестнадцать часов в день у него съехала крыша, и что мне лучше его на время успокоить.

– Мне нужен помощник.

– Почему именно я?

– Мой выбор ограничен. Я знаю так мало людей с мозгами. Вы, как оказалось, обладаете нужной мне компетенцией. Я не думаю, что у вас есть какие-либо предубеждения. Вы отличный фотограф. Вы обладаете немалой долей смелости. Это рискованно.

– Научное пиратство, да? – сказал я, все еще думая подшутить над ним. – В какой форме оно проявляется?

Мне с трудом удалось подавить смех.

– Слова тут ни к чему, – сказал он мне. – Вы им не поверите. А если бы поверили, то были бы дураком, а значит, бесполезным для меня. Приходите ко мне в лабораторию и убедитесь сами. Тогда вам будет не до смеха!

Я пристально смотрел на него, раздумывая. Конечно, это был риск – дать отвести себя в логово сумасшедшего, но я не из слабонервных – по крайней мере, тогда не был таковым. С тех пор нервы у меня немного сдали. В изобретении могло быть нечто интересное, и если он был слишком безумен, чтобы извлечь из этого выгоду, то я не был таковым!

– Ладно, – согласился я. – Я пойду.

И мы пошли.

У него было три комнаты в верхней части нашего дома. Одна из них была больше, чем две другие вместе взятые, и он использовал ее как лабораторию. Мы сразу же направились туда.

Там были всякие непонятные мне приборы и аппараты. Среди них были такие, как фотоаппараты, и устройство, которое показалось мне странным двойным волшебным фонарем. Он назвал его аннигилятором.

– Что он аннигилирует? – спросил я.

– Все, что угодно, по крайней мере, все, в отношении чего у меня есть настоящая фотография – я называю это псиграфией. Это фотография самой вещи – того, чем она является, а не только того, как она выглядит. Вот одна из них.

Он открыл шкаф и достал из него кусок вощеного картона. На нем был виден оттиск вазы.

– Вот оригинал, – сказал он и указал на обычную сине-белую вещицу на тумбочке. – Подойдите и посмотрите на него. Возьмите его в руки. Подержите минутку.

Он положил псиграфию в прорезь латунной подставки, обращенной к объективу аннигилятора, и на мгновение включил слабый голубоватый свет на мгновение. Ваза, которая была в моих руках, исчезла.

Ваза, которая была в моих руках, исчезла!

– Это фокус! – воскликнул я. – Чертов фокус!

– Это действительно нечто адское, – согласился он, – но это не фокус.

Он передвинул рычаг аннигилятора. Голубой свет сменился розовато-желтым, и ваза снова оказалась у меня в руках!

Я вздрогнул и вскрикнул. Ваза упала на пол у моих ног и разбилась вдребезги. Рядом стоял стул. Я, спотыкаясь, подошел к нему и сел.

– Это противоестественно! – воскликнул я.

Мой голос прозвучал по-детски. Меня била крупная дрожь, и Харви дал мне бренди. Я выпил его и вновь укрепился в своем скептицизме.

– Это иллюзия, – заявил я, пытаясь рассмеяться, – но она очень искусная. Как вы это сделали?

– В каком-то смысле это и правда была иллюзия, – заявил Харви. – Ваза все время была на месте, но вы не могли найти ее своими органами чувств. Никто бы не смог. Вы хотите еще доказательств, прежде чем рисковать своими деньгами и другими ценностями? Дайте мне ваши часы.

Я снял их и протянул ему. Он снял их с помощью одной из тех штучек, которые он называл камерами. Затем он вернул часы мне и положил снимок в щель.

– Посмотрите на часы, – сказал он. – Отметьте точное время.

– Без двадцати семи минут десять, – объявил я.

– Теперь положите их в карман. Что скажете?

– Они пропали! – воскликнул я, ощупывая свой жилет.

– И все же они там, и продолжают работать! Подождем минутку-другую.

Он расхаживал по комнате, смеясь своим странным негромким смехом.

– Сейчас мы вернем их обратно, – сказал он и включил розоватый свет на псиграфию.

Я снова нащупал в кармане часы. Я достал их и внимательно осмотрел.

– Без двадцати четырех десять, – констатировал я, и он кивнул.

– Понимаете, они шли все время. Эффект был скорее на вас, чем на часах.

– Именно! – констатировал я, и он снова рассмеялся – тем же самым странным, злым смехом.

Я понял вашу точку зрения, – сказал он. Вы хотите быть уверены, что я смогу изгнать нечто из сознания всех людей, прежде чем вы "увидите все перспективы". Хорошо.

Он подошел к шкафу и достал еще одну псиграфию – рельефное изображение человека.

– Вы его знаете? – спросил он.

– Министр внутренних дел, – сказал я. Но это же не значит, что вы собираетесь…

Он не ответил, только вставил вощеную карточку в щель и включил голубоватый свет.

– Посмотрите газеты завтра утром, – сказал он. – Потом приходите ко мне, и мы все устроим. К следующей неделе мы будем владеть половиной Англии!

– Но…

– Не валяйте дурака! Нельзя приготовить омлет, не разбив яйца. Нам придется избавиться от нескольких человек, чтобы запугать этих людей.

– Их всегда можно вернуть? – неуверенно спросил я.

– Можно, – сказал он, – по крайней мере, я думаю, что можно. Я не пробовал, поскольку часы продолжали идти, как вы видели. И человек пойдет. Я знал, что будут делать часы, пока их не было видно. Я не знаю, что будет делать человек. Возможно, между ним и его псиграфией существует некое притяжение. Возможно, он сможет приходить сюда и наблюдать за нами. Мы должны прочно утвердить свою власть, прежде чем рисковать и возвращать кого-либо, обладающего знаниями, чтобы помешать нам. Вы должны решиться на это, Браунлоу.

– Это же убийство, – запротестовал я. – Хорошо, не совсем. Они… в общем, ладно. Мы бы их вернули. Это лишь временное неудобство.

– Вот так и надо на это смотреть, – весело сказал он. – В любом случае, это единственный путь к нашей цели. Это же мировая империя, Браунлоу! Завтра утром загляните в газеты, а потом приходите ко мне. А сейчас вам лучше пойти в свою квартиру и лечь спать.

– Да, – согласился я. -Да!

Мне стало дурно, и ноги подкосились, когда я спускался по лестнице.

Всем известно, что вечером в четверг, 26 октября 1912 года, в четверть десятого, министр внутренних дел Великобритании исчез посреди речи, посвященной законопроекту о женском избирательном праве. Он боролся с аргументом, что женщины не должны голосовать, потому что они не умеют воевать.

– Грубая сила превратилась в ничтожную вещь, – сказал он. – Мы ведем войну с силами природы, а не со своими собственными; с великими невидимыми силами, которые нас окружают, и…