– Стас… – выдыхаю я и кладу руки ему на плечи. Он мгновенно прижимает меня к себе. Сердце бьётся ещё быстрее, хотя, кажется, куда быстрей-то? Сейчас. Это произойдёт сейчас. Тянусь к нему – но в этот самый момент из коридора долетает голос его матери:

– Стас, подойди-ка сюда.

Мы отскакиваем друг от друга как ошпаренные. Сердце колотится где-то в горле, ощущение, что сейчас я потеряю сознание. Кинув на меня полный сожаления взгляд, Стас выходит из комнаты, а я остаюсь стоять у окна, прислонившись разгоряченным лбом к холодному стеклу.

В результате мне снова так и не удаётся поцеловать его. За все то время, что мы ещё находимся у Стаса дома, больше у нас не получается остаться наедине. А когда часом позже Стас везёт меня домой, в машине, кроме нас, сидят ещё и наши друзья. Никогда не высыпающаяся Таська бесконечно зевает, Кирилл с Лео залипают в телефонах, но это не та атмосфера, которая – как по мне – должна быть во время первого поцелуя. Пусть он даже технически и не первый. Зато я увожу с собой футболку Стаса. Он сам отдал её мне. Когда мы уже собирались, чтобы уходить, и я переоделась обратно в свою водолазку, он, увидев, что я протягиваю ему футболку, сказал тихонько: "Если хочешь, оставь себе". Я хотела. И поэтому сейчас ярко-зелёная футболка, впитавшая запах Стаса, аккуратно свернутая, лежит в моем рюкзаке. Я буду спать в ней и представлять, что Стас лежит рядом со мной…

Сперва Стас завозит нас с Таськой. Из-за того что рядом друзья, прощание выходит скомканным. Я коротко обнимаю его вслед за Таськой и отступаю в сторону. Он грустно улыбается мне.

– Сегодня я, наверное, не смогу поехать с тобой в клуб, – говорю я ему, наблюдая как он садится в машину, – иначе мама устроит новый скандал…

– Ничего страшного, Орешек, – отвечает он, – главное, что мыслями ты со мной. Ведь так?

– Всегда, – серьёзно говорю я, и он, улыбнувшись напоследок, уезжает. Мы с Таськой остаёмся во дворе одни.

– Он тебе не просто нравится, – выносит неожиданный вердикт подруга. – Ты влюблена по уши. Любишь его, признайся?

Она думает, что я буду отпираться, и, возможно, какое-то время назад я бы так и сделала. Но сейчас не хочу.

– Люблю, – легко говорю я и улыбаюсь просто оттого, как здорово звучит это слово. – Очень.

И Таська, восторженно взвизгнув, вдруг стискивает меня в объятиях.

Остаток дня я провожу дома с мамой. Сначала она плачет и просит прощения – как всегда это бывает, затем мы миримся, и какое-то время она ведёт себя тише воды, ниже травы. Но уже к вечеру у нас чуть было не разгорается новый скандал. Ни с того ни с сего она решает проинспектировать мой гардероб – вдруг я из чего-то выросла – и находит ту самую черную блузку с глубоким вырезом, в которой я была сначала на дискотеке, а потом со Стасом в кафе. Я знаю, что ему нравится эта блузка – поняла это по его глазам. Раньше я хранила её у Таськи, но теперь принесла домой, чтобы иметь возможность надевать когда захочу, не завися от подружки. Мама уже давно не залезала в мой шкаф, и я потеряла бдительность и расслабилась. Как оказалось, зря.

– Это что? – кричит мама сейчас, потрясая злосчастной блузкой перед моим носом.

– Блузка, – спокойно отвечаю я, пытаясь сосредоточиться на ресурсах Мирового океана, о которых читаю в учебнике по географии.

– Вижу, что не жираф! – не успокаивается мама. – Это твоя вещь?

Я могла бы сказать, что Таськина, но зачем?

– Моя.

– Значит, в таком ты теперь в школу ходишь? Как прошмандовка?

Моё терпение начинает потрескивать, угрожая лопнуть. Когда Раевский и его дружки по наущению Вайнштейн называют меня шалавой, мне все равно, хоть, видит Бог, ни у кого нет ни малейшего повода думать обо мне таким образом. Но когда до подобных оскорблений опускается родная мать…

Я с громким стуком захлопываю учебник.

– Во-первых, не смей меня оскорблять. Я ни единого повода для этого никогда не давала. Во-вторых, ничего криминального в этой блузке нет, просто глубокий вырез, но все прикрыто! В-третьих, успокойся, на уроки я её не ношу.

– А куда носишь? – прищуривается мама. – С парнями на свидания бегаешь в ней? С тем смазливым, с дырками в ухе?

Мне становится смешно от её характеристики Стаса, но я удерживаю смешок, рвущийся наружу.

– А хоть бы и так, то что? Дома меня запрешь?

– И запру, если надо! – кричит мама. – Ты ещё просто малолетняя дурочка, а я знаю, чего ему от тебя надо!

– Да что ты! – кричу я в ответ, не выдержав, и вскакиваю на ноги. – Его ты не знаешь, а что ему от меня нужно, знаешь?! Какая ты умная, мама, какая дальновидная!

– Не смей мне дерзить, Маргарита! – взвизгивает мама. Я вылетаю из комнаты, демонстративно хлопнув дверью, и, подхватив испуганного Кускуса, жмущегося к стене в коридоре, ухожу на кухню.

Сажусь на широкий подоконник и, почесывая мягкое тельце, бездумно смотрю в окно. Как меня достали эти скандалы! Как достал её дурацкий характер!

Мама появляется на пороге.

– Как его зовут? – отрывисто спрашивает она.

– Тебе-то что? – не оборачиваясь, бурчу я.

– Отвечай, раз спрашиваю! – она снова повышает голос.

– Его зовут Стас Камаев, довольна?! – резко выплевываю я, гневно взглянув на неё. И поражаюсь, увидев, как краска вдруг отступает с её лица и оно становится мертвенно-бледным.

– Как ты сказала? – шепчет мама, и этот шёпот пугает меня сильнее её жуткого бледного лица. – Стас Камаев?

– Да… – растерянно говорю я, не понимая, что происходит. Вся злость сразу куда-то улетучивается. Маме плохо? Может быть, нужно бежать за помощью?

Она хватается за косяк, чтобы не упасть, и прикрывает глаза.

– Мама, что с тобой? – я слезаю с подоконника и выпускаю Кускуса, чтобы броситься к ней, но тут мама открывает глаза, и я спотыкаюсь на месте, увидев, какой решимостью они светятся.

– Значит, так, – твёрдо чеканит она. – С этой минуты я запрещаю тебе общаться со Стасом Камаевым, ты меня поняла?

Злость мгновенно возвращается с новой силой.

– Вот ещё! – гневно бросаю я. – Я сама решу, с кем мне общаться, а с кем нет!

– Ты пожалеешь, если ослушаешься меня, – с угрозой говорит мама. Я вздергиваю бровь:

– Ты что, угрожаешь мне?

Она не успевает ответить – в комнате начинает звонить мой телефон. Я обхожу её, так и застывшую в дверях, и возвращаюсь к себе. И тут же расплываюсь в улыбке – это папа.

– Папочка, привет! – я прижимаю трубку к уху и закрываю дверь в свою комнату. Не хочу, чтобы мама слышала наш разговор.

– Привет, Маргаритка! – слышу я жизнерадостный родной голос. Так меня называет только папа. А ещё – Цветочком. – Как дела, крошка?

Следующие тридцать минут мы с папой болтаем обо всем на свете. Мы созваниваемся с ним если не ежедневно, то через день точно, но при этом каждый раз нам есть о чем поговорить. Обычно он рассказывает мне о своей работе, делится новостями про Ромку – моего восьмилетнего братишку – и Аню, свою жену. А я в ответ рассказываю о школе, о занятиях пол-дэнсом, об уроках с малышами и о друзьях. Вот и сейчас делюсь с ним тем, что дважды была в клубе на выступлении своего друга. Слово "друг" я произношу с запинкой, и это не укрывается от папы:

– Цветочек, а это простой друг или особенный?

Я краснею и смущённо опускаю глаза, хотя папа и не может меня видеть.

– Особенный…

Папа добродушно смеется:

– Я рад, что у тебя появился парень, Маргаритка.

– Он ещё не мой парень, – неловко говорю я.

– Значит, скоро станет им, – посмеивается папа, – раз ты говоришь о нем таким тоном.

Интересно, каким тоном я о нем говорю? Мне казалось, я выдерживаю максимально нейтральный тон…

Ещё некоторое время мы с папой болтаем, а потом прощаемся. Он ни слова не говорит о том, приедет ли на мой день рождения, который уже меньше чем через неделю. Обычно он приезжает, так что я надеюсь, что приедет и в этот раз.