Пора было переходить к голосованию.

Имелся один самоотвод, очень кстати. Неплохой он парень, Серёга, и музыкант отличный. Но с идеологией у него… Музычка западная, диски из-за бугра, анекдотики. Сейчас за это головы не летят, но поработать с парнем надо. Перевязкин сделал в блокноте пометку.

– Я думаю, что собрание примет самоотвод комсомольца Минаева, который учится на последнем курсе консерватории и в настоящее время готовится к государственным экзаменам. Ну как, товарищи? Стоит голосовать?

Комсомолки с завистью посмотрели на Минаева и увидели, как громадный камень свалился с его покатых плеч. Сергей выпрямился, расправил крылья и улыбнулся по-детски широко и радостно.

Ширина улыбки далеко выходила за рамки соответствующего моменту приличия, и Сергей поспешил погасить её, придав лицу соболезнующее выражение – мол, рад бы…

Скатившийся с Минаевских плеч камень угрожающе завис над оставшимися комсомолками. Сергей же, чтобы не терять даром времени, положил на колени портфель, опустил на него кисти рук и занялся мысленной проработкой равелевской «Паваны», которую готовил к экзамену.

В очереди на заклание первой была Светка. Что сказать? Сейчас проголосуют – и… Светкино сердечко трепетало под тяжёлым комсомольским значком. Она собиралась замуж. Это не было тайной. Тайной было другое. То, что заставило Светкиного жениха, лейтенанта Вооружённых Сил, побежать в ЗАГС с заявлением в зубах. А как упирался! Тайна росла, собираясь стать явью, и ей уже приходилось ловить на себе заинтересованные взгляды.

– Не буду скрывать, мы с товарищами обсудили возможные кандидатуры. – Перевязкин в упор посмотрел на Светку, и сердечко ахнуло, провалившись в желудок. – Но выбор за вами. Какие будут предложения?

– Я предлагаю кандидатуру Светланы Сорокиной! – раздался голос из народа.

– Я не могу! – подскочила Светка. – У меня тоже…

– Что тоже?

– Самоотвод! Я тоже…

– Что?

– Беременна! – выпалила Светка и плюхнулась на стул. Кровь стучала в висках, а щёки пылали. Что она наделала? Ведь собиралась до свадьбы молчать…

– Беременна? – опешил Перевязкин. Вот чёртова кукла! Не могла предупредить? Был же разговор…

Собрание расцвело улыбками и зашуршало, обсуждая новость: так их, гусаров, на лету ловить!… молодец, Сорокина, покажи им, отомсти за всех нас… а Светик-то наш… из молодых да ранняя… в тихом болоте… Инструктор поставил вопрос на голосование, и самоотвод Сорокиной был принят единогласно.

Оставалась запасная кандидатура. Нужно провести её во что бы то ни стало. Без сюрпризов! Хватит на сегодня.

– Позвольте тогда мне, как инструктору райкома комсомола, курирующему данное учебное заведение, предложить свою кандидатуру. Маргарита Чижене!

– А я беременна!

– Что?!

– А что? Что странного? – Ритка нахально посмотрела в глаза инструктору, но не смогла подавить горестный вздох: беременность была её заветной мечтой. Однажды аист уже нёс им с Павликом ребёночка в клюве, но не донёс, и Ритка собиралась всерьёз заняться этим вопросом. Только секретарства тут не хватало…

Возникла внушительная пауза, во время которой все пытались осмыслить ситуацию. Ребёночка Ритке все от души желали.

Осталось всего три кандидатуры! Необсуждённые, непроверенные… Выбирать вслепую? Когда партия придаёт такое значение комсомольским кадрам? Перевязкин старался скрыть под улыбкой растущее раздражение. Не зря он недолюбливал женские коллективы. Куда проще с механизаторами или строителями. Там могут крепко сказать и даже послать подальше, но вопросы решают по-деловому. А с бабами. Пока гладишь по шерсти – мурлычут. Как против шерсти… На собрание впору вызывать гинеколога.

Затянувшуюся паузу прервало неожиданно мощное сопение Минаева и краткое «ох» сдающего полномочия секретаря. Глубоко погрузившись в проработку параллельных аккордов – этих хитрых, по-импрессионистски пустых и одновременно весомых аккордов – Сергей забылся и воссопел неожиданно громко, со страстью, Люська же, красная как рак, воевала с младенцем. Сейчас пнёт ещё разок и хлынут воды при всём честном народе…

Из оставшихся кандидатур наибольшую симпатию вызывала Тамара Божко. Но вот фамилия… Секретарь Божко? Это надо было обсудить с первым.

– Ольга Глухих?

– Я беременна…

Врёт поди, но это к лучшему. Её видели в церкви.

– Наталья Ляхова?

– А я как все… А что? Запрещается?

Бабы, суки… В строй бы вас, рожей в траншею! Перевязкин не мог поверить, что в такой ситуации оказался именно он. Лучший инструктор! Опытнейший оратор, которого привыкли посылать на самые трудные участки, в горящие коллективы, зная, что в любой ситуации он сможет повести собрание за собой! Впервые он понял, что водят его. В буквальном смысле. За нос.

Долго бушевали страсти в маленьком коллективе учительской комсомольской организации. Давно истекли отведённые на собрание полчаса, и ещё полчаса, и ещё…

В результате долгих обсуждений, споров, сравнения сроков, семейных положений и моральных качеств, на ответственный пост секретаря комсомольской организации был выбран единственный её член, который никак не мог находиться в состоянии беременности. Сергей Минаев.

На рынке в Покрове.

Поздняя осень. Холодно. Сверху – мокро, снизу – грязно. Снежная пыль задувает в глаза. По базару тащится лысоватый мужичонка. Он ищет шампунь от перхоти, рекламу которого видел по телевизору.

Следом плетется бездомный пес – огромный, лохматый, со свисающей клочьями рыжей шерстью. Мужичонка плохо ориентируется в товаре и подходит к лотку, где торгуют товарами для собак. Оба – покупатель и пес – вопросительно смотрят на продавщицу.

– У вас есть шампунь от перхоти?

– Конечно, есть, – отвечает продавщица и с сочуствием смотрит на пса, который, воспользовавшись остановкой, остервенело чешет брюхо. – Есть, гражданин, но вам не только от перхоти нужно. Вы посмотрите: у вас и шерсть повылазила, и глазки слезятся, и блохи, смотрю, совсем замучали…

Для собраний педколлектива было отведено особое место в сетке расписаний: четверг, после обеда.

Этот же день был объявлен «рыбным» в системе городского общепита.

Совпадение этих фактов привело к тому, что у преподавателей, как у собак Павлова, с годами выработался условный рефлекс, и все судьбоносные решения, касающиеся жизни коллектива, вызывали у них привычную отрыжку и изжогу, столь естественную после употребления минтаевой ухи, жареного хека, котлет «Дружба», в которых хитроумные повара пытались подружить рыбу с мясом неизвестного происхождения, и селёдочного винегрета, запитого плодово-ягодным киселём.

Наташа любила собрания.

Она приходила пораньше, забивалась в уютный уголок у батареи и «отпускала себя на волю», стараясь ни о чём не думать и созерцать.

Актовый зал понемногу заполнялся.

Педагоги группами возникали в дверном проёме и растекались по рядам, как воды Сыр-Дарьи по арыкам.

Первые ряды принадлежали солидным, заслуженным педагогам. Они внимательно слушали ораторов, вносили дополнения и голосовали единогласно. За их широкими спинами прятались классные руководители. Стараясь не шуршать, они украдкой заполняли классные журналы, и, подсчитывая в уме процент успеваемости, смотрели в потолок, забывали аплодировать и голосовали невпопад. Самые тёплые места, – а им были последние ряды у батареи, – занимала молодёжь. Она нахально жевала жареные пирожки с хеком, воплощая в жизнь радостный призыв у раздачи – «быть здоровым, сильным, смелым хочет каждый человек, и ему поможет в этом рыба серебристый хек», – и провоцировала новый приступ изжоги у собравшихся.

Занятая созерцанием, Наташа не заметила, как на соседнем стуле приземлилась Нинка-секретарша. И эта с хеком!

– Нет, ты глянь! – тихо хрюкнула Нинка и ткнула в пространство масляной ладошкай с завёрнутым в промокашку пирожком. – Да не туда. На сцену посмотри!