© Н. С. Володина-Саркавази, 2011

© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2011

Мы стояли на краю картофельного поля.

Борозды уходили за горизонт. По ним вяло передвигались студентки педучилища. Они выковыривали из земли картофелины и складывали их в мешки. Солдаты военной части, прибывшей из далёкого Забайкалья, грузили мешки на полковые машины. Длинноногие аисты подбирали жирных червяков и зазевавшихся лягушек, а мы, преподаватели, осуществляли общее руководство. Картинка называлась – «битва за урожай». Мы бились за него уже месяц и конца-краю не было видно.

– А ну, кыш отсюда! – Люся замахнулась на аиста. – Расходился, длинноклювый!

– Что ты его гонишь?

– Это же аист! В прошлом году тоже всё вокруг студенток хороводились. А весной принесли нам ребёночка в выпускной класс. Кыш, я сказала!

Солдаты загрузили последнюю машину и повезли урожай в закрома Родины, которые находились неподалёку и представляли из себя полуразвалившийся сарай с худой крышей и гнилыми стенками. Осенью картошка поливалась дождями, зимой промерзала, а весной мы ехали в закрома и выбирали из подвалов чёрную, зловонную жижу, в которую превращался урожай. Всё мероприятие мы любовно называли – колхоз «Напрасный труд».

Мы присели на кучу разогретой солнцем картофельной ботвы и подставили лица лучам заходящего солнца.

– Люблю я деревню! – призналась Люся. – Простор, тишина. А небо какое! А воздух! Сейчас хорошо. В колхоз только осенью посылают. А раньше и летом гоняли нас, как сидоровых коз. Насобирают гнилой интеллигенции – и на поле. Лозунг был, помнишь? «Партия сказала – надо, комсомол ответил – есть!»

А мне нравилось! Мы девчата молодые были, здоровые, только после института. Смеху было! Помню, пригнали нас в деревню Жары. Жары особой, правда. не было: то дождь, то ветер. Но всё равно хорошо. Когда ж это было? – Люся задумалась. – Помню, плащи болоньевые только в моду вошли и все по ним с ума сходили. Да где ж достать? А плащи были – мечта! Лёгкие, тонкие, сейчас таких не делают. Ну вот. Послали нас на уборку гороха. Это нетрудно: идёшь по борозде, растения с корнем выдёргиваешь и складываешь в валки, комбайн следом подбирает.

Горох сладкий. Мы с утра его натрескаемся, вечером добавим. Ну, а ночью, сама понимаешь. Газовая атака. Другая как даст залп среди ночи, так все с нар попадают. И смех, и грех.

А момент был ответственный. Не до смеха.

Очередной съезд партии объявил компанию по борьбе с хищениями социалистической собственности. Строгости навели! Милиция на перекрёстках стояла, проверяла машины. Только что карманы у нас не выворачивали, чтоб не спёрли чего.

И на поле каждый день приезжали и разъясняли политику партии. Всё агитировали за ударный труд и чтоб не воровали. Однажды смотрим – целых три мотора на поле разворачиваются: милицейский мотоцикл, председательский «газик» и белая «Волга». Райкомовская!

Мы горох побросали, смотрим, выходит из «Волги» молодой инструктор. Красавец! В райком с кривой рожей не брали. Подбирали, как собак на выставку: чтоб с родословной и экстерьер богатый. И вот идёт он по полю, как царевич молодой, весь чистенький, напомаженный, в болоньевом плаще. И «Шипром» пахнет. Мы этого красавца как увидели, так от восторга чуть газы не выпустили. Сонька-бригадирша кулаком грозит: держитесь, падлы, не позорьте перед начальством. Ну мы зажались. Морды серьёзные сделали. Инструктора глазами стрижём: где ж они красоту такую взяли?

А он говорит так складно! Стоял бы, да слушал. Про съезд, про партию, и, главное, про борьбу с хищениями как главную задачу текущего момента.

– Чтоб ни один колосок! Ни одна картофелина! Ни один кочан капусты не потерялись по дороге с поля. Всё в закрома Родины!

Мы на ветру стоим, замёрзли. А он от речи своей распарился. Плащик распахнул, а ветер его раздувает, того и гляди, по полю, как по морю поплывёт. Вдруг он взмахнул руками, как дирижёр перед оркестром да как гаркнет:

– Вперёд! За дело партии!! К новым победам коммунизма!!!

Только в это время ветер дунул. Раздул плащ и закинул его весь на голову инструктора. Стоит он, как презерватив блестящий, ручкой двинуть не может. Зато обнажились внутренние карманы плаща, которые не задрались вместе с остальной болонью. Потому что были тяжёлые. Карманы битком были набиты горохом! Мы ахнули и разом выпустили газы, которые удерживали во время выступления. Это ж он, падла, сначала остановился на краю поля, надрал гороха, а потом припёрся к нам за честность призывать. Тишина на поле стояла! Никто не знал, что сказать.

Наконец председатель нашёлся:

– Так, товарищи, политику партии на современном этапе поняли?

– Поняли!

И как было не понять?

У нас был хор, которым меня назначили руководить.

Этот чудный, многоголосный и строптивый по характеру инструмент мне предстояло собрать, настроить и довести до возможной степени совершенства. Руками вылепить звук. Я гордилась своей задачей.

Дело происходило в захолустном сибирском городке, название которого происходило от глагола «тюкать» Имелось в виду топором по башке. Этот нехитрый промысел процветал когда-то в городе, возникшем на большом торговом тракте. Даже песню сложили: «…на большой тюкалинской дороге…» Смысл песни сводился к тому, что лучше на этой дороге лишний раз не появляться.

Приближалась годовщина Великого Октября.

Дата была круглой, и это обязывало. В подготовку праздника включилось всё сознательное население, начиная с малышей детского сада, которые учили стихи о преимуществах социалистического образа жизни: «…как я рад, что наяву не в Америке живу…»

Мы тоже были рады, что живём в самой свободной стране и готовились продемонстрировать свою радость на праздничном концерте, посвящённом юбилею.

В стенах педучилища подготовка шла полным ходом.

Чтецы, в алых блузах и пилотках, декламировали отрывки из Маяковского. Танцоры дробным топотом молодых ног раскачивали старенькое здание, разучивая эскимосские, украинские и узбекские танцы, к которым шились костюмы, мастерились юрты, мазанки и бутафорские дыни.

Нам предстояло продемонстрировать всё изобилие окружающей жизни, всю дружбу и сплочённость братских народов. Ударным моментом было выступление хора, с которым я разучивала кантату «Спасибо партии родной»

Наступил день, которого ждали и боялись: генеральная репетиция, «сдача» кантаты в присутствии директора, завуча и членов парткома.

Хоровой класс с трудом вместил присутствующих.

Хористки теснились на ступеньках уходящего под потолок амфитеатра. Волнение витало в воздухе, а груз ответственности давил на плечи. Как всё пройдёт? Наконец я поднимаю руки, требуя тишины, и даю вступление музыкантам. Звучит величавая, торжественная музыка, на фоне которой чтецы начинают рассказ о славных годах революции и гражданской войны.

Вступает хор. Я отмечаю некоторые неровности исполнения, но в целом звучит хорошо. Я успокаиваюсь. Моя уверенность передаётся хору, и, преодолев трудности кульминации, радостным, чистым мажором мы заканчиваем первую часть.

– Ну как? – я поворачиваюсь к директору.

– Как вам сказать, Наталья Сергеевна… – без энтузиазма отвечает директор. – Проделана, конечно, определённая работа. Слова вот выучили хорошо. Но надо поживее. И потом – вас не слышно!

– Не слышно… Как?! Сто человек хор и не…

– А я говорю не слышно! – заводится Галина Леонтьевна. Члены парткома согласно кивают головами.

– Галина Леонтьевна, главное, что девочки поют выразительно и чисто. Они ещё молодые, у них голосовые связки не окрепли, я не могу требовать…

– А я сказала не слышно! – хлопает ладонью по столу директор. – Вы не понимаете ответственности. Это торжественный концерт. Там будут члены райкома! Первый секретарь! Я требую, чтобы было громко. И не просто громко. Надо чтобы… – Галина Леонтьевна потрясает кулаками, подыскивая нужный аргумент. – Надо, чтобы штукатурка сыпалась! Я настаиваю!