С причинно-следственными связами философы сильно намудрили, говорят, что всё в мире связано единой цепью. И трепет крыльев бабочки может вызвать землетрясение на другом конце планеты.

Другие говорят, что каждый получает по заслугам. То есть, сам себя наказывает, и тогда следствие само ищет причину. В последнем случае требуется некое связующее звено, катализатор, который приводит в действие причинно-следственную цепь.

Предположим, есть некий чиновник. Офицер военкомата. Хороший человек. Служака. Честный до того, что самому противно. Но в последнее время расслабился. Много говорит по телефону. Отвлекается. Документы подписывает, не читая. Что там читать? Рутина, однообразие, сто лет одно и то же: призыв, повестки, учения запаса…

А тут моя Маня. Катализатор. Служит секретаршей военкома. Чирикает целый день по клавишам, порхает по кабинетам. Старается. Но много машет руками, забывая о законе бабочки. А закон строгий. Махнёшь рукой в Сибири – в Москве бабахнет. И взрывная волна обратно в Сибирь прикатится. А, главное, не придавала Маня значения деталям. А детали – они мстят. Чаще другим.

Какая важность, скажем, что буквы «з» и «х» на клавиатуре пишущей машинки рядом расположены? А вот и важность!

Непростые они, эти буквы. Требуют внимания. Особенно «х». Шлёпнешь её не туда – смысл слова сильно меняется. «Утопающий схватился за буй» или «Утопающий схватился за…» Большая разница.

Врочем, всё по порядку.

В тот день Маня заложила в машинку чистый лист, собираясь отпечатать обычный текст служебного письма: «Командиру N-ской воинской части, дислоцированной в городе Орехово-Зуево…»

Только махнула Маня не туда, и в слове «Зуево» вместо «з» шлёпнула «х». С прописной, через дефис, всё как положено… Отпечатала текст и понесла на подпись военкому. Занятый телефонным разговором, он подписал, не глядя, и письмо ушло по назначению. А через месяц пришёл ответ. Выговор по Министерству Обороны: «… за халатность, проявленную при оформлении служебного письма… исходящий номер такой-то»

Подняли исходящие.

Это был тот редкий, уникальный случай, когда получатель наказания радовался, как ребёнок. Он так хохотал, что сбежались все работники учреждения: они подумали, что военком выиграл «Волгу» в денежно-вещевой лотерее. Но когда убедились, что причиной бурной радости является выговор…

Вот я и думаю: кто кого наказал? Что следствие, а что – причина? Теперь я с большим уважением отношусь к бабочкам. Кто его знает?

В молодости Маня была пышная и мягкая, как сдобная булочка.

У неё были высокая грудь, крепкие бёдра и тонкая талия. Вся эта красота опиралась на изящные, словно выточенные на токарном станке, ножки.

Маня была аппетитная.

Её хотелось съесть, и знакомые мужчины – соседи и сослуживцы – не стесняясь, ели её на завтрак, обед и ужин. Но только глазами. Страна строила коммунизм, и обжорство не поощрялось, как, впрочем, и восхищение женскими формами. Оно порицалось, как нездоровый интерес, а вопросы интимной жизни охранялись на уровне государственной тайны.

Маня была послушной маминой дочкой и не пыталась пока разгадать эту страшную тайну. Она работала секретаршей в отделе культуры, участвовала в художественной самодеятельности и собиралась поступать в пединститут.

Жизнь, между тем, приготовила ей неожиданный сюрприз: за отличную работу и участие в общественной жизни Маню наградили путёвкой, от которой отказался завотделом, старый язвенник. Путёвка была на воды, в Грузию.

Грузия!

Всё представление Мани о Грузии ограничивалось географическим атласом и поэмой Лермонтова «Мцыри»: «там, где, сливаяся, шумят, обнявшись, словно две сестры, струи Арагвы и Куры…» Были ещё неясные слухи о суровых местных обычаях и крутом нраве горцев, но Маня гнала их, как недостойные. Пятнадцать республик как пятнадцать сестёр жили единой и дружной семьёй, а в семье разве обижают друг друга?

И всё же, как ни храбрилась впервые покидающая родное гнездо комсомолка и красавица, был один пункт, который тревожил её в предстоящей поездке: пересадка. В Тбилиси, куда она добиралась скорым поездом, ей предстояло пересесть на местный и долгих восемь часов добираться до места назначения. Вдруг не повезёт? Не будет билетов в кассе или поезда в нужный день? Но выбора не было. Маня понимала, что этой поездкой начинается её взрослая жизнь. Она собрала чемодан, разместила в обширном лифчике деньги и документы, повесила на грудь комсомольский значок и отправилась в путь.

Чем ближе подъезжала она к столице солнечной республики, тем тревожнее шуршали у сердца бумаги, колыхаясь, как волны в штормовую ночь. Где искать кассы? Как закомпостировать билет? Обстоятельства, к счастью, сложились в её пользу, и, ободрённая первым успехом, она оправилась на поиски местного поезда.

Она зашла в мрачный вагон, полный сизого дыма и сырых вокзальных запахов. Вагон был полупустым, но места возле окон были заняты усатыми и носатыми грузинами в классических кепках «аэродром». Восхищёнными взглядами, возгласами и причмокиванием они приветствовали Маню, и кепки заколыхались, как палубы авианосцев, готовых принять пролетающий самолёт. Что делать? Ответить на приглашение и сесть?!

Это казалось ей верхом неприличия, бесстыдством и согласием на всё. Под словом «всё» она подразумевала ту страшную тайну, к разгадке которой собиралась как-нибудь приступить.

Спасение ждало её в последнем, рядом с туалетом, купе. Оно интересно припахивало, но зато было пустым! Только на верхней полке дремал, надвинув на глаза кепку, пожилой пузатый горец. Его простой домашний вид и тонкий запах овчины, исходящий от мягких полустоптанных сапожек, успокоил Маню. Она с облегчением плюхнулась на холодную клеёнку и забилась в уголок, как бабочка перед зимней спячкой. Не привлекать внимания и занимать поменьше места – вот всё, что хотелось ей в этот момент.

Поезд тронулся.

Маня совсем уже собралась свободно вздохнуть и расправить крылышки, когда рядом с ней приземлилась плотная мужская фигура. Фигура шлёпнулась рядом, хотя напротив была совершенно свободная полка! Это нашей путешественнице сразу не понравилось.

– На курорт едешь! – произнёс с удовлетворением мужчина. – Один!

Маня вклеилась в стенку. Что делать? Ответить? Промолчать? Сердечко затрепетало, как зажатый в кулак беспомощный воробьёныш.

– Один едешь на курорт первый раз! – повторил грузин и на сантиметр придвинулся к Мане. Он разглядывал её с жадным интересом, как будто перед ним была райская птица, случайно залетевшая в курятник. – Кишки лечить?

Сосед засопел, вдыхая волнующие ароматы молодой здоровой кожи, дешёвой пудры «Лебяжий пух» и духов «Серебристый ландыш», которыми благоухала тогда вся страна.

«Ландыши, ландыши, светлого мая привет…» – чихнув, запело радио голосом Гелены Великановой.

– Гоча, – представился сосед и облизнулся. – Зачем едешь так далеко? Такой молодой. Красивый. На курорте что делать будешь? Макароны кушать будешь? Кашу кушать будешь?

Гоча замолчал, предоставляя возможность оценить сказанное и придвинулся ещё на один сантиметр. Маня подобрала под себя всё, что могла и зажалась в комочек: отступать было некуда.

– Поедешь лучше со мной. Тут близко. Королева будешь. Царица! Шашлык кушать будешь, коньяк пить будешь!

– Что вы такое говорите, мужчина! – взвизгнула, не выдержав, Маня и соврала: – Я замужем!

– Замужем? – недоверчиво покачал головой сосед. – Такой молодой? Но если замужем – это нам не мешает. Это нам даже лучше. Козёл он твой муж. Такой молодой красивый кто один на курорт отпускает? Но раз он всё равно козёл твой муж, давай рога ему сделаем. Один раз ты ко мне приедешь, другой раз я к тебе приеду. В золоте ходить будешь! В мехах ходить будешь!

Он придвинулся вплотную, обжигая дыханием и шевеля усами возле самого уха. Мане хотелось ответить, сказать что-то резкое и обидное, но слова застряли в горле горячим комком – ни проглотить, ни выплюнуть. Она боялась заплакать.