«Полегчало, как будто. Но это, всего скорее, ненадолго. Мне уже говорили, что эти изверги умеют вытягивать жилы даже из камня. Но тогда чего они тянут? Или есть еще более изуверский способ? Пить …. Почему мне не дают пить?».

– Пить ….

– Серафима, ему можно пить?

– Ему надо пить. Ему обязательно надо много пить, чтобы избавить организм от яда.

– От яда?

– Ну, зачем же так пугаться, девочка? От яда. Все, что скопилось в его организме – яд. Самый настоящий. Самый вредный. И только, когда вода вымоет весь яд из его тела, можно будет приступать к лечению.

«Так не бывает». Ольга влила в парня полный двухлитровый чайник свежей воды …. Чуть рука не отсохла.

– Пить ….

Ему под голову успели сунуть тазик для варки варенья, и его содержимое чуть, было, не перелилось за края.

– Пить ….

И еще один чайник отправился в тазик….

– Как дела, Серафима? – «Что за люди пошли? Только ведь на скамейке притулилась».

– Фу, ну, и перепугал ты меня, Алексий. Разве так можно? Что тебе? – Серафима троекратно перекрестилась.

– Как дела, спрашиваю? Вылечить сможешь?

– Вылечить? Пока не знаю. Есть у меня некоторые наметки, но придется после поминок Константина в аптеку отправлять, а я пока здесь травок пособираю.

– Что? Так серьезно?

– А когда контузии несерьезными бывают? В голову его не заглядывала, врать не буду. Пить просит, – и на том спасибо.

– Где же спасибо, когда все тут же и выплескивается?

– Жар спал, а мозги по своим полкам лежат, или нет? – на это серьезные обследования нужны, а где я их возьму? Шарлатанка я.

– Так уж и шарлатанка?! Люди зря знахаркой не назовут. – Алексий довольно улыбался, но Серафима не поддержала его тон:

– Одного поля ягоды.

Алексий не стал спорить. – Константина, может, сейчас отправить?

– Зачем так торопиться? Ему пары часов не хватит к аптекарке сбегать, и мне еще понять надо. И травки, и таблетки разные бывают: и вылечить, и убить могут.

– Ну, это-то я на весь остаток жизни запомнил. Ладно. Пойду я, если понадоблюсь, – зови. – И он направился на кухню.

А у Ольги новая загадка: она теперь знает, как полог опустить, а как солнце притормозить, не ведает, да это никогда и не требовалось, – редко, когда предзакатное солнце заставало Анисима на лежанке, – разве что косточки погреть? А парня застало, – вон, как вспотел, бедненький.

Или? Солнце скоро само прекратит за парнем подсматривать, – проще пока самой его загородить.

Она так и сделала, а заодно и к парню присмотреться, не привлекая досужие взгляды, можно….

– Ну, как, годится в женихи?

Ольга увлеклась, и не заметила, как Константин мимо прошел, и, конечно же, не преминул снова ущипнуть ее теперь уже за икру. – «Вот и не привлекай взгляды …».

– А то, как же? В сваты ко мне пойдешь? – Ольга языкастой становится-таки, но вдруг смутилась, и на щеках яркий румянец выступил.

– А почему бы не пойти? Это мы за милую душу. – И попытался ущипнуть ее уже за бочок, но Ольга, давно познавшая его повадки, ловко увернулась от нового щипка. – Пожалуй, не позову, – вредный больно.

– Ну, вот опять облом вышел, – а я-то надеялся на свадебке погулять.

И опять ведь щеки ее пунцовыми стали, – и она, чтобы освободиться от мимолетного стыда, растерянно проговорила. – Ты бы свежей воды принес что ли? Чем меня-то доводить? – Она быстро нагнулась, и вытащила из-под лежака ведро, а Константин даже не подковырнул ее мимоходом.

– Что-то долго Константина нет? – Серафима, уже готовая к походу за травами, поднялась со скамьи. – Ладно, по пути потороплю его. – Она подняла с песка знакомую всем им кошелку. – А я через часок – другой вернусь. Все-таки где Константин заблудился? Вода где?

И ей в ответ тут же из-за полуоткрытой двери отозвался бас Константина:

– Так, я принес уже. Как обычно, на скамейке стоят. А я схожу вентери проверить.

– Никого не встретил?

– Если бы кто-то появился, Митрий первый бы увидел. А ты далеко собралась?

– В лес на ближние поляны. Нужные травки там еще в прошлом году приметила. А тебе придется в аптеку сбегать.

– Сбегаю. Алексий говорил уже.

Константин, картинно поклонился, взял корзину для рыбы, и снова исчез за дверью. А Ольга опять встала на чурбачок с двумя рушниками в руках. Только снова не успела к парню присмотреться, – то солнце пот и с самой выгоняет, то ….

– Эти, что ли, за вами подсматривали? – Наличие голоса, в принципе, предполагает наличие тела, тем более, если это бас Константина. А тут в распахнутую настежь дверь влетает …. – Лежать! Лежать, – Я сказал ….

И следом сначала просунулось нечто, похожее на человека, а потом уж. – Совсем измучился с ними, пока сюда дотащил. – И бросил на песок извивающееся подобие человека.

– Это кто у тебя? – Первым отреагировал Митрий, выглянув из люка на неподобающий шум.

– Недобитыши твои. – Хищно усмехнулся Константин, при этом легонько ткнул носком сапога в бок своего пленника, настойчиво пытающегося встать. – Последний раз говорю: «Ле-жа-ть». Это вот Крамарь старший, он же Потемкин. А это – американец. Джон, кажется. По-русски тумкает, но говорит плохо. Лежать! – И уже ощутимо ткнул тем же носком Крамаря уже по ногам.

– Где ты их нашел? – Вышел из трапезной Алексий.

– Иду, смотрю, под дверью лежат, «Дяденька, пустите переночевать», – просят ….

– Ты когда-нибудь будешь отвечать по-человечески? – Взъярился Алексий.

– А чего отвечать? Смотрю, кто-то по окнам шарятся, – ну, придавил чуток обоих.

– Так уж и чуток? – Что-то не похоже на этот чуток?

– Да-к, как чуток? Стряхнул Крамаря с приставной лесенки, а потом уж слегка и придавил. Но американец сам сдался, правда, уже от двери сбежать пытался. Оружие пришлось отнять, – как бы не поранились по неопытности. Они же – как дети малые. То глаза поколют, то из Химерсов по своим шандарахнут. Верно говорю, Гриня? Что? Это не ты? И к нам не ты приперся? И по окнам не ты шарился? Охотно верю. С лестницы-то тоже случайно упал? Отвечай, когда тебя спрашивают?

«Теперь уже все перепуталось. Оно и прежде было непонятно, а теперь, как говорится, сам Черт ногу сломит. Крамарь? Где-то я уже слыхивал эту фамилию. Или это – имя? Нет, кажется, фамилия.

Голову бы повернуть, – посмотреть на него, но не получается, Крамарь? Если здесь Крамарь, то кто – эти люди? Можно ли это понять?».

Он попытался прислушаться, но все потуги были тщетны. Уши по-прежнему забиты плотной ватой. К тому же, монахи либо отдалились, либо снизили громкость своего голоса, – «шепчут, чтобы я не услышал? А почему?».

Он, кажется, не спит уже давно. Пожалуй, ровно с того момента, когда резанул по глазам острый луч света. Хотя и это, если задуматься, не совсем точно. Хорошо вспоминается, как его выворачивало наизнанку, как его отпаивала водой эта звонкоголосая девчонка, и это приносило хоть и мимолетное, но облегчение.

Точнее, облегчение, но мимолетное, поскольку он уже вспомнил чей-то приказ, забыть все, что знает. Или не было этого приказа, но он, все равно его помнит, как Отче наш. Именно так, а не иначе, и именно монахи стали свидетелями этого. И он не смеет спрашивать, почему монахи, да на это и не будет ответа, поскольку не многие знают, где правая, а где неправая сторона. И он не знает, и не помнит, того, что он сделал, и не знает, куда попадет: в Ад, или в Рай. Да, и какая в этом разница? Что сделано – то и сделано ….

«По делам и воздастся». А если не было никаких дел, если душа – нетронутый лист бумаги? Но если ты знаешь, что есть, или, по крайней мере, должна быть душа, значит, лист не такой и нетронутый?