Распрощавшись со Степанычем, я направился к машине. Сосо стоял, опершись на бампер, и выжидательно смотрел на меня.

— В гостиницу? — уточнил он.

— Если знаешь, зачем спрашиваешь, — отозвался я. — Только не так, как в прошлый раз.

Сосо улыбнулся и сел за руль. Я чувствовал себя как-то по-дурацки. Получалось, все вокруг знали, что на самом деле происходит — а я был как фишка в чужих руках! Ну ничего, сейчас ещё с Алиной поговорю. Мысль о том, как она будет выкручиваться и оправдываться, почему-то вызывала во мне приступ злорадства.

До гостиницы мы доехали довольно быстро — видимо, грузин знал какие-то срезающие маршруты. Отпустив его, я поднялся на Алинин этаж и забарабанил в дверь с такой силой, что она зашаталась под моим кулаком. Алина открыла в одной ночнушке, явно недавно из душа — свежая, нежная, соблазнительная. Но нет. Это потом. Сперва мы разберемся, сколько она мне успела наврать за то время, пока водила меня за нос.

— Привет, — Алина завлекающе захлопала глазками. — Ты чего не спишь накануне…

— Поспать успею ещё, — грубо ответил я, вошел в номер и потащил ее за собой, захлопнув дверь. В номере я посадил ничего не понимающую Алину на кровать, а сам сел на стул напротив. Раз уж она у нас — товарищ офицер, стало быть, проведем допрос: ей эта атмосфера должна быть привычна.

— Серёж, ты чего? — тихо спросила Алина. — Что случилось?

— Ну и в каком ты звании? — резко спросил я, глядя ей прямо в глаза. Вдруг ее лицо вытянулось и задрожало.

— Че…чего⁇ — переспросила она, ещё тише.

— Не придуривайся, — резко оборвал ее я. — Я только что от нашего Степаныча. Ой, простите, от вашего товарища полковника. Он мне поведал увлекательнейшую историю, как одного Бойца компания суперпрофессионалов-разведчиков на протяжении долгого времени делала круглым идиотом. Теперь я просто жажду выслушать версию ещё одной актрисы, занятой в этом спектакле. Давай, примадонна Алиночка, на бис! По многочисленным просьбам зрителей, — и я картинно захлопал в ладоши.

Алина спрятала лицо в ладони и затряслась. Плачет? Или продолжает придуриваться?

— Я так и знала… — наконец прошептала она.

— Чего ты знала? Что комедию до конца поломать не получится? — взревел я.

— Знала, что все это плохо закончится, — проговорила Алина. Она подняла лицо на меня, и я увидел, как из ее глаз текут слезы, а взгляд… столько безнадеги в нем я ещё не видел.

— Ну да, — кивнул я. — Знала — и специально продолжала. Тебе же чем хуже, тем лучше, да?

От злости я уже сам плохо понимал, что кричал.

— Да что ты понимаешь, идиот! — вдруг взорвалась Алина. — Тоже мне, разоблачитель нашелся! Да, я работаю на контору, — сказала она тише. — А ты думаешь, это так легко? Думаешь, такой кайф не принадлежать себе, не иметь возможности открыться даже самому родному человеку? И теперь, когда ты все узнал, вместо того, чтобы понять меня, ты меня же ещё и обвиняешь?

— Ах, это ты у нас бедная-несчастная жертва, да? — закричал я в ответ. — Может, мне тебя ещё пожалеть надо? Я-то, дурак наивный, к тебе искренне привязался, полюбил, можно сказать! Я верил, что у нас все взаимно, что мы закончим с делами и будем потом вместе, а ты чем отплатила? Плела тут мне про неземную любовь, а сама все тут же докладывала своему Степанычу? «По-кро-ви-тель»! — передразнил я ее интонацию. — Как ты только сама умудрялась не заржать!

— Нет, ты действительно идиот, — откровенно возмутилась Алина. — Ты всерьез думаешь, что мне это все такое удовольствие доставляло, что ли? Ты хоть понимаешь, что такое смотреть в глаза любимому человеку и думать о том, что ты не имеешь права рассказывать ему правду? И так — изо дня в день? Ты хоть это понимаешь, что это за мука адская, дурья твоя башка?

— Любимому — это какому? — съязвил я. — А то я не в курсе всей твоей агентурной работы — может, не всех знаю.

— Какой же ты кретин, — тихо выругалась Алина. Она подошла к прикроватной тумбочке, на которой стояла ее сумочка и достала из нее паспорт и удостоверение. Швырнула мне документы:

— На, убедись, а то ещё обыскать захочешь. Считай за добровольную выдачу.

Я раскрыл паспорт. Ну, здесь никаких сюрпризов — его я видел и раньше. Но когда я раскрыл удостоверение, из него вывалилась сложенная в несколько раз бумажка. Я поднял ее и развернул — оказалось, в бумажку была завернута моя фотография. Сначала я хотел съязвить на тему «чтобы не забыть, как выглядит клиент», но, встретившись взглядом с глазами Алины, полными боли, прикусил язык. Теперь ей было уже незачем играть и притворяться.

— Это… — начал было я и вдруг понял, что не знаю, что говорить дальше.

— Зима-лето, — зло передразнила меня Алина. Подойдя ко мне, она забрала у меня документы и сунула обратно в сумочку.

— Но… зачем? — выдавил из себя я. — Мы вообще-то виделись каждый день…

— А затем, — ответила она. — Вот так достанет все, поперек горла встанет это шпионство, сидишь уже чуть ли не в агонии, думаешь — да на черта это все? На что я трачу жизнь? Бандиты, стрелки, разборки, задания, агентура, отчёты… я молодая, красивая женщина, я хочу жить нормально и быть любимой… а все смотрят на меня либо как на стерву, которая наверх вырвалась известным местом, либо просто как на шалаву беспринципную… А так — достану твою фотографию, посмотрю тебе в глаза — и легче сразу становится…

Алина приблизилась ко мне и уткнулись заплаканным лицом мне в грудь.

— Да, поначалу ты был для меня просто заданием, — снова заговорила она. — Но потом я узнала тебя поближе — и пропала. Ты же тоже не такой, как они, я это чувствую. Ты же тоже не бандит. Ты на самом деле благородный человек и… настоящий мужчина. И я полюбила тебя. Тоже по-настоящему, — сказала она и умоляюще подняла глаза на меня: — Ну разве виновата я, что я тебя люблю?

Что я мог ей на это ответить? Что я не то что не из этой среды — я не из этого времени? Что все вокруг мне хоть и знакомое, но чужое? И что мои родные люди, мои друзья, семья, коллеги, увлечения — вся моя жизнь, весь мой мир остался где-то там, далеко, куда я больше никогда в жизни не сумею попасть? А здесь у меня есть только она одна? «Да уж, действительно, откуда мне знать, каково смотреть в глаза любимому человеку и не иметь возможности сказать ему правду», — горько усмехнулся я про себя.

Надо сказать, процесс «выпуска пара» этой ночью затянулся настолько, что я чуть было не проспал к турниру. А ведь надо было ещё успеть записать обращение «американца».

— Ну давай, давай позлее, что ты как домашнюю собачку к себе подзываешь, — подзуживал я наутро нашего псевдогостя из Америки. Тот, похоже, берег силы на выступление и никак не мог выдать нужный градус злобы для видео. Текст, наскоро набросанный мной и Алиной по дороге на телевидение, куда был срочно вызван наш боец, гласил, что американец настолько уверен в своих силах и так презирает русских спортсменов, что поставит в любую позу их всех одновременно. И чем больше их будет — тем для него лучше, а кто не согласится — тот позорный трус.

— Вот это нужно дать несколько раз в рекламе. Крути вплоть до начала турнира, — сказал я Глебу, отдавая ему кассету с записанным обращением.

— Ну ты даёшь, Серёга, — улыбнулся Глеб. — Да у вас все меняется быстрее, чем цены в магазинах. Как ты сам-то успеваешь во все въехать?

— Хочешь жить — умей вертеться, — улыбнулся я ему в ответ.

После телевидения я сразу поехал на место проведения турнира. До его начала ещё оставалось чуть ли не полдня, но нам, организаторам, нужно было присутствовать там с самого раннего утра, а я уже и так подзадержался с этим видеообращением. К тому же то, что теперь турнир был объединенным, вносило свои коррективы: как минимум нужно было распределить места для новых зрителей, собиравшихся на турнир конкурентов. Да и несколько дополнительных человек, которые будут направлять их на нужные места, нужно было проинструктировать. Помощников обещал подогнать Серёга — из числа юных бойцов своего клуба.