По длинному коридора отдела милиции Сергей Кривошеев шел по прямому, как взлетная полоса аэродрома, коридору, очень медленно, совсем не как человек, которому до свободы остается всего несколько шагов. Через стекло входных дверей была видна, качающаяся на проводе яркая лампа, мимо которой пролетали сверкающие на свету, снежинки. Метров за двадцать до выхода, внезапно, лампа, висящая на крыльцом Дорожного РОВД, с громким хлопком лопнула и крыльцо погрузилось в темноту. Сергей дернулся и сбился в шага.

— Иди давай…- я, нетерпеливо, подтолкнул его вперед.

Из-за стекла дежурки выглядывал, заспанный помощник дежурного по РОВД, очевидно, проснувшийся от хлопка лопнувшей лампочки.

— Что, лампа перегорела? — я остановился напротив: — У меня сегодня, в подвале, тоже все лампы погасли, чуть ноги не сломал на лестнице. Этого выпиши из журнала задержанных, я его на завтра явкой обязал. Кривошеев его фамилия.

Я обернулся к Сергею, который, не отрываясь, смотрел в темноту ночи, начинавшуюся сразу за дверью в РОВД. Высокий забор стройки, начинавшейся в десяти метах от нашего крыльца, закрывал вид ряда высотных зданий, уходивших вдоль улицы Дрейфующих на льдине, казалось отрезал здание РОВД от центра большого Города. Я на мгновение замер от мысли, что не знаю ни одного жильца, проживающего в этом здании, да и не видел их, практически, никогда. Двор дома представлял унылое зрелище, из кривых стволов вездесущих тополей, пары ржавых качелей и кучи шлака у дверей заброшенной кочегарки. Всю эту картину ограждал серый забор, установленный когда-то строителями метро, но так ими и забытый, хотя строительство закончилось лет пять назад…

На крыльце РОВД мелькнула чья-то тень, и я подтолкнул замершего Кривошеева в сторону двери:

— Давай, иди, тебя ждут.

Сергей сделал шаг вперед, после чего остановился, и, навалившись на массивную ручку двери. Затравленной обернулся на меня:

— Стопе, начальник, нам поговорить надо…

— Не, о чем, нам с тобой разговаривать, иди давай, мне двери закрыть надо…- я показал на металлическую скобу, что лежала в углу.

— Погоди, начальник, я за грабеж хочу рассказать, когда я шапку ту снял, я вспомнил, что это я был…

— Так иди, папаше той девочке и расскажешь, он тебе грехи твои и отпустит. — я попытался впихнуть гражданина Кривошеева на свободу, но он, буквально повис на дверях, на давая их раскрыть.

— Ты что, думаешь я тебя не выпихну? — я шагнул назад, чтобы взять разбег.

— Дядя Паша, ну не надо этого делать, ты же человек! — взвыл Сергей, которого мое настойчивое желание выпихнуть его на улицы, пугало больше, чем ночная тьма за толстым стеклом входной двери: — Я сказал, что все расскажу, значит расскажу…

Семь явок с повинной Сергей Кривошеев написал тут-же, на маленьком столике у входа в РОВД, где постовые обычно оформляют доставленных алкашей и прочих мелких дебоширов.

Периодически, входная дверь, очевидно, под порывами ветра, начинала приоткрываться, издавая протяжный скрип, отчего пишущий свои признания Сергей резко и испуганно оборачивался, а потом еще несколько секунд не мог вернуться к своим воспоминанием. В камеру он вошел с нескрываемым облегчением, а я, заставив борющегося со сном помощника дежурного, зарегистрировать все семь явок с повинной в книге учета преступлений, вышел на улицу, потянулся, переполняемый восторгом охотника, загнавшего в ловушку опасного зверя и двинулся к припаркованной в стороне «Ниве».

Двери машины были заперты изнутри, и мне пришлось стучать костяшками по стеклу, пока на пассажирском сидении не встрепенулась чья-то огромная туша.

Дима Ломов в старом крытом полушубке, натянутом поверх фуфайки и огромных сапогах сорок седьмого размера, в темноте производил устрашающее впечатление, которого так не хватала Сереже Кривошееву, чтобы сделать выбор, между признанием в грабежах, последствия которого были, по его понятиям, не такими однозначными и коротким разговором с огромным папой искалеченной девочки, последствия которого вызывал у Сергея приступ паники и спазмы по всему телу.

— Ну что, как дела? — мой товарищ сладко зевнул, прикрыв ром огромной ладонью.

— Все ОК, семь явок по грабежам дал. Я тебя тоже в раскрытие запишу.

— Пошути мне еще…- несколько обижено буркнул мой бывший напарник и отвернулся к окну, изображая сон: — Вези меня давай домой, а то уже утро скоро.

Глава двадцать пятая.

Декабрь одна тысяча девятьсот девяносто второго года.

Через два дня после окончания лечения.

До Нового Года оставалось два дня. Позавчера, в субботу, выписанный из стационара венерической направленности, неуловимый Руслан Конев, появился на утреннем разводе, и сразу получил втык от руководства, за то, что — цитирую «Вы с Громовым, конечно, дали много раскрытий по общеуголовной направленности, но когда результат будет по твоей специальности, дорогой товарищ, а именно, по розыску преступников». И теперь, опухший от безделья и «непрерывных новейших методов лечения», Руслан, размахивая руками, рассказывает мне, что с сегодняшнего дня жить он начнет по-новому — половая жизнь только в двух презервативах, а жуликов он будет задерживать каждый день.

Я пью чай и бессмысленно улыбаюсь — до конца года осталась пара дней, я традиционно записался на дежурство первого января, и со второго до восьмого числа могу быть свободен.

Вчера вечером, гуляя с Натальей, Кристиной и Демоном возле «Военторга», удачно сторговал небольшую, но ровную и относительно пушистую пихту, после чего барышни, оставив нас с псом на улице, забежали в магазин для военных, откуда вышли, неся пять коробок с елочными игрушками. Когда женская половина моей семьи, придя домой, обнаружила, что нарядить лесную красавицу сейчас невозможно, так как у хозяина дома, который ранее елки в своей квартире не ставил, а как кукушонок, праздновал любимый праздник в чужих гнездах, отсутствует приспособление для фиксации вечнозеленого дерева. Женщины, под угрозой репрессалий, немедленно поставили перед мной жесткий ультиматум — либо бежать вновь в магазин за специальной подставкой, либо одно из двух.

Нагулявшийся Демон, кинув на меня сочувственный взгляд, кряхтя, втянул свое тело в надежное укрытие между горячей батареей и диваном, демонстрируя, что этот путь мне придется проделать одному. Но, данный вариант меня абсолютно не устроил, поэтому пришлось открывать утепленную дверь на лоджию, и, негромко чертыхаясь, искать пакет со строительным песком и эмалированное ведро. Через час техническое сложное сооружение из ведра, песка, воды, системы тросов и нестерильной ваты, изображающей снег, вполне надежно удерживало зеленое дерево в максимально возможном вертикальном положении.

На всякий случай, я забрался на стул, изображая готовность водрузить на вершину пихты елочную верхушку или гирлянды, чем избежал неблагодарного труда по украшательству зеленых ветвей. Где-то внизу копошились девицы, цепляя на ветки шарики и еще что-то блестящее, а я наверху, наслаждался покоем. Наконец мне сунули в руку длинную верхушку, которую я, относительно ровно, нацепил, и на этом процесс подготовке к новому году был завершен, во всяком случае, с моим участием. Но, в конце концов, зачем я заводил в своей семье столько женщин?

Решение исполкома о усыновлении Кристины Яновны Клюевой мной было получено пять дней назад, одновременно с этим администрация детского дома, где заместителем директора работала моя хорошая знакомая, мне передали и Кристину, а в конце января следующего года должны были вызвать в районный отдел ЗАГС на оформление документов об усыновлении. К моему удивлению, мои женщины друг к другу притерлись очень быстро, каких-то скандалов или конфликтов между ними я не заметил, так-то Новый ю, год мы будем праздновать практически полной семьей.

— Извини, Руслан, я задумался. Что ты сказал? — я глотнул остывшего чаю и, с преувеличенным вниманием, уставился на товарища.