По окончании работ мы подтянули все баки со льдом, снегом и водой к месту, куда может подъехать ГТТ — рядом с бывшей водозаборной станцией. На станции я спросил Киселева, когда он выделит нам ГТТ, он сказал, что только завтра. Пока мы работали на озере, Киселев подыскал для Милы соответствующую экологическую нишу на станции. Её поставили на камбуз мыть посуду, чему она, как человек с тонким восприятием окружающего мира, была очень недовольна и на следующий день высказала это руководству на борту «Федорова». Покормили нас не плохо. Каждому было дадено по большому куску рыбы с помидорами из банки, горошком и макаронами. Не ресторан, конечно, но чувство голода было заглушено капитально. После обеда Денис с Николаем опять сыграли в бильярд причем оба мазали мастерски. Потом Киселев, проходя мимо нас, сказал, что у нас есть время до 18:30, и мы все дружно засобирались на прогулку — Мила, Саша из Росгидромета, Денис и я. Николай просил его исключить из этого мероприятия, он здесь уже не в первый раз.
Из нескольких возможных вариантов, выбрали подъем к православному кресту, возвышавшемуся над станцией. Преодолев сначала ледяной склон, а затем скалистую осыпь добрались до креста. Оказалось, крест был поставлен в 1996 г. официозом в честь российских полярников при поддержке компании Юкос, которая, вероятно, мечтает добраться до антарктической нефти и газа и загадить все вокруг так же, как они делают это в России. Освящен, крест православной церковью и лично Патриархом Алексием II. Сверху от креста открылся прекрасный вид на всю станцию и аэродром, расположенный с другой стороны от высотки с крестом. Молодежная станция оказалась очень большой, гораздо больше Новолазаревской. От полярников я узнал, что это была наша самая крупная станция. До сих пор мне осталось непонятным, почему руководство решило срезать именно станцию Молодежная. Может быть, из-за больших размеров ее сложнее и дороже обслуживать, чем другие станции?
Визуальное изучение с холма аэродрома вфявило на нем четыре брошенных и вмерзших в лед самолета: ЛИ-2 и ИЛ-14. Решили их обследовать. Ближе всех оказался ИЛ-14. Я помню этот самолёт по работе в Сибири — когда-то он был надежной трудовой лошадкой отдаленных регионов. С ЛИ-2, героем освоения северных регионов нашей необъятной родины в 50-х и 60-х гг. я успел повстречаться только в 1968 году на Камчатке. В последствии, он был вытеснен ИЛ-14, который в свою очередь уступил место АН’ам и ЯК’ам.
Вблизи самолет представлял собой унылое зрелище. Все что можно было снять, было снято, а внутри он был заполнен многолетним льдом с проталинами, что являло сюрреалистическую картину. Полазали по салону и пофотографировались, а Денис даже умудрился залезть в кабину пилота и сфотографироваться за штурвалом этого когда-то столь популярного лайнера. Теперь же этот самолет был больше похож на призрак, или атрибут одного из американских фантастических фильмов о неприглядном будущем, ожидающем землян после космических катаклизмов или термоядерной войны. Нам всем осталось непонятным, почему же эти самолеты, стоившие казне миллионы рублей, были здесь так бездарно брошены, ведь они же были на ходу и могли улететь сами. Примерно в половине шестого мы были в кают-компании, по дороге изучив горные породы холма, на котором стоит крест. Это были все те же разнообразные породы гранитного ряда, а также гнейсы с включениями отдельных кристаллов и небольших скоплений гранатов. Однако гранат содержащих пород здесь было значительно меньше, чем на Новолазаревской. В петрографическом отношении породы на Молодежке мне показались более разнообразными и интересными, чем в оазисе Ширмахера, хотя общий ландшафт последнего, значительно красивее, чем окружение станции Молодежная.
Вертолет прилетел в 18:30 и уже через десять минут мы были дома, т. е. на борту «Академика Федорова», который на ближайшие 3–4 месяца стал нашим домом. Как водится, тяпнули в каюте коньячку и обсудили с Сашей проделанную нами работу, наметив программу на завтра. Пока нас не было Инна вместе с биологами отобрала очередную порцию планктона для наших исследований. После пришло известие, что у Саши Плишкина оборвался черпак, причем произошло это после того как он поругался с Ольгой Воскобойниковой и сказал, что ничего ей не даст из этого черпака, а Ольга с Инной перед этим ходили к капитану выпрашивая у него разрешение на отбор проб донных осадков. При спуске за борт оборвалась оснастка на черпаке, которую несколько раз советовали заменить, т. к. она порядком проржавела. Плишкин в трансе, и я заходил к нему в каюту как-то его подбодрить, т. к. он, в принципе больше ни с кем из нашей группы не общается — живет затворником.
Примерно в половине десятого зашел Дениска, весь усталый, говорит, болят руки и ноги, собирается идти спать. Пере этим, он зашел в лабораторию к Новигатскому, куда тот прячется по вечерам учить английский язык для сдачи кандидатского минимума, и целый час доставал его разговорами. Видно с Ромой наговориться не получается.
07.03.03, Пятница, станция Молодежная. День Третий. Высадка отменена.
Т воздуха — 4оС, Т воды — 1оС, ветер 130о, 8 м/сек. 9.00. Проснулся сегодня, не совсем отдохнувшим, хотя накануне лег спать рано, еще не было и десяти — видно, все-таки устал вчера. Разбудил меня опять солнечный лучик, который робко пробился к нам в иллюминатор сквозь облака. Вскоре, правда, солнце исчезло, и небо опять затянуло облаками. С утра нам сказали, что мы полетим сегодня на станцию, и после завтрака я ушел в каюту переодеваться и готовиться к высадке. Поднявшись со своей тяжелой сумкой в лабораторию за оборудованием и молотком, увидал там Сашу, Леонтьевича и Дениса с грустными глазами и сразу все понял — высадку отменили. Леонтьевич сказал, что когда подошел к Алексееву, тот перечеркнул его план, заявив, что высадка научного состава отменяется, т. к. погода портится, подходит циклон, и они хотят сегодня успеть перебросить на станцию максимальное количество грузов. В этот момент подошел Коля, и узнав, что высадки не будет очень долго ругался на Алексеева и заявил, что тот теперь ему должен, т. к. Коле из-за него пришлось рано вставать (а он этого очень не любит) и вообще поменять все планы, непонятно, правда, какие. На мой вопрос, а что же будет с нашими баками со снегом и льдом, которые мы оставили на озере, чтобы сегодня подобрать их с помощью ГТТ, Леонтьевич только плечами пожал. Совершенно очевидно, что без нас Киселев их грузить и отправлять на судно не будет. Постояли еще немного, поругали бестолковое руководство и разошлись, кто досыпать, а кто по своим личным делам.
В обед к столу подлетела Инна и сказала, что разговаривала с Алексеевым насчет нашей высадки, и он ей сказал, что если мы собирались работать два дня, то почему мы там не остались ночевать, как Богородский со своей командой. Инна очень эмоционально стала нам объяснять, что мы сами виноваты и что она теперь переживает за наши баки с образцами, оставшиеся на берегу озера. Обвинения в наш адрес я счел несправедливыми. Перед отлетом нам было сказано, что во-первых, для ночевки на станции условий нет, станция только что расконсервирована и там нет ни белья, ни достаточно помещений и ночевать там без особой к тому нужды не рекомендуется; во-вторых, Леонтьевич без всякого выражения неудовольствия спокойно записал нас на два дня работ с возвращением по окончании каждого дня на борт. Если бы нам было сказано, что это невозможно, то мы бы или постарались выполнить все работы за один день или бы, на худой конец, остались на станции ночевать, хотя необходимости в этом и не было. У Богородского идет эксперимент, и он берет пробы через определенные часы, включая утренние, вечерние и ночные, поэтому он должен там оставаться на весь период проведения эксперимента. И в-третьих, в отношении баков нам сразу было сказано Киселевым, что ГТТ их заберет только на следующий день. В этот день никакого разговора быть не может, т. к. ГТТ занят на других работах.
