– Здравствуй, деточка, – сказал он, подойдя ко мне. – Здесь свободно?

Я обвела зал широким жестом.

– Вполне.

Старик сел и заказал себе бутылку детского коньяка «Красная Шапочка». А также легкую закуску.

– Вот уж не думал, что доживу до такого времени, когда откроются рестораны для детей, – прошамкал он.

– А сколько вам лет, дедушка? – из любопытства спросила я.

– Ох, деточка, лучше не спрашивай, – махнул он рукой. – Я еще в первой мировой войне участвовал.

– А разве мировых войн было несколько? – удивилась я.

– Здрасьте. Была еще вторая мировая.

– Да-а? – протянула я. – Интересно.

Официант с трудом притащил тяжелый поднос с моим заказом. И я принялась сметать все подряд.

– Какой у тебя хороший аппетит, деточка, – заметил старик.

– Не жалуюсь. Вообще-то еда мне до лампочки, но иногда могу целого быка слопать.

Старик улыбнулся:

– Как тебя зовут, деточка?

– Маня Сидорова, – ответила я.

– Маняша, значит, – ласково произнес он.

– Ага, Маняша. А вас как звать?

– Игнат Матвеевич Канализацын.

Я невольно фыркнула:

– Канализацын?!

– А что ты, Маняша, смеешься? Это старинная русская фамилия. Мои предки строили на Руси первую канализационную сеть. Отсюда и фамилия пошла. А когда Петр I задумал возводить Санкт-Петербург, он приказал моему прапрапрадеду спроектировать канализационную систему будущей столицы. Что и было исполнено. За это царь пожаловал прапрапрадеду графский титул с правом передачи его наследникам.

– Так вы, получается, граф Канализацын?!

– Да, граф Канализацын! – с гордостью подтвердил старик. – Я пошел по стопам своих предков. Всю жизнь строил и обслуживал канализационные коммуникации. А когда родилась моя дочка, я дал ей имя – Канализация. Правда, она стесняется своего имени, уменьшила его до «Лизы». И напрасно стесняется! Нам, Канализацыным, в России стесняться нечего! Мы, Канализацыны, испокон веков тут жили, живем и будем жить!!

Игнат Матвеевич так разволновался, что одним махом выпил полбутылки детского коньяка «Красная Шапочка». Я, кстати сказать, тоже попробовала детскую водочку «Бармалей». Ничего, пить можно.

– Неужели вы всю жизнь проработали в канализации? – недоверчиво спросила я.

– Да, в канализации! – снова с гордостью подтвердил старик. – Потому как жизнь коротка, деточка, и надо делать только то, что велит сердце!

– И сердце вам велело работать там, где отвратительный запах и крысы бегают?!

Игнат Матвеевич возмущенно вскинул седые брови.

– У тебя, деточка, весьма смутные представления о канализации. Канализация, – важно поднял он вверх указательный палец, – это целый подземный мир, где текут широкие реки и шумят высокие водопады… А какие там гигантские отстойники, прямо безбрежные озера! Куда до них какому-нибудь Байкалу… А знаешь ли ты, Маняша, что канализационные трубы порой достигают таких размеров, что в них может свободно поместиться танковая дивизия…

– Вместе с танками?! – округлила я глаза.

– Да, вместе с танками, – подтвердил Канализацын. – А когда из миллионов петербургских кухонь, ванн и туалетов в канализационные трубы стекают потоки воды, слышится такая волшебная музыка, которая затмевает все произведения Моцарта, да и Чайковского тоже. Я готов был часами слушать эту божественную мелодию, стоя под землей…

– Как это – стоя под землей?

– А так, Маняша. Ты думаешь, канализация – просто трубы, закопанные в землю? Нет, деточка. Канализационные коммуникации – это десятки километров подземных ходов и переходов. А если сюда прибавить еще и старинные системы, то получаются уже сотни километров. И все эти старые и новые коридоры, водостоки, отстойники, трубы переплетаются между собой самым причудливым образом; одна система переходит во вторую, вторая в третью, третья в четвертую… За триста лет существования Санкт-Петербурга система городской канализации стала такой запутанной-перепутанной, что в ней найдутся уголки, куда десятилетиями не ступала нога человека. За исключением моей ноги, разумеется. Я-то везде побывал и знаю питерскую канализацию, как свою квартиру. Кстати, у себя дома я открыл первый в России Музей истории канализации!..

– И что у вас в этом музее?

– Да все! – с воодушевлением воскликнул старик. – Ручки, сливные бачки, фановые трубы, унитазы… А тебе известно, Маняша, что в начале девятнадцатого века в дворянских поместьях было принято иметь унитаз из чистого серебра?

– Не может быть!

– Может, деточка, может. У Державина даже ода есть, посвященная серебряному унитазу. Она так и называется: «Ода серебряному унитазу». Ты хоть знаешь, Маняша, кто такой Державин?

– Конечно, знаю. Комик известный.

– Боже, какой комик? – схватился за седую голову Канализацын. – Маня, чему вас только в школе учат?! Гаврила Романович Державин – величайший русский поэт! Предшественник Пушкина! Это ему Александр Сергеевич посвятил такие строки: «Старик Державин нас заметил и, в гроб сходя, благословил»!

– А в вашем музее есть серебряный унитаз? – поинтересовалась я.

– Ну а как же! Хочешь, я тебе его покажу?

«Сходить, что ли, посмотреть?» – подумала я, бросив взгляд на часы. День только-только начинался. Еще и десяти не было. А начальник питерской контрразведки, наверное, раньше двенадцати на работе не появится.

– Ну что, Маня, идем? – спросил Канализацын.

– Идемте, граф, – ответила я.

Игнат Матвеич жил неподалеку от детского ресторана. Когда он открывал дверь своей квартиры, приоткрылась и соседняя дверь.

В образовавшуюся щель выглянуло старушечье личико с острым носиком и бегающими глазами.

– На прогулочку ходили, Игнат Матвеевич? – проворковала старушка сладким голоском.

– На прогулочку, Капитолина Пафнутьевна, на прогулочку, – сухо ответил Канализацын. Было заметно, что старуха ему не нравится. Мне она, честно сказать, тоже не понравилась. Как и Гафчику.

– Гаф-гаф-гаф! – кинулся он на нее.

Старуха быстро захлопнула дверь.

Мы вошли в квартиру Канализацына.

– Соседка моя, Тараканова, – объяснил Игнат Матвеич. – Мымра, каких свет не видывал. Все чего-то вынюхивает, высматривает, записывает… Очень неприятная особа.

Квартирка у Канализацына была крохотная, однокомнатная и действительно напоминала музей. В самодельных витринах под стеклом лежали обрезки труб, вентили, прокладки, сиденья для унитазов… А на стенах висело множество разных схем. И все они напоминали схему метро. Меня это сразу заинтересовало.

– Игнат Матвеич, а что это за схемы?

– Да отдельные участки городской канализации. Я их по памяти начертил. Надо же чем-то на пенсии заниматься. А вообще я хочу составить полный план канализационной системы Петербурга. Вклю чить в него и современные, и старинные коммуникации… Ох, опять разболтался старик, – оборвал он сам себя. – Тебе все, Маня, не терпится посмотреть серебряный унитаз.

– Подождите, подождите… – Я так прямо и впилась глазами в одну из схем. Ошибиться было невозможно: точно такую же схему я видела в кабинете у Однорукого. – Игнат Матвеич, а это какой участок канализации?

Старик нацепил на нос очки с толстыми линзами.

– Сейчас глянем… А-а, это канализация Эрмитажа. Самая первая. Она уже много лет не действует.

Мой мозг лихорадочно заработал:

– А скажите, Игнат Матвеич, по трубам канализации можно пролезть в Эрмитаж?

Канализацын озадаченно почесал ухо:

– Признаться, я об этом никогда не думал. – Он снова почесал ухо. – Да нет, наверное, нельзя.

– Вы же говорили, в канализационной трубе может поместиться танковая дивизия.

Старик рассмеялся:

– Не все же трубы такие огромные. В трубы под Эрмитажем разве что собака пролезет. И то с трудом.

Услышав слово «собака», Гафч подбежал к Канализацыну и дружелюбно завилял хвостом.

– Хороший пес, хороший, – погладил его по голове Игнат Матвеич. – Пойдем, я тебя угощу. У меня есть вкусное куриное крылышко.