В научных кругах не принято рукоплескать, в противном случае учёный из Над-Нёмана сорвал бы овации.

- Благодарю вас, уважаемый Яков Оттонович, - прогудел Его Императорское Высочество принц Ольденбургский, попечитель института от правящего дома. – Ваш вклад в науку делает честь России. Следующим выразил желание выступить уважаемый доктор Штейнер из Австро-Венгрии. Прошу вас!

По залу прошелестело недоумение. Господин Рудольф Штейнер, обычно представляющийся доктором философии и антропософии, имел репутацию весьма неоднозначной личности, местами – совершенно скандальной. Только некими политическими резонами можно было объяснить его приглашение в храм строгих естественных наук.

Австриец занял место на кафедре и весомо обвёл взглядом аудиторию. Измождённое интеллигентное лицо и горящий взор тёмных глаз как нельзя больше соответстввовали славе, которую он создал себе за последние двадцать лет. Ещё не раскрыв рот, он будто объявил присутствующим: трепещите! пред вами человек, который мучительно постиг истину и донесёт её до неразумных. Для религиозных и оккультных обществ это, наверное, типично, но в Императорском институте воспринялось как нечто не слишком уместное. После нескольких вступительных фраз с расшаркиванием в адрес принца, герр Штейнер приступил к изложению своих воззрений, отталкиваясь от тезисов Накркевича-Иодко.

- Известность нашего российского коллеги и его электрографического метода в научных кругах Европы растёт с каждым годом. Экспериментальное подтверждение единства животного начала и биополей мирового эфира служит наглядным доказательством теософских воззрений о вселенской душе, с которой душа каждого человеческого индивидуума составляет одно целое. Электрографическое изображение свечения эфирных атомов представляется нам бесспорным частным случаем проявления непознаваемого и неизреченного Абсолюта, Безличного Принципа, благодаря которому возникло Всеобщее, воплощённое в Высшую триаду из Непроявленного Логоса, Потенциальной мудрости и Вселенской Мыслеосновы.

На лица учёных-медиков и практикующих врачей наползла откровенная скука. Подобную заумь с восторгом глотают неофиты эзотерических кружков – чем непонятнее, тем глубже пропасть между невежеством толпы и заоблачным интеллектом просвещённого гуру, поэтому долой сомнения и падём ниц перед его святейшеством. В медицинском обществе приняты иные правила – описание симптомов недуга, его характеристика и методы лечения, опробованные докладчиком. Врачевание запертой в теле пациента частицы «мирового духа» как-то выходит за пределы тематики Императорского института.

Между тем, герр Штейнер перешёл к конкретным медицинским вопросам. Не имея врачебного образования, он бойко сыпал научными и наукообразными терминами на немецком языке. Очевидно, что из доклада Наркевича-Иодко, сделанного по-русски, «теософ» не понял ни слова, руководствуясь вторичными источниками – европейскими публикациями, к тому же содержащими вольный пересказ электрографической методы.

Австриец тем временем перескочил на медицинскую тему, возвестив, что собирается основать новое направление, именуемое «антропософская медицина», согласующееся с пантеистическими теософскими воззрениями.

У Якова Оттоновича вскипело в груди. Нередко выезжая в Санкт-Петербург и западные европейские столицы, он по натуре оставался большей частью провинциальным помещиком. Возмущение от понимания, что какой-то недоучка выкручивает наизнанку данные электрофизических опытов для обоснования оккультной галиматьи, выбила из колеи. Приписывать, что он, добрый католик, электрографией доказал единство индивидуальной и «космической» души?! Будь здесь Конрад, он бы без политесов подкараулил пустобрёха в коридоре и надавал пощёчин. Потом завершил жизненный путь наглеца с помощью дуэльного пистолета.

Пока наднёманский исследователь лихорадочно перебирал варианты достойного ответа, при котором нельзя задевать принца Ольденбургского, слово попросил главный физиолог института, в лукавых глазах которого сверкнули недобрые огоньки. Принц разрешил задать вопрос докладчику, с неодобрением глядя на профессора, известного эксцентричностью.

- Обращаюсь по-немецки, так как доктор Штейнер явно не говорит по-русски.

Присутствующие постарались скрыть улыбки. «Теософ», проникшийся «высшими космическими» истинами, не владеет языком учёных, которым принадлежат величайшие открытия и изобретения XIX века, в то время как русские прекрасно понимают немецкий. Разница в образовании была несомненна, но иностранец не понял насмешки. Возможно, космический разум начисто выдавил у него останки чувства юмора.

- Я-я, данке, - пророкотал он, наивно воспринимая павловское вступление как знак уважения. Веселье в зале начало понемногу выплёскиваться наружу.

- Не могу судить о высоких материях, увольте, к вселенским истинам не приобщён, - Павлов изобразил смущение и лёгкую скорбь. – Только в Российской Империи правило принято: прежде чем обывателей пользовать, надо бы на ком другом сие новшество испытать. Кого не жалко. На собаках, например. Или же на австро-венгерских подданных. Нам, провинциалам, мировой дух в качестве подопытного кобеля непривычен, знаете ли.

Грянул смех, принц яростно грохнул молоточком по столу, призывая к порядку и наливаясь гневом. Какой бы политический смысл ни скрывался за приглашением Штейнера, дело провалено. У врачей, ежедневно созерцающих плотскую жизнь в самых натуралистических подробностях, несколько особое мироощущение и своеобразный стиль, будь они прокляты.

А Наркевич-Иодко взглядом поблагодарил профессора Павлова. Тот саркастической тирадой защитил честь соотечественника лучше, чем вызовом на дуэль.

***

Республика Польша, 1922 год

- Дзенькую бардзо! Чувствую себя помолодевшей лет на пять, - пани бальзаковского возраста оторвалась от зеркала и не опустила вуаль на шляпке. Увиденное понравилось ей более, нежели результат посещения лучшего парикмахерского салона в Кракове.

- Выглядите превосходно, - поддакнул Генрик, принимая марки. – Вас ожидать как обычно, через неделю?

- Непременно! – в кокетливую улыбку мадам вложила всё оставшееся у неё обаяние. Приятная иллюзия, что после электромассажа она способна заигрывать с мужчинами моложе тридцати, стоит нескольких ассигнаций.

После возвращения из опасного белорусского турне и получения диплома младший из братьев Наркевич-Иодко уговорил Конрада сменить профиль. В итоге к обычной терапевтической практике прибавилось электролечение. Впервые в Кракове появились аппарат д'Арсонваля и трансформатор Теслы. Для пациентов с патологиями конечностей Генрик делал электрографические снимки, приводившие их в восторг и замешательство одновременно.

Конрад подал посетительнице пелерину и почтительно распахнул дверь на улицу. В ожидании следующего клиента, записанного на электролечение, тревожно шепнул младшему:

- Обратил внимание, как у неё усы растут? Скоро уланы обзавидуются.

Тот пожал плечами.

- Ещё д'Арсонваль заметил – электростимуляция ускоряет любые подкожные процессы, включая рост волос. Пусть обесцвечивает. Лишь бы не догадалась, что это – наших рук дело. Кстати, надо попробовать на лысых.

Конрад присел на кресло.

- Знаешь, брат, мы как слепые котята. Тыкаемся наугад, а у отца была стройная картина. Что ещё можешь вспомнить из тех его записей?

Генрик протёр тряпицей электрод высоковольтного разрядника.

- Больше уж ничего. Поверь, не меньше твоего желаю разобраться. Посуди сам – двадцать лет утекло с восстания песочанских, когда отец бросил изыскания. Изменилось многое, даже физическое видение этих явлений. Он представлял электромагнитные волны колебаниями мирового эфирного поля. Теперь твёрдо доказано, что его не существует. Повторить объём узденских опытов мы не сможем. Отец обследовал сотни крестьян и местечковых обывателей, не заботясь о деньгах на эксперименты и не боясь жалоб на неудачное врачевание. Мы же не имеем права что-либо испытывать на краковских пациентах. Первая же кляуза лишит нас заработка. Главное – нету здесь деда Михася, видевшего свечение тела безо всякой фотоэмульсии.