«Его стая для славы растила…»
Его стая для славы растила,
Он привык побеждать. Но теперь
Кровь сочится в траву, и насилу
Рыщет по лесу раненый зверь.
На мгновенье он выпал из круга,
И, стыдливо потупив глаза,
От него отвернулась подруга,
От него отказались друзья.
Только смерть где-то рядом, всё ближе,
Шаг за шагом. Чего ожидать?
Он матёрый, он знает, как выжить.
Он не знает, зачем выживать.
Лишь мучительно чует, что это
Исключительно волчий вопрос,
И, пока не получит ответа,
Он не сможет бороться всерьёз.
На границе звериного лога
Он приляжет на хвойный настил.
Он поверил бы в волчьего бога,
Если б тот за него отомстил.
Он не станет зализывать раны,
Гнать страдание, гордость и стыд
И умрёт оттого, что упрямо
Пораженья себе не простит.
Канун
Туман в низинах расстилался пеленою,
Внезапный ветер набегал и пропадал;
И до утра, готовясь к завтрашнему бою,
Не спал в сраженьях закалённый генерал.
Рассвет всё ближе. Но, покуда час не пробил,
Он зорким взглядом обводил притихший стан;
То тут, то там мелькал его орлиный профиль,
И все бесшумно расходились по местам.
Он назубок усвоил истины простые:
Не лгать, не трусить, не сдаваться, не стонать.
Он знал доподлинно, как велика Россия,
И доброй волею не стал бы отступать.
Пристало ль русским перед пулями склоняться,
Когда на знамени – нерукотворный Спас!
Мы насмерть встанем за родную землю, братцы,
И вместе выживем. А впрочем, как Бог даст.
Пусть грянет бой, какой от века был едва ли,
Пусть супостату будет белый свет немил;
Чтоб через двести лет потомки вспоминали
Тех, кто за Родину себя не пощадил.
Он не застанет час, когда под вечер смолкнут
Орудий залпы, посвист пуль, снарядов вой.
Он будет гордо умирать, шальным осколком
Смертельно раненный в атаке роковой.
Светлело небо в ожидании восхода;
Вот-вот над полем вспыхнет первая заря.
Начало осени двенадцатого года.
Грузинский князь – на службе русского царя.
Ночные ведьмы
Памяти девушек 46-го Гвардейского
авиаполка посвящается
Напрасно вы нас ведьмами прозвали.
Вам ведьмы сроду были нипочём;
Столетьями легко вы побеждали,
Пытая их железом и огнём.
Зря скалите озлобленные пасти,
Всё будет по-другому в этот раз;
Железо и огонь – не в вашей власти,
Теперь они обрушатся на вас.
За каждое земное злодеянье
Вы приговорены нести ответ.
Мы, девушки, – небесные созданья,
Но для врага – страшней ста тысяч ведьм.
Нас голыми руками не возьмёте,
Когда прожекторам наперекор
Бесшумно мы на бреющем полёте
На цель заходим, заглушив мотор.
Кто сманит нас благополучным раем?
На восемьдесят бед – один ответ!
И даже если в небе мы сгораем,
Тем, кто за нами, – пролагаем след.
Бессильны ваши ненависть и злоба.
Мы тут, мы там, вокруг – со всех сторон.
Хоть не сомкните глаз, глядите в оба,
Мы наяву – ваш самый страшный сон.
И вам нигде не отыскать спасенья —
Забившись в щель, ползком иль на бегу.
Нет, мы не ведьмы, мы – богини мщенья,
Не знающие жалости к врагу.
Сергей Авилов
Сергей Авилов
Сергей Юрьевич родился в 1979 году в Ленинграде. Окончив среднюю школу, поступил в Гидрометеорологический институт. Ушёл с 3-го курса.
Автор пяти книг прозы. Входил в лонг-лист премий «Ясная Поляна» и «Большая книга». Финалист премии «Национальный бестселлер». Живёт в Санкт-Петербурге. Воспитывает сына.
Ёлка
Рассказ
Миша сидел к ней спиной, близоруко склонившись к экрану компьютера. Спина привычно сутулилась. Поношенная домашняя футболка, потерявшая белизну, скульптурно облепляла каждый Мишин позвонок.
«Как он похудел», – отвлечённо подумала Света и тихо произнесла:
– Ну я пошла?
Миша повернул голову, укрупнённые линзами глаза его смотрели из-под очков как будто с непониманием.
– Давай.
Она защёлкнула за собой замок, выходя на пахнущую пыльным теплом батарей лестницу. Освещение равнодушно моргало, и на лестнице было пусто.
Что-то много она ему давала в последнее время, Света. Деньги, на которые они жили, тело, которое он отвергал, поворачиваясь к ней в постели спиной, тепло, которое он перестал замечать. А ведь не так давно гладил её по голове, заплетая ей по утрам волосы в косички… И не нужны были ей эти косички, могла бы обойтись и без косичек, но принимала косички как форму внимания. Теперь ему надо было дать ёлку.
На ёлку у Светы была робкая надежда.
Света спустилась по ступенькам, распахнула дверь, выходя в синие холодные сумерки. Ветер гонял снежную крупу в разные стороны, повинуясь каким-то своим, непонятным законам.
На снегу возле подъезда, блестящие в свете фонаря, валялись яркие апельсиновые корки. Их хотелось нарисовать.
Света долго прикуривала на ветру, щёлкая зажигалкой. Затянувшись, выдохнула дым. Дым тотчас снесло в сторону, и он, смешавшись со снежинками, стал незаметен. До Нового года оставалось чуть больше суток.
Надо было доехать ещё до этой ёлки. Сперва пройти два квартала до автобусной остановки, дождавшись транспорт, добраться до ближайшей станции метро, где бородатые южные люди с хитрыми глазами и непривычным для Петербурга акцентом творили свой маленький бизнес, измеряя деревянной рейкой лесных красавиц, путая цифры и получая из озябших рук деньги.
