«Мы успели родиться на шестой части суши…» Юрию Константиновичу Баранову Мы успели родиться на шестой части суши — На восток до Камчатки и до Кушки на юг. Мы умели смеяться и играть без игрушек И не всякого сразу допускали в свой круг. Мы сбегали с уроков на футбольное поле; Мастерили ракеты из конфетной фольги, И таинственный запах бертолетовой соли Ни химчистки, ни стирки одолеть не могли. Мы не ждали послушно, когда стукнет шестнадцать, И на взрослые фильмы пробирались в кино. Мы с пелёнок учились ничего не бояться И не верить, что будет – чему быть суждено. Мы чуть свет выбирались из постылой постели, Каждый день продлевая хоть на крохотный час; Мы быстрее взрослели, потому что хотели До поставленной цели доходить каждый раз. Мы от края до края по земле колесили, От Карпат до Байкала всё нам было – своё. Мы страну, где родились, называли Россией С бо́льшим правом, чем нынче называют её. Где-то строились башни, где-то рушились стены; Мир дробился на части и кроился по швам. Мы сумели не сгинуть через все перемены, И, кому было трудно, шли по нашим следам. Мы ни совесть, ни веру никогда не попрали. Что нам новый порядок или старая власть. Если мы в этом мире до сих пор не пропали, То, уж будьте надёжны, нам и впредь не пропасть. Моя Вятка Русь склонить под рукою владычней Порешил патриарший престол. Мои предки, чтя древний обычай, В те поры уклонились в раскол. Непокорные старообрядцы От гонений скрывались в скитах И осели по землям по вятским, Не продав свою совесть за страх. Не сломили их беды и бури, Жизнь вилась над избою дымком; Ведь не зря мой прапрадед Меркурий Основательным слыл мужиком. Век бы жить им, молясь да не хмурясь, Обустраивать дом свой ладком. Только видишь, как всё обернулось, Когда грянул нечаемый гром. Не спасла моих прадедов Вятка, Тут уж поздно – крестись, не крестись; Те, кого не смело без остатка, Кто куда по Руси разбрелись. Жить по чести, случалось, непросто: Хоть умри, а душой не криви, — Но всегда выручало упорство, Что у каждого было в крови. Хотя я не бунтарь бесшабашный — Не буяню, интриг не плету, Не усердствую в спорах, – однажды Мне становится невмоготу. Не по вере – по жизни раскольник, Не терплю самозваную знать; Что поделаешь, вятские корни Всё нет-нет, а дают себя знать. Хоть с сумою, да что-нибудь стою; Предкам-старообрядцам под стать — Я всегда шёл дорогой прямою, А упрямства мне не занимать. Жизнь качала, трясла и кружила, Но дорога казалась гладка, И текла в переполненных жилах Заповедная Вятка-река. Снег в Крыму В горах сгустилась пелена, Какой не чаяли вначале, И сумерки средь бела дня Непредсказуемо настали. Сплошной завесой снег упал; Кругом – не видно на полшага. В снегу Ангарский перевал, В снегу отроги Чатыр-Дага. Зима сошла во всей красе, А с нею спорить не годится; По обе стороны шоссе Машин застыла вереница. Но чувствовалось, что вот-вот Природа сменит гнев на милость; И я прошёл пешком вперёд, Туда, где небо прояснилось. Я вглядывался из-под век Вослед унявшейся стихии, Вдыхая первозданный снег, Простой, привычный снег России. «Она сидела и скучала…» Она сидела и скучала, Откинувшись к диванной спинке, И из салфеток вырезала Восьмиконечные снежинки. Подрагивал огонь огарка, И было не до разговора. Лишь ножнички сверкали ярко Из маникюрного набора. Так длилось с полчаса примерно. Она вставать не торопилась. Я никогда не знал наверно, Что на уме её творилось. Чему-то молча улыбалась И, как рождественская сказка, Прекрасней ангела казалась Согревшаяся кареглазка. Рок, над которым был не властен, Я пробовал умилосердить И бесконечно верил в счастье, Как верит праведник в бессмертье. О Боже, как я был беспечен, Мне было ничего не надо, Кроме сошедшего под вечер Рождественского снегопада. Снежинки кружевом бумажным Стелились по полу лениво, Как в фильме короткометражном Из довоенного архива. Понять, что происходит с нею, Я всё пытался сквозь потёмки. Но становилось лишь мутнее Изображение на плёнке. И я сознался, что навряд ли Смогу остановить мгновенье. Едва мелькнув в последнем кадре, Она исчезла в затемненье. |
