«Тень не напускаю на плетень я…» Тень не напускаю на плетень я: Дни постылы, сны давно пусты — Безнадёжный пленник вдохновенья И заложник женской красоты. Сотни раз встречал её во сне я, Тысячу ночей провёл без сна; Точно чувствовал, что встреча с нею Вечностью предопределена. Лето начинало с подмалёвка, Нанося неброские штрихи. Как река, Большая Пироговка Не спеша втекала в Лужники. Образ той, что снилась мне ночами, Я переносил на чистый лист И, когда мы встретились случайно, Различил её из тысяч лиц. Только был – предупрежденьем свыше — Странный сон, как окрик: берегись! Будто с нею мы стоим на крыше И она соскальзывает вниз. Знал бы я, чем сон мой обернётся, Бросил ли я вызов небесам? Кто умён – всегда остережётся; Только я был молод и упрям. Верил: что бы ни случилось с нею, Все напасти я перелистну. И любил её стократ сильнее, Вопреки приснившемуся сну. Но судьбу не провести с наскока, Обух плетью не перешибёшь… Осень надвигается до срока, К вечеру пойдёт, возможно, дождь. Я один. Один за всё в ответе, Сплю я или грежу наяву. По Хамовникам гуляет ветер, Разгоняя стылую листву. Усадьба Солнце июльское нынче особенно злое. Нас не смутить. Мы отправимся в путь поутру. Тула, Москва и Орёл изнывают от зноя; А в Лутовинове – рай, несмотря на жару. Тает дорога, вот-вот уж приехать пора нам; Только чуть-чуть потерпеть – на несчётной версте Светлые контуры стройного Спасского храма За поворотом возникнут во всей красоте. И неожиданно необратимое время Вспять потечёт и волной увлечёт за собой, Где неподвижная сень двухсотлетних деревьев Нас от несносного солнца укроет листвой. Скрытой тропинкою среди кустов и кореньев Неторопливо уйдём с проторённых аллей; Может быть, этой тропинкой влюблённый Тургенев Савину в сад уводил от докучных гостей. Тут ей в подарок поднёс драгоценные серьги; Трелью своей соловей отозвался вдали. Савинский пруд обогнув, добредём до беседки, Где признавался писатель актрисе в любви. Кажется, будто при нас это происходило; Но не хватает лишь малости: вот бы узнать, Вот бы услышать, какие слова находил он, Чтобы красавице чувства свои передать. Знаю, признанье его не остыло поныне, Пусть своей цели писатель вполне не достиг. Вспомним Ивана Сергеевича и подымем Полные рюмки – за русский свободный язык. Портрет отца Меня воспитывал отец. Он не умел давать поблажки И попускать мои промашки Отказывался наотрез. Случись порой созорничать, Он на меня глядел сурово; И я за дело и за слово Учился с детства отвечать. А провинись в серьёзном чем — Бессмысленно давить на жалость, Отец тогда, как полагалось, Учил по-дедовски – ремнём. Его мне не в чем упрекнуть; Я был не в меру избалован, И приходилось быть суровым, Чтобы на путь меня вернуть. Я с возрастом постиг вполне, Хотя и осознал не сразу: Я одному отцу обязан Всем, что есть лучшего во мне. Я вырос лёгок на подъём, Зазря не ввязывался в споры И взял за правило простое — Всегда ходить прямым путём. От корня прорастает ствол; И чем прочнее связь – тем круче. Урок, что в детстве был получен, Меня ни разу не подвёл. И если б хоть на краткий миг Отец внезапно возвратился, Он бы, я думаю, гордился Всем, чего сын его достиг. Я с ним беседую порой; По-прежнему он рядом где-то И с карандашного портрета Следит заботливо за мной. «Блажен, кто умер, думая о Боге…» Блажен, кто умер, думая о Боге, В кругу благовоспитанных детей. А я умру, как гонщик, на дороге, С заклинившей коробкой скоростей. Я равнодушен к почестям, наградам, К тому, чтоб их любой ценой добыть. Но раньше ты была со мною рядом, И я с тобой – не мог не победить. Как верный штурман, с самого начала За каждый поворот и перевал На трассе ты без страха отвечала, И я беспрекословно доверял. Не верю, что ты просто испугалась. Но как-то раз, без видимых причин, Ты не пришла, сославшись на усталость, И я остался без тебя один. Мне недостало чуточку удачи. Но, помнишь, мой небесный знак – Стрелец. И я достигну верхней передачи И всё из жизни выжму под конец. И мне не будет за себя обидно, Я гонку честно до конца довёл. И если я погибну, то – погибну С педалью газа – до упора в пол. |
