Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

В предыдущей книге, «Киреевском», Степанова внезапно оказалась на одной территории с Линор Горалик – на территории работы с «народным бессознательным», выраженным в фольклорном пении (интересно, из насколько разных мест они к этому пришли). В новой книге фольклор, советские песни, цитаты из «Слова о полку Игореве», античные метры – spolia, трогательная в своей неуместности красота, и только метапозиция автора позволяет сказать, что в будущем по этим оттянутым новой реальностью из старой поэтики украшениям памятники этой реальности и станут помнить.

так с чем же граничит Россия сказал больной
сам знаешь с чем граничит – сказал больной
и каждая пядь ее земли,
и каждый шаг в ее пыли
это шаг перед досмотром
по нейтральной полосе
и небо придвинулось близко
и смотрит во все глаза
(«Spolia»)
кто ж не хочет
тихого дону попить из дедовой кружки
и вернуться назад, утираясь
и на даче мангал разводить
посыпая окрошку укропом
засыпая землей
(«Война зверей и животных»)

Юрий Казарин. Стихотворения. М.: Русский Гулливер, 2015

Лабиринт

Казарин – консервативный автор, и речь не (только) о политической позиции и традиционалистской поэтике. На обороте книги указано: «Живет в деревне Каменка на реке Чусовой», и это совершенная правда: свою деревню в стихах Казарин делает местом силы, по сути единственно необходимым, и находит в ее пределах все составляющие макрокосма. Таких «поэтов места» в России, может быть, много, но с подлинным талантом, с высокой культурой письма это сочетается редко. Стихи Казарина как раз такой случай.

Смерть пахнет голодом и глиной,
и осенью, когда нежны
и дым воды, как выдох длинный,
и темный пламень глубины.
Когда беды недетский лепет
уста разлепит и сомкнет.
И серебрится черный лебедь,
когда вода водой зевнет.
Когда в воде видны проходы
огнеопасные – туда,
где, как в аду, пылают воды
и, как в раю, растет вода.

Владимир Гандельсман. Разум слов. М.: Время, 2015

Лабиринт

Книга одного из крупнейших современных русских поэтов разделена на две части: в первую входят избранные стихи до 2000 года, во вторую – книги стихов, изданные после 2000-го; на протяжении уже нескольких десятилетий Гандельсман мыслит книгами, едиными художественными массивами, раскрывающими тот или иной мир – школьную ли жизнь с ее неурядицами и влюбленностями, библейскую эротику или тихую и драматичную жизнь человека поблизости, «моего соседа». Гандельсман – из немногих поэтов, которые отваживаются сегодня на сентиментальность и могут поддерживать этот настрой, не взяв ни одной фальшивой ноты.

Михаил Айзенберг. Шесть. М.: Время, 2016

Горький

Большое избранное одного из главных ныне живущих русских поэтов. Шесть книг, позволяющих увидеть, как из духоты, обступавшей поэта и его круг в последние советские десятилетия, голос Айзенберга выбрался на воздух – и, стряхнув необходимость герметизма, не потерял ни крупицы точности. Сегодняшний Айзенберг способен высказываться прямо и резко («Это я стихи о родине. / Это если вы не поняли»), но по большей части его новые стихи работают как чуткие датчики, которые улавливают распыленные вокруг нас эмоции, ощущения, тревоги:

Сегодня воздух как на сборах,
чуть переложенный снежком,
а по дворам бездымный порох
гуляет свежим порошком.
Озон мешается с тревогой,
гниющей в глубине души.
Она и в тишине убогой
не спит, считает этажи:
как, пустоту одолевая,
в подземный город без огней
уходит шахта лифтовая;
как воздух тянется за ней.

Владимир Аристов. Открытые дворы. М.: Новое литературное обозрение, 2016

Горький

Избранные стихи Аристова расположены здесь, как пишет критик Ольга Балла, «почти по нисходящей»: от 2012 года к 1972‐му – и лишь в конце вновь появляются стихотворения 2014–2015 годов. Такое устройство книги, пожалуй, кинематографично: поздние тексты выглядят как загадки, разрешить которые может последующее чтение; в финале поэт, вспоминающий весь свой путь, будто бы открывает глаза, преображенный этим опытом. Впрочем, стихам Аристова на протяжении всего его пути свойственна общая черта: ее удобно назвать даже не фрагментарностью или отрывочностью, а способностью выхватить сюжет, основу для стихотворения из воздуха, из того места, на которое сейчас обращен взор поэта. Это далеко от анекдотического акынства, пусть одна из последних книг Аристова и носит подзаголовок «простодушные стихи»: пространство, на которое он смотрит, полно поводов для высказывания и восторга, и кажется, что та осмысляющая сила взгляда, наблюдения, которую мы знаем у больших европейских поэтов последних десятилетий – Милоша, Транстрёмера, Каплинского, – у Аристова сочетается с редкостной энергичностью.

Волейбол белой ночью
гипсовые ваши тела
задержались в воздухе

Василий Бородин. Мы и глаза. Владивосток: niding.publ.UnLTd, 2016

Горький

«Лосиный остров» был одним из самых замечательных поэтических сборников 2015-го: премия Андрея Белого и премия «Московский счет» подтвердили самую высокую репутацию Бородина среди коллег. Теперь он выпустил небольшую книгу новых стихов. Сочетание песенных ритмов и неожиданных образов могло бы произвести всего лишь мимолетный эффект; огромная эмпатия, которой Бородин наполняет свои стихи, предлагает читателю гораздо более сильное переживание. Что бы ни говорили рецензенты, «Мы и глаза» – это отнюдь не только «поэзия наблюдения»: в тех, кого Бородин наблюдает, он вживается, будь то огурец, голубь, ночной вор или старый конь.

время радости сугубой
день сутулый
вечер хилый
познакомьтесь: это небо москвы
очень приятно, мы сугробы
очень хочется спать
не начинать ночной разговор:
утром молчание будет чище
чище, счастливей.
да, это звук лопаты, скребущей снег

Алла Горбунова. Пока догорает азбука. М.: Новое литературное обозрение, 2016

Горький
18
{"b":"893335","o":1}