– Я имею в виду последнюю, младшую.

– Это дочь Томаса и Джейн.

– Что тебе о ней известно?

Лили сделала неопределенный жест рукой.

– Да, в сущности, ничего. Однажды я спросила о ней свою мать. Они были с ней примерно одного возраста, но, вероятнее всего, едва ли знали друг друга. Потом, вроде, имел место какой-то скандал. И с тех пор никто в Филдинге не любит рассуждать об этой последней Аманде Кент.

Энди упорно смотрел в сторону.

– Я могу рассказать тебе о ней. Она приехала в Англию в тридцать шестом году, вышла замуж за Эмери Престона – Уайльда и стала, таким образом, второй леди Суоннинг. А в тридцать девятом всадила в его грудь две пули и покинула этот дом, с тех пор ее никто не видел. Полиция перевернула все вверх дном, но ее и след простыл. Сейчас все предпочитают думать, что она тоже покончила с собой.

Лили уставилась на него широко раскрытыми глазами. От этой истории у нее похолодело сердце. Ее стало даже слегка подташнивать, и сердце колотилось ужасно. Дело было не в том, что она так сокрушалась по поводу возможной смерти Аманды Кент, а в том, что Энди, оказывается, просто лжец. Он очень многое знал, но по каким-то, одному ему известным причинам, предпочитал утаивать все это от нее.

Она молчала и продолжала молчать, пока они не сели в машину и не отправились в Лондон. Сидя рядом с Энди, она хриплым шепотом, в котором явно слышались обвиняющие нотки, вопросила:

– Энди, а когда тебе стало известно об этой ниточке, которая связывает Филдинг и Суоннинг Парк?

– Я начал свое личное расследование этого убийства в Суоннинге три года назад, когда у меня возникла мысль написать об этом статью.

– Значит, когда мы познакомились, и когда я тебе сказала, что я из Филдинга, ты уже знал об Аманде Кент? Отчего же ты мне ничего об этом не сказал?

Он смотрел на дорогу.

– Понимаешь, я тогда решил завязать с этой чертовой журналистикой. Я почувствовал себя писателем, способным написать роман. И я делал все, чтобы выбить из головы все, связанное с журналистикой.

– Ладно, – сказала она себе, – пусть будет так. Это тоже причина.

Но это его объяснение вызвало у нее целую бурю противоречивых чувств.

– Скажи, а в тот день, когда ты заговорил со мной в музее, ведь тогда в принципе ты мог догадываться, что я жила в старом доме Кентов? Разве нет? – Голос ее был слабый, слабый, как у ребенка, который просит прощенья.

– Вот черт! Именно этого я и боялся! Что ты именно так и подумаешь. Поэтому я сказал, что это проклятое место, когда мы были здесь впервые. Нет, нет и нет! Откуда мог я об этом догадываться?!

– Не знаю.

– Так вот, я не мог догадываться.

– Ты меня всегда лишь жалел, но не больше.

Он саданул по рулевому колесу кулаком.

– Вот дьявол!! Лили, я не жалел тебя никогда! Ты мне действительно понравилась. Ты для меня… Я делал для тебя все, что мог. И делаю. Я не из тех журналюг с Флит-стрит, я не такая пиранья, как они, которые только и хотят вытянуть историйку из человека, неважно, если при этом ему придется с три короба наврать. Просто это такое невероятное совпадение, стечение обстоятельств и ничего больше… Е… ное стечение обстоятельств!

– Энди, ты ведь бранишься! Раньше я от тебя таких словечек не слышала.

– Никогда я еще не был до такой степени взбешен, как сейчас!

– На меня?

– На весь этот е… ый мир!

Было начало одиннадцатого, когда они подъехали к дому на Принсиз-Мьюз. На улице зажигались фонари.

– Ты зайдешь? – поинтересовалась Лили.

– Нет, сегодня нет, если ты позволишь. – И уехал не дождавшись, пока она слово скажет.

Большую часть ночи Лили проплакала. В семь утра она решила позвонить ему. Поднимая трубку он спросил:

– Лили, это ты?

– Да, я. Откуда ты знаешь?

– Я не знаю, – хриплым со сна голосом ответил он. – Как ты? В порядке?

– Не совсем. А ты? – спросила она.

– Чудесно. Так чудесно, что обделаться можно. Я ведь из рода тех, кому всегда приходилось бороться за выживание. Мы не лезем в петлю, когда наши девчонки предпочитают поверить в любую гадость о нас или наши критики утверждают, что мы бесталанны.

– Я не верю в гадости о тебе. Только для чего ты ждал столько времени?

– Я же объяснил тебе чего. Или мы снова начнем вчерашнее?

– Нет. Но могу я задать тебе один вопрос?

– Но ты и без моего соизволения задашь его.

– Мне сдается, что вчерашний визит туда был тобою вчера же спланирован. Ты взял меня с собой в этот Суоннинг Парк, чтобы побеседовать об Аманде Кент. А то, что имение оказалось открытым для всеобщего обозрения это просто твое везение. Я права?

– Да.

– Хорошо. А почему ты вдруг захотел рассказать мне обо всем этом именно сейчас, а не тогда, когда мы познакомились?

– Ты упомянула об одном вопросе, а это уже второй.

– Пойми, это очень важно для меня. Энди, ответь мне, пожалуйста.

Энди вздохнул. Голос его звучал устало, как у старика.

– Ничего в этом слишком уж загадочного нет, любимая моя. Барри Кларк, мой литературный агент, несколько месяцев уговаривал меня написать книгу, основанную на реальных фактах. Дело Суоннингов в качестве линии повествования было на первом месте среди иных его предпочтений. Именно потому, что связь с Мендоза здесь налицо. Вот поэтому я отправился в Испанию учинить небольшую проверку среди моих родственничков из Кордовы.

– Понятно.

– Надеюсь, что понятно. А если принять во внимание то, как восприняли мой роман… Не знаю, вероятно, я все же займусь этой книгой.

Лили почувствовала, будто у нее с плеч свалился очень тяжелый груз. Теперь все выглядело вполне логичным.

– Хорошо. Теперь мне все стало понятно.

– Вот и отлично. – Его жесткий тон смягчился. – Я могу зайти к тебе вечером?

– Непременно. Я с удовольствием зазвала бы тебя к себе сейчас, но мне необходимо съездить в Брик-стон и переговорить с плотником.

– А мне надо свидеться с Барри. Ну тогда, значит, до шести. Приготовь что-нибудь вкусненькое, чтобы умерить боль моего израненного духа.

Вечером Лили приготовила филе из лосося и подала его с укропным маслом. Гарнир состоял из крошечных молодых картошек и первых в этом сезоне зеленых стручков гороха.

– Традиционная еда Новой Англии, – пояснила она.

– Есть один разговор. О Новой Англии.

– Я не удивляюсь.

Энди доел филе и сидел теперь, устремив на Лили внимательный взгляд.

– Как могло стать так, что тебе ничего не было известно о том, что Аманда Кент убила своего мужа? Ее же по всему свету искали. И в Филдинге тоже.

– Может быть потому, что все имело место до того, как я родилась? Мне никто и никогда ни слова об этом не сказал. Историческое общество и другие организации очень осторожно выбирают информацию для обнародования ее в своих тоненьких брошюрках. И, как я тебе уже говорила, один раз я поинтересовалась у матери относительно Аманды, но мне было сказано, чтобы я больше на эту тему ни с кем не говорила, потому что дело это скандальное.

Он сидел уставившись в пространство.

– Мне кажется, твоей матери известно очень многое.

– На чем основывается это предположение? – Лили вытирала со стола, повернувшись к нему спиной.

– Она ведь тоже приезжала в Англию, судя по твоим словам.

– Приезжала. Но ведь Англия большая. А Аманда была моложе матери. И Ирэн была в Лондоне, а не в Сассексе. Кроме того, Кенты – это один круг общения, а Пэтуорты – совершенно другой. И так было всегда.

Энди поднялся, проследовал в прихожую, где лежал его кейс, и вернулся на кухню с конвертом в руке.

– Вот, взгляни на это…

Это было несколько вырезок из газет, аккуратно завернутых в полиэтиленовую пленку. Судя по пожелтевшей бумаге, им было не один год. И все они были посвящены одной теме – убийству в Суоннинг Парк. Заголовки были, как водится, тенденциозные: «Супруга пэра исчезает после совершения убийства», «Кровопролитие в сассекской деревне», «Неужели эта женщина могла убить?», «А вы не встречали леди Суоннинг?»