Невольно я шагнул вперед, чтобы лучше видеть это нечто, пока оно не исчезло. Я коснулся луча лишь кончиком своего плеча. Мгновенно я почувствовал, как что-то жуткое, но вместе с тем приятное, коснулось моего горла. Страшная боль пронзила мой мозг. Я помню, как услышал чей-то отстраненный крик и понял, что это был я сам. Потом я больше ничего не слышал.

Я пришел в себя в ужасе. Я в страхе отпрянул от света над головой. Отчего, я не мог объяснить. Усилием воли я заставил себя собраться с мыслями. Постепенно я вспоминал события, предшествовавшие моему несчастью. При воспоминании об этой ужасной фигуре, ее обжигающем прикосновении и бьющей по мозгам боли, которая нащупала здравый смысл на своем троне и отбросила его, я закрыл глаза и застонал. Мягкая рука коснулась меня, и я испуганно отшатнулся от нее. Слишком уж это напоминало чудовищную нежность прикосновения монстра к моему горлу. Но я открыл глаза и с облегчением увидел над собой доброе лицо.

– Уверена, теперь вы чувствуете себя лучше? Все в порядке, я рядом. Примите это.

Голос успокоил меня, и я огляделся. Окружающая обстановка была незнакомой. Я лежал на белой койке в чистой, но скупо обставленной комнате. Я взглянул на окно. На нем были решетки. Я повернулся к обладательнице голоса, которая, как я теперь заметил, была одета в форму медсестры.

– Что это за место? – прошептал я.

– Не думайте об этом, дружочек. Просто поваляйтесь немного. Мы о тебе позаботимся.

– Но где я? – спросил я несколько резковато.

– Да где же еще, как не в этом самом месте? Конечно, вы находитесь в отделении неотложной помощи.

– Это в городской тюрьме?

– Да, и есть еще много мест, где можно было бы оказаться, когда тебя подбирает офицер Мэлоун, ты бьешься головой и ведешь себя как сумасшедший.

Тогда я понял, что произошло. Как и Жака, меня коснулась Нечто, и я потерял рассудок. Я полагал, что, как и он, выставил себя на посмешище. Мне пришла в голову идея.

– Можно мне попросить зеркальце? – спросил я. Медсестра странно посмотрела на меня, но ничего не сказала, выполняя мою просьбу. Как я и предполагал: на моем горле были следы, идентичные тем, что были у Жака, но более глубокие, хотя, как ни странно, они не болели.

Я вернул ей зеркало, никак не прокомментировав увиденное, но потребовал:

– Скажите доктору, что я хотел бы уйти отсюда.

Медсестра вышла из палаты на несколько минут и вскоре вернулась, а за ней появился доктор, заведующий отделением.

– Что ж, – поприветствовал он меня, – вы прекрасно выглядите. Что с вами случилось? Три ночи назад, когда вас привезли, я сомневался, был ли у вас рассеянный склероз или вы просто сошли с ума.

– Я в порядке, – ответил я. – Просто дайте мне переодеться, и я не буду вас больше беспокоить.

Я предпочел не отвечать на его вопросы. Он и не настаивал. Вероятно, он привык к пациентам, которые не желали рассказывать о себе.

– Вы выглядите достаточно здоровым, чтобы покинуть нас, – заявил он, оценивающе оглядывая меня. – Осталось выполнить несколько формальностей, и мы вас отпустим.

С этими словами он записал мое имя и адрес и задал мне несколько вопросов о моей персоне.

Когда я выполнил все его просьбы, он вышел из палаты, предварительно сказав медсестре, чтобы она выдала мне одежду. Она принесла ее мне и оставила меня одного. Я осторожно поднялся на ноги и с облегчением обнаружил, что не чувствую никаких последствий своего приключения – в физическом смысле. Однако я так и не смог стереть из памяти ужас, который поселился в моей голове.

Первое, что мне пришло в голову, пока я шел от своей машины к лаборатории, – позвонить Дювалю, как только смогу добраться до телефона. Мне было не по себе от того, что он не проявил обо мне должной заботы после того, как со мной случилось несчастье. Насколько мне удалось выяснить, он вообще не присутствовал рядом со мной. Я решил забыть обо всем этом деле и исполнил бы свое намерение, если бы не одно обстоятельство.

У дверей моих комнат меня встретил мой молодой ассистент. Рядом с ним стояла очень испуганная горничная, работавшая в доме Дюваля. Не успел я поздороваться с ними, как девушка выложила мне информацию о том, что Дюваль мертв. Она нашла его утром, когда пришла навести порядок в доме. Зная, где меня можно найти, она пришла сюда, а не обратилась в полицию.

Быстро, как только это было возможно, я добрался до лаборатории Дюваля.

Войдя в дверь, я невольно бросил взгляд на стоящий в углу аппарат. Теперь он представлялся мне совершенно омерзительным. У его подножия лежал Дюваль, его тело было распростерто, а рука лежала на главном рубильнике, который он успел потянуть. Из последних сил он, видимо, отключил электричество.

Я подбежал к нему и поднял его руку, затем резко спросил девушку, заметив при этом, что на его горле нет никаких следов:

– Как давно вы его обнаружили?

– Наверное, около часа назад, сэр.

Подняв руку, я потрогал один из электродов, который, как я заметил, раскалялся до бела, когда аппарат был включен. Он был каменно-холодным. Дюваль пролежал здесь довольно долго, прежде чем его нашли. Я прислушался к биению сердца и обрадовался своему открытию. Я слышал его, и рука, которую я взял, была согрета жизнью. Он не умер, как я опасался (горничная боялась до него дотронуться), и я решил, что он не умрет, при условии, что я смогу его спасти.

Прошло три дня. Дюваль все еще лежал без сознания на кушетке в своей лаборатории. Я находился в соседней комнате. В течение трех дней за ним постоянно наблюдали, но, похоже, лучше или хуже ему не становилось.

Поднявшись со стула, я прошел в лабораторию и подошел к аппарату. Я не решился прикоснуться к этой дьявольской штуковине. Он казался мне колдовским, нечестивым, хотя и завораживал. Я внимательно разглядывал его, раз за разом, но так и не решился попробовать привести его в действие.

Однажды, когда я поднял глаза и посмотрел в сторону Дюваля, я с восторгом обнаружил, что он наблюдает за мной. Я сразу же направился к нему.

– Ну что ж, – сказал я, – вы прекрасно выглядите, – улыбнувшись при воспоминании о том, как доктор приветствовал меня такими же словами.

Он действительно выглядел хорошо. Его глаза были еще ярче, чем обычно, и вовсе не из-за лихорадки. В его лице читалась сила, которую я никогда раньше не замечал.

– Как вы себя чувствуете?

– Как вы и сказали, я чувствую себя прекрасно, – ответил он. – Похоже, вы и сами не так уж скверно себя ощущаете.

– Не благодаря вам, – сказал я, боюсь, немного грубовато.

Он невольно улыбнулся.

– Я пытался проследить за вами в ту ночь, когда вы сбежали отсюда, но вы скрылись из виду прежде, чем я смог вас поймать. Я сообщил в полицию, и мне сказали, что вас задержали.

Похоже, дальше обсуждать этот вопрос не стоило. Дюваль нисколько не сожалел о случившемся. Некоторое время мы оба молчали. Я ждал, что он заговорит, но он, казалось, был доволен тем, что мы сохраняем тишину.

– Вам нечего сказать? Что с вами случилось?

– Почти то же самое, что и с вами, я думаю, только в большей степени.

– О чем ты? Хватит, дружище. Господи, я уже достаточно натерпелся из-за тебя, чтобы иметь право пролить немного больше света на это дело. Вы могли бы хотя бы сообщить мне, насколько ваш случай совпадает с моим собственным. Вы видели те же вещи, что и я? Чувствовали ли вы те же ощущения, что и я?

Сначала я подумал, что он собирается прибегнуть к своей природной прозорливости, которая, казалось, была частью этого человека. Но его челюсть сжалась, как будто он принял окончательное решение после долгих мысленных дебатов.

Он ответил со всей торжественностью:

– Я расскажу вам. О первой составляющей я никогда не говорил ни одному человеку. Она касается кое-чего очень личного в моей жизни, случившегося до того, как я задумал этот эксперимент. Не сочтите меня сентиментальным слюнтяем, хорошо?

– Конечно, и не подумаю, – ответил я, улыбаясь при одной только мысли о сентиментальном Дювале.