Словно это все проясняло произошедшее, Дюваль раскинул руки в жесте "вот, держи" и зашагал прочь от меня в сторону показанного им экрана. Он меня очень раздосадовал.
– Что же все-таки произошло? Вы последовали за ним? – поинтересовался я.
– Последовал, черт возьми! Я больше всего хотел узнать, насколько сильно он повредил проектор.
– Но…
– Нет никаких "но". Я рассказал вам все, что знаю, – отрывисто бросил он.
Я хотел задать еще дюжину вопросов, и как минимум еще один, на который он так и не ответил, но было ясно, что он не хочет больше ничего говорить на эту тему. Очевидно, для него история с Жаком больше не представляла никакого интереса.
Я последовал за ним туда, где в одном из углов комнаты он установил какое-то приспособление. Подойдя к нему, я почему-то не смог подавить непроизвольную дрожь. Почему, я не могу вам сказать, возможно, это было предчувствие того, что должно было произойти, охватившее меня. Во всяком случае, я это точно помню. Меня заинтересовал странный прибор, который стоял передо мной.
Я не буду вдаваться в технические подробности этого устройства. Достаточно сказать, что в нем смешивались лучи нескольких аппаратов, среди которых один мог проецировать рентгеновские лучи, другой – ультрафиолетовые, а третий – инфракрасные. Использовались и другие, но они так мало известны дилетантам, что их описание лишь внесет путаницу.
Как я уже говорил, аппарат смешивал и фокусировал лучи в одной точке сквозь линзу особой формы, которая была слегка подкрашена. Я не помню точно ее цвет, поскольку в один момент она казалась одного оттенка, а затем, когда я принимал другое положение, цвет менялся. Примерно в пятнадцати футах перед нами находился экран.
Он был точно таким же, как в кино, за исключением одного: он был покрыт слабо светящейся субстанцией, похожей на ту, что делает стрелки часов светящимися. Когда я наблюдал за происходящим, мне показалось, что через определенные промежутки времени я различаю небольшие вспышки темно-фиолетового света, которые, казалось, перемещались снизу вверх по ткани, к которой я наклонился, чтобы рассмотреть изображение на линзе.
– Она похожа на ту, которую сломал Жак, – прокомментировал Дюваль. – К счастью, у меня есть еще одна, иначе мы не смогли бы продолжать работу, пока ее не удалось бы отшлифовать. Добавлю, что она изготовлена по формуле, которую я разработал совсем недавно. Она обладает световым эффектом, который я еще не до конца понял, и, поскольку она сделана из кварцевого кристалла, а не из стекла, позволяет проходить нескольким лучам, которым бы препятствовало обычное стекло.
– Что вы ожидаете увидеть? – спросил я, полагая, что сейчас он сможет дать мне хоть какую-то конкретную информацию. Однако он меня мало порадовал.
– Все или ничего, – ответил он, – если я прав, то, возможно, надеюсь, что какой-нибудь развоплощенный разум или парочка окажутся между этой линзой и экраном и таким образом попадут под влияние моих лучей. Однако я не могу это контролировать.
– Но, разве вы не представляете, что произойдет?
– Жак подумал, что видит на экране очертания каких-то фигур, но попал в беду, так и не сумев определить, что именно он видит. Я использовал только половину мощности, как вы поняли. А теперь, если вы не будете мешать, я подключу всю мощность, на этот раз полностью, и мы посмотрим, что произойдет.
Он старался быть спокойным, но я знаю, что этот человек, должно быть, был вне себя от волнения. Я был уверен, что он знает больше, чем рассказывает, и догадывается о гораздо большем, чем знает. Что касается меня, то, признаюсь, я был очень заинтересован и, как ни странно, немного напуган, хотя и привык видеть странные вещи.
– Не становитесь перед этой штукой, – предупредил он, наклоняясь, чтобы включить рубильник.
Раздалось шипение и вспышка. Аппарат зашипел и издал легкий треск. Через мгновение эти звуки прекратились, сменившись низким гулом, который постепенно усилился до пронзительного воя. Экран перед нами постепенно начал светлеть и стал похож на стальной лист, отражающий последний свет дня после захода солнца.
Я посмотрел на Дюваля. Он стоял, наклонив голову вперед, и все его усилия были сосредоточены на чувстве зрения, как будто он может видеть то, что желает, но при этом должен видеть это только за счет силы своего страстного желания. Я снова взглянул на экран. За короткий промежуток времени, прошедший с момента моего последнего взгляда на него, произошла радикальная перемена. Там, где он раньше светился, теперь плясали мерцающие, туманящие глаза блики. Линза сама по себе выбрасывала пучок излучения, который перекрывал экран. Все это слабо напоминало действие обычного светового проектора, если бы его лучи были направлены на лист чистой воды, за исключением того, что в свете, игравшем на экране, не было постоянства в направлении.
Затем произошло еще одно изменение. Между экраном и проектором начали метаться маленькие точки света. Они, как яркие пылинки, зависали в луче на мгновение, а затем гасли. Их количество увеличилось, и они задерживались все дольше. В итоге то тут, то там появлялась то одна, то другая. Вдруг показалось, что их там мириады, и, что поразительно, они стали выстраиваться по определенной схеме. Там была какая-то фигура. Теперь я мог ее разглядеть. В этом луче было что-то странное, чудовищное. По форме это был не человек, но карикатура на человеческий облик. В нем чувствовался какой-то звериный ужас. Его глаза, казалось, были обращены на нас в неистовой ярости и жажде убийства. Он бешено жестикулировал и, казалось, делал угрожающие движения в нашу сторону.
На мгновение я застыл, охваченный ужасом. Затем я различил новый звук, пробивающийся сквозь шум аппарата. Он был тонким и неясным, похожим на тревожный звон множества маленьких бронзовых колокольчиков, но без эффекта разрыва. Фигура теперь уже четкая и страшная, повернула голову, словно прислушиваясь.
Раздалось шипение и вспышка. Аппарат зашипел и издал легкий треск. Через мгновение эти звуки прекратились, сменившись низким гулом, который постепенно усилился до пронзительного воя. Экран перед нами постепенно начал светлеть и стал похож на стальной лист, отражающий последний свет дня после захода солнца.
Я посмотрел на Дюваля. Он стоял, наклонив голову вперед, и все его усилия были сосредоточены на зрительном восприятии, как будто он видел то, что хотел, но создавал это только благодаря силе своего желания. Я снова взглянул на экран. За короткий промежуток времени, прошедший с момента моего последнего взгляда на него, произошла радикальная перемена. Там, где он раньше светился, теперь плясали мерцающие, путающие глаза блики. Сама линза выбрасывала луч сияния, который загораживал экран. Все это слабо напоминало действие обычного светового проектора, если бы его лучи были направлены на поверхность прозрачной воды, только не было постоянства направления света, игравшего на экране, за которым мы наблюдали.
Затем произошло еще одно изменение. Между экраном и проектором начали метаться маленькие точки света. Они, как яркие пылинки, зависали в луче на мгновение, а затем гасли. Их количество увеличилось, и они задерживались все дольше. Наконец то тут, то там появлялась то одна, то другая. Вдруг показалось, что их там мириады, и, что поразительно, они стали выстраиваться по определенной схеме. Там была какая-то фигура. Теперь я мог ее разглядеть. В этом луче было нечто сверхъестественное, чудовищное. Это была не человеческая фигура, а карикатура на человеческий облик. В нем чувствовался какой-то звериный ужас. Его глаза, казалось, были обращены на нас в неистовой ярости и жажде убийства. Оно бурно жестикулировало и, казалось, делало угрожающие движения в нашу сторону.
На мгновение я застыл, завороженный ужасом происходящего. Затем я различил новый звук, пробивающийся сквозь шум аппарата. Он был тонким и неясным, как отдаленный звон множества маленьких бронзовых колокольчиков, но без влияния расстояния. Фигура, теперь уже четкая и страшная, повернула голову, словно прислушиваясь. На ее лице отразился страх, и она поспешно повернулась, словно собираясь уйти. Позади нее возникло какое-то движение.
