Я даже пыталась составить списки — плюсы и минусы каждого решения, но у меня ничего не получилось. Потому что на самом деле один и тот же факт можно было рассматривать и как плюс, и как минус, даже диагноз Бестужева. Да-да, даже диагноз! Потому что благодаря ему Олег спелся с моей дочерью. И потому что Бестужев, как он сам выразился, сделал выбор, и будет придерживаться этого выбора, учитывая не только свои, но и мои интересы. По крайней мере пока он в этом заинтересован.

Конечно, вопреки тому, что нёс Андрей, я не верила, что Олег способен на убийство, и не волновалась за свою сохранность. Точнее, не так — он способен, но не станет делать ничего подобного по той же причине: выбор. Он выбрал обычную жизнь, с её правилами и ограничениями, и живёт ею. Если и убивает, то исключительно в собственных книгах.

Но для того, чтобы принять положительное решение, мне всё равно чего-то не хватало. Может, обыкновенной романтики — хочется же услышать «я тебя люблю», а не рассудочные рассуждения о будущем, — а может, чего-то ещё.

В конце концов кто-то там, наверху, наверное, решил, что Нина — птица гордая, и пока не пнёшь, не полетит.

И пнул.

Нина

В последний день старого года мы с папой занимались приготовлениями к торжеству — убирали квартиру и готовили праздничный стол, — а Маша либо помогала нам, либо смотрела телевизор. 31 декабря — хороший день для того, чтобы посмотреть какую-нибудь старую детскую сказку, и Маша зависла сначала на «Золушке», потом на «Морозко», и когда последняя закончилась, начала щёлкать каналами, ища ещё что-нибудь интересное. Я в это время была на кухне и рубила оливье — шесть часов вечера, как раз самое время, — когда Маша неожиданно завопила из комнаты:

— Ма-а-ам! Ой-ой-ой, ма-а-ам!

Вопль был настолько паническим, что мы с папой, переглянувшись, тут же побежали в гостиную.

Маша с глазами размером с две монеты сидела на краю дивана, подавшись вперёд, будто стремилась что-то рассмотреть, и таращилась в телевизор, на котором явно шли новости.

— Что случилось? — спросила я, но вместо ответа Маша ткнула пальцем в телевизор.

Я посмотрела на экран — и моментально будто очутилась посреди ледяного озера. Кожу закололо, а изнутри, из самого сердца, пошла волна холода, вымораживая внутренности и заставляя сжиматься от дичайшего страха.

В новостях показывали происшествие в метро — сначала драку двух подростков лет десяти-двенадцати, потом как один из них падает на рельсы и, по-видимому, травмирует ногу — встать он не может, как ни пытается. А поезд уже выезжает из тоннеля…

И неожиданно, отделившись от толпы, вниз спрыгивает мужчина. Подхватывает мальчишку на руки и кладёт на перрон, но сам, конечно, уже не успевает забраться следом — поезд слишком близко, слишком!!!

Под бешеный гудок и скрежет я зажала ладонями глаза, ощущая, как сердце бьётся где-то в горле.

Я не могла не узнать Олега — его куртку, шапку и в целом невозмутимую манеру двигаться. Он делал всё быстро, но спокойно, словно совсем не умел бояться.

А он и не умел…

— Мама, перестань жмуриться! — шипела Маша, цепляясь за мои локти. — Ну что ты, в самом деле! Самое интересное пропустила! Теперь придётся искать запись в интернете.

— Ты шутишь? — произнесла я слабым голосом и опустила ладони вниз. Меня трясло, словно в лихорадке. — Я не стану это смотреть.

— Да с Олегом всё в порядке! — возмутилась моя бесстрашная дочь. — Только что ведь сказали, что он не успевал выпрыгнуть, поэтому лёг между рельсами. Там, оказывается, место как раз есть для таких случаев!

— Маш, отстань от мамы, — тихо проговорил папа и вздохнул. — Я сам чуть сердечный приступ не получил. Правда, я не узнал этого вашего писателя. Надо же, какой смелый.

— Олег не умеет бояться! Он сам говорил, — с какой-то даже гордостью заявила Маша. Несмотря на тон, она и сама была бледненькой.

— То, что он не умеет бояться, не значит, что его поступок можно считать не героическим, — пробормотала я и вытерла мокрые щёки. Господи, если Бестужев и дальше будет так себя вести, я поседею раньше, чем дождусь пенсии. — И…

— Ой, смотри! — замахала на меня Маша и вновь закивала на телевизор, где хмурый и слегка взъерошенный Олег, недовольный, будто его разбудили в четыре утра, а он собирался спать до восьми, выговаривал журналистам, которые подловили его, судя по всему, при выходе из больницы:

— Пожалуйста, не надо меня преследовать, я не сделал ничего особенного. Мальчишка упал, я прыгнул, чтобы его поднять. Вот и всё.

Лицо ближайшей журналистки удивлённо вытянулось, она явно хотела что-то уточнить, но Олег, буркнув «всего доброго», пошёл прочь от камер. И сразу после этого в новостях стали рассказывать, что спаситель незадачливого мальчишки — известный писатель Олег Бестужев, начали показывать полки с его книгами и фотографии с последней ярмарки, где он раздавал автографы.

— Продажи теперь взлетят, — иронично фыркнул папа, но мне было не до шуток.

— Пап, ты сам оливье дорежешь? — поинтересовалась я, прижимая ладонь к груди — сердце до сих пор колотилось. — А то мне отъехать надо. И, если получится, я его сюда привезу.

— Оливье привезёшь? — вновь пошутил папа, но Маша его перебила:

— Олега? — выдохнула дочь и расцвела улыбкой. — Ура! Деда, я тебе помогу, что надо резать?

— Сиди уж, — улыбнулся в ответ мой мировой и самый понимающий родитель. — Я сам. Поезжай, Нина. Хватит маяться и сомневаться.

Я не говорила папе о нашем разговоре с Олегом, но он понял всё и без слов — просто по моему настроению и поведению в последние дни. И по тому, что на работу я не ходила.

— Согласна. Хватит.

Нина

По пути я пыталась дозвониться Олегу, но мне с завидным постоянством сообщали, что абонент находится вне зоны доступа. Либо грохнул телефон, прыгая на рельсы, либо просто отключил его. Почему-то мне казалось, что скорее второе.

Звонила в дверь я долго. Минут пять стояла и трезвонила, а когда думала уже начать орать: «Олег, это я, Нина» — Бестужев наконец открыл.

Он был такой же взъерошенный, как и на недавнем видео, и точно такой же недовольный. Но хоть переоделся — домашние джинсы и свитер красноречиво заявляли о том, что в ближайшее время Олег никуда не собирается. Интересно вообще, куда он ехал…

— Нина, — вздохнул Бестужев, впуская меня в квартиру. — Ты тоже, что ли, увидела этот сюжет по телевизору? Мне уже весь телефон оборвали, выключить пришлось. Раздули что-то из ерунды…

— Это не ерунда, — возразила я, стараясь не показывать, насколько же мне хочется просто обнять его — и больше ничего не говорить. — Ты мог пострадать.

— Ну не пострадал же. Поговорили, поохали — и хватит. Ты ведь знаешь, что я не испытываю страха.

— Ага, — кивнула я и как-то глупо хихикнула. — И сострадания тоже не испытываешь.

Олег сильнее нахмурился и озадаченно на меня посмотрел.

— Что?

— Сострадания, говорю, не испытываешь. Тебе должно быть пофиг на этого мальчика. Судя по тому, что я прочитала в тех статьях о диссоциальном расстройстве личности, по крайней мере. Абсолютно пофиг! А ты бросился его спать. Почему?

— Потому что я стоял близко к платформе и мог это сделать, — проворчал Олег, сверкая на меня глазами. — Я всё рассчитал — прыгаю, передаю ребёнка, потом ложусь между рельсами. Так и сделал.

— Выбор, Олег, — сказала я, продолжая улыбаться. — Ты сам говорил мне о нём. Ты сделал выбор — не из-за сострадания или отсутствия страха, как мне кажется, а просто потому что захотел помочь и был на это способен. И я не думаю, что это не героический поступок, как ты пытаешься всем доказать, объясняя, что не способен бояться. Нет, героический! Потому что тебе, в отличие от многих других, гораздо проще плюнуть, растереть и забыть. Если бы я в тот момент была на твоём месте и не помогла бы этому мальчику, потом мучалась бы от угрызений совести. А ты бы не мучился.