— Как назовешь мою внучку? — последнее, что спрашивает Абрус.

— Вика говорила, что если будет девочка, то она бы хотела, чтобы малышку завали Дариной. В честь её родной мамы и бабушки. Я выполню её просьбу.

— Спасибо, — слегка улыбается, но слезы всё равно прорываются у него. Обнимает меня и уходит.

— Кто будет с малышкой находиться? — задает вопрос Лена.

— Я буду, — отзывается Аня так быстро, что я не успеваю слово вставить. Только потом спрашиваю.

— Ты точно решила?

— Да, Кир. Я хочу с ней познакомиться. Привыкнуть. Сегодня она потеряла мать. Ту, в которой она была семь месяцев. Она знает её голос, её привычки. Изнутри ребенок чувствует мать. И сегодня этой мамы у неё не стало. Я хочу попытаться ей её заменить. Поэтому нам нужно познакомиться и побыть наедине друг с другом. Чтобы она почувствовала во мне близкого человека и смогла довериться.

— Хорошо. Я помогу тебе в этом и поддержу твое решение.

— Спасибо. Для меня это правда важно. Мы будем одной семьей, и я хочу, чтобы мы все любили друг друга.

— Я люблю тебя.

— И я тебя, Кирюш.

— Ну, раз договорились, пройдем, оформимся. Документы с собой твои?

— Да. В телефоне только. Поможет?

— Можно. Но лучше подвезти оригиналы или копии хотя бы.

— Хорошо. Позже можно будет подвезти и за вещами съездить?

— Конечно, я распоряжусь. Слава богу, когда-то тут десять лет отработала. Многие ещё помнят и выполняют мои просьбы.

— Спасибо, — благодарит Аня, и они уходят вместе с кувезом, где лежит малышка.

Когда все бумаги оформлены, наконец-то размещаюсь в палате. Тут точно люкс, не иначе. В Гонконге я лежала в обычной палате с тремя девчонками и нашими чадами. Но тут иначе. Просторная палата. Она даже огромная по меркам того, что было у меня. Светло- персиковый стены, холодильник, кулер с водой, комната с большой кроватью и с разными датчиками. Тумбочка, бра. Кондиционер и телевизор, что в обычных условиях не встретишь. Там спасают девичьи разговоры по душам и всякая вкусняшка, которую любимый человек втайне привезет своей жене. Просторный шкаф для одежды, пеленальный столик и кроватка для младенцев. Все красивенько тут. Мягкие бортики, розовый пледик и матрасик с простыней. Мило так выглядит. Я и забыла уже все эти младенческие прелести. Невольно улыбаюсь, осматривая всё. Заново всё проходить придётся. Только теперь ситуация другая. Со своим ребенком как-то проще. А тут много страхов и вопросов возникает. Сможет ли принять меня Дарина? Справлюсь ли я? Смогу ли я дать ей всю ту любовь, на которую способна только мама? Не буду ли в ней видеть Вику? — Господи, помоги! — складываю руки на груди. — Помоги пройти этот путь. Помоги нам справиться со всеми трудностями. Помоги полюбить и принять друг друга. Аминь! — перекрещиваюсь, смотря в окно из комнаты на купол церкви, который находится относительно близко к больнице.

Когда открывается дверь, я надеюсь, что это Кирилл. Но это Елена заглядывает, а затем проходит вглубь комнаты вместе с другим врачом.

— Анюточка, я хочу тебя познакомить с Людмилой Геннадьевной. Она детский врач-педиатр. Она будет курировать вашу малышку. По всем вопросам обращаться сможешь к ней. Так как я не работаю в этой больнице, то оставаться не могу. Но Людмила Геннадьевна прекрасный врач, так что оставляю вас, девчонки, в надежных руках.

— Очень приятно познакомиться, — отвечаю искренне. Она тоже улыбается мне. Глаза добрые, да и на вид страха не вызывает. — А что сейчас с малышкой? Мне её принесут?

— Сегодня девочка будет под наблюдением в кювезе с остальными только родившимися детками. Ей ещё нужен теплообмен. Также нужно взять анализы. И в первые сутки малыши могут терять вес. Так что нужно понаблюдать. Если всё будет хорошо, то завтра вечером малышку вам принесут. И вы сможете её самостоятельно кормить, поить и ухаживать за ней.

— Спасибо, — благодарю этих женщин.

— Анечка, я тогда прощаюсь с тобой и желаю удачи. У вас все получится, — обнимает меня крестная Кира.

— Спасибо. До встречи.

— Пока-пока! — выходят вместе с Людмилой Геннадьевной из палаты. И я остаюсь одна. Пока не появляется Кир с сумкой. Ставит на пол и притягивает меня к себе. Крепко обнимает. Целует. Нежно. Трепетно. Выдает свои эмоции через нашу связь. Мы действительно стали чувствовать друг друга с полуслова, полувзгляда. Родные души? Не знаю. Может, и правда родные. Согласна с этим. Давно согласна. Ведь кроме него никого другого не вижу. Да и не хочу видеть. Мой Кир. Мой Сомов. Мой друг. Моя любовь. Моя опора. Моя вселенная.

— А тут уютно. — осматривает комнату и только потом сцепляемся взглядами. — И кровать большая. — ухмыляется и подмигивает.

— Только не говори, что ты тут останешься. — более серьёзно уже говорю.

— Да, — плюхается на кровать Кир. — Не хочу, чтобы ты одна с этим разбиралась.

— Кир, ну я же попросила. Мне нужно время, чтобы с ней познакомиться, привыкнуть.

— А я что? Обещаю, мешать не буду. Но ты же помнишь, что в горе и радости вместе? Вот поэтому я хочу быть рядом в разные периоды. Тем более не тебе одной предстоит знакомство. — между прочим, как бы замечает.

Нет, он, конечно, прав. Он малышку тоже не видел. Даже на руки не брал, хотя является главным членом в её жизни. Её вообще к груди матери хотя бы прикладывали? Черт, не спросила. И крестная Кира уже уехала.

— А Соня? Она же дома. Ей мы тоже нужны.

— Соня с моими родителями едет на дачу к тете Тане на все выходные. Там рыбалка, пони, много детей. Так что ей точно не до меня будет.

— Ладно, — сдаюсь его напору. Развешиваю и раскладываю на места маленькие вещички: подгузники, присыпку, влажные салфетки, пеленки. Свои вещи тоже на место раскладываю. Банные принадлежности отношу в ванную комнату, которая оказывается в палате. Вот для мамы точно роскошь. У нас это все на этаже было. Приходилось девочек просить, чтобы приглядели, и бегом в душ. За пять минут успеваешь и тело помыть, и голову. Нежиться под душем времени нет. И так каждую подстраховывали. А если ещё и слышишь, что где-то плач, то купаешься ещё быстрее. Кто там говорил, что солдат должен одеться, пока не догорит спичка? Поверьте, это херня по отношению с тем, как моется мать в душе в роддоме. Там не то что она догореть не успеет, она даже до середины с огнем не успеет доползти.

Вечером мы пару раз поднимаемся в отделение недоношенных деток. Наша, оказывается, ещё самая крупная, хотя всё равно кажется крохотной. Взять на руки пока не разрешили. Она была под капельницей. Мы лишь погладили по ручке, и первое, что сделала Даринка — она так крепко стиснула мой палец, что у меня внутри всё перевернулось. Моя девочка. Пусть не родная. Пусть её выносила другая, но она моя. Я уже люблю эти крохотные пальчики, ручки, ножки. Эту маленькую кареглазую девочку. Второй раз мы навещали, когда она спала. Тогда рука не дернулась её разбудить.

К вечеру следующего дня наконец-то нам её принесли. Такую крошечную. Завернутую в пеленку с какими-то мишками. Первое, что делаю, беру на руки и прикладываю к груди. Осторожно так. Как самую драгоценную ношу. Маленькая. Хрупкая. И легкая. Соня была чуть больше и тяжелее. Она же как пушинка. На руках что-то гулит на своем языке. Кряхтит. Делаю смесь и даю малышке. Она его жадно глотает. Аппетит хороший, что радует. Может, не так и долго тут пробудем. Дома всё же лучше и спокойнее. Только сейчас понимаю, что в новом доме комната не готова, и в шоке поворачиваюсь к Киру, который следит, как я ношусь столбиком с Даринкой на руках.

— У нас ничего не готово. Нет ничего для дочки. Ни столика, ни кроватки, даже коляски, Кир, — в панике смотрю на него, а он лыбится.

— Ты чего улыбаешься?

— Пока утром ты спала, я всё заказал по интернету. Завтра доставят. Соберу своих парней на сабантуй и будем разбираться. — улыбается и перехватывает у меня Даринку. Ей не очень нравится, и она срыгивает на него всю кашу.