Была у нас одна девочка во дворе, которая подошла к плите, где на огне стояла кастрюля с водой для макарон, а пламя задело её одежду. Так и загорелась. Еле спасли. Ожоги по грудной клетке, спине. Пришлось пересадку кожи делать, а в некоторых местах все же остались следы от ожога.

Параллельно бегу умываться в ванную. Чищу зубы. Не хочется показаться неряхой Кириллу. Хотя у меня внешний вид какой-то затюканной домохозяйки. Да, давно я не лежала в ванной с пеной, не делала масочки для лица. Надо бы исправить положение, но об этом подумаю потом. Ополаскиваю лицо. И промокаю его полотенцем. Уже лучше. Молоко как раз закипает. Закидываю манную крупу, довожу до кипения. Снимаю с огня. Выключаю полностью конфорку. Перекладываю кашу в тарелку и отставляю на балкон остудиться немного.

Завариваю дочке чай. Себе кофе и бутерброд с сыром и маслом. Нарезаю в кашу фрукты. Черника, банан, клубника. И ставлю тарелку и кружку в её стульчик.

— Соня, ну правда, не смешно уже. Вставай, говорю, а то папа приедет, а ты в трусах. Не красиво же, — тормошу смеющуюся дочь.

— Я вседла класивая, в тлусах или платюське, — присаживаясь на подушке и откидывая волосы назад, заявляет дочь.

— Да, ты всегда красивая. Но папа — мальчик, и он не должен видеть тебя голой.

— А кого папа мозет видеть гояй?

Боже, Соня… Любопытная ты моя. Откуда в маленькой головке столько вопросов. Даже меня в тупик ставит.

— Эм… Жену. — не стану врать дочери. Но и рассказывать о пестиках и тычинках точно не буду. Пока она ещё слишком маленькая. Хоть и любопытная.

— Но у папы неть зени… — парирует Соня.

— Девушку свою… — на крайний случай говорю.

— И девуськи нет… Этла Вика ему не пала… Он её не любит.

— Так, все, иди умываться, — отправляю дочь, и на мое счастье, она слушается. А я заправляю постель. Сажаю за стол и даю ложку. Соня уже привыкла, что дома она самостоятельный ребенок. Это в гостях она немного может покапризничать и перенять на себя мое внимание. Почувствовать почву под ногами и знать, что мама рядом. Дома же Соня самостоятельный ребенок. Знает, где и как умываться, где стоит её щетка и как нажать на дозатор с пастой. Знает, что ложкой нужно есть из тарелки. Умеет её держать и попадать в рот. Не всегда, конечно, успешно. И не всегда идеально чисто. Зато сама.

Пока дочь наяривает кашу под мимимишки, я складываю в рюкзак запасные вещи. Одежду. Бутылочку с водой. Пару игрушек. Книжки. Любимое печенье для перекуса. Там же аптечку. Надеюсь, она не понадобится. Перепроверяю еще раз и закрываю рюкзак.

— Мамоська, я все съела. Можно маинку? — просит дочь из кухни.

— Иду, Сонь. Мандаринку хочешь?

— Дя. И папе возьму. Мозя?

— Можно, зайка, можно. — улыбаюсь непосредственности дочери.

— Держи мандаринку. Скушаешь. Потом пойдем мыть руки и сделаем укольчик, а потом одеваться.

— Не хотю укойсик, — надувает губки Соня.

— Малыш, я бы тоже не хотела тебе их колоть, но они помогают тебе, чтобы ты могла хорошо бегать, стоять, ходить. Они помогают твоей крови, которая течёт по венкам. Понимаешь, малыш?

В такие моменты материнское сердце сжимается от боли. Как бы я хотела, чтобы мой ребенок был полностью здоров. Чтобы, как и все дети, могла не бояться упасть, удариться или пораниться. Но для нас это большая роскошь. Соня — очень нежный цветочек, который нужно оберегать от травм, порезов или ушибов.

Хорошо, что в Гонконге мне помогли и заболевание Сони имеет легкую форму, хоть оно и неизлечимое. То есть его можно только поддерживать. А в будущем Соне придётся активно заниматься физическими нагрузками.

Сразу подобрали оптимальное лечение. И даже донор не понадобился. Есть риск, что с возрастом форма может поменяться, и все же понадобится донор плазмы. Но я верю в лучшее. И что Соня с нами навсегда.

От мрачных мыслей отвлекает звонок в дверь.

— А вот и папа приехал, — подбадриваю дочь, завязывая последний хвостик на её головке, и иду открывать дверь.

— Привет, — здоровается Кир и ухмыляется моему виду. Да, я так и не успела переодеться. Шелковая темно бордовая ночнушка чуть выше колена и такой же халат из комплекта, подаренного сестрой на Новый год. — Классно выглядишь, — ухмыляется.

— Папоська! — бежит к нему навстречу Соня и обнимает за шею и в лоб задает вопрос. — Папоська, у тебя есть зена?

— Кто? — переспрашивает Кир недоуменно. Да, все же переводчик ему бы не помешал. Ну уж нет. Сегодня я тоже хочу отдохнуть от компании Кира. Он отец, в конце концов. Пусть тоже привыкает разбирать её Абвгдейку.

— Жена, — подсказываю я.

— Нет. Нету, — качает головой Кир.

— А девуська? — спрашивает Соня. На что Кир так же отрицательно машет головой.

— Воть. У меня есть мама, а ты мой папоська. Значит, ты можешь видеть маму гояй. — выносит свой вердикт Соня, а я округляю глаза. Кир давится смешком.

— Соня! — чуть звонче дочке говорю. Выдыхаю и для Сони повторяю. — Твой папа может видеть голой только жену. — одеваю на дочь шапку.

— Тяк позенитесь… — заводит в тупик дочь.

— Я не против, — с улыбкой парирует Кир. Вдвоем на меня смотрят.

— Зато я против. — натягиваю куртку на дочь.

— Мы с тобой её уговорим. Ты же мне поможешь? — шепчется Кир с Соней.

— Дя, папоська, — бьет пять по руке Кира. Тот её в щеку целует.

— Быстро вы сговорились.

— Просто в ней течёт моя кровь, — с гордостью отвечает Кир.

— Кстати, о крови. — серьезней уже добавляю. — У Сони гемофилия. Это наследственное заболевание. Поэтому за ней нужно следить и не допускать порезов, ссадин и ушибов. Нужно максимально её оберегать. Но это не значит, что посадить в клетку и любоваться. Она живет полноценной жизнью, просто надо находиться все время рядом. Степень заболевания, слава богу, не такая острая, и мы обошлись без донора. Только инъекции и уколы. Если Соня вдруг поранится, сразу звони мне, и я приеду. Потому что если вовремя не остановить кровь, Соня может погибнуть. — намеренно пугаю, чтобы понимал степень ответственности.

— Я понял, — максимально собранно говорит Кир. И я доверяю.

— Кир, она всё, что у меня есть. — слезы сами напрашиваются. Душат. Он обнимает одной рукой меня, другой держит Соню.

— Я позабочусь о дочери. Не переживай. Спасибо тебе за неё. — в макушку целует. — Она нереальная.

— Да, в неё невозможно не влюбиться. — вытираю слезы и улыбаюсь дочери.

— Ну что, Кукленок, готова к веселью с папой? — спрашивает Кир.

— Дяяя! — радостно визжит Соня. И меня подхватывает её азарт и счастье. Все, что хочу видеть в её глазах — радость и счастье.

Готовиться к свиданию спустя два года очень непросто. Оказывается, я просто забыла, как это делается. Два года в декрете сказываются. В Гонконге было все просто: деловой костюм, юбка или блузка — это что-то на праздничном. Высокий хвост. Минимум косметики. Только реснички. В остальное время я мама. Джинсы, спортивные штаны, кроссовки, свитшоты и свитера. Объемный пуховик и шапка. Умылась. И уже хорошо. Заморачиваться на приличный внешний вид некогда, когда ты мама в декрете, а ещё и одна. И да, важный аргумент — ты работающая одинокая мама в декрете. Это, знаете, когда малышка висит на груди, а другой рукой ты доделываешь сайт, при этом поглядываешь, чтобы молоко на плите не сбежало для каши. Поэтому быть девочкой не было времени и возможности. Я была и мамой, и папой для дочери.

Поэтому сейчас переключиться очень странно и необычно. Настраиваюсь на то, что решила с самого начала. Главное же начать. Правильно?

Ванная с пеной. Бокальчик белого игристого для настроения. Включаю одну из новинок сериала. Накладываю масочку на лицо. Класс. Сто лет, кажется, так не отдыхала. Вода теплая и приятно расслабляет. Впервые за два года расслабляюсь. Этого не хватало. Зря все-таки лишила себя помощи. Нет, девчонки, конечно, прилетали, помогали. По очереди носили на руках Соню. Меняли подгузники и даже по очереди дежурили, когда начались колики и полезли зубы. Они же нам дались с особой тяжестью. Я думала, этот период никогда не закончится. Но, как говорится, все в этой жизни имеет свой срок.