Ей нравятся эти дети, они опрятные, причесанные, не сутулятся и не носятся по коридорам. Она им улыбается:

Кто хочет к доске?

Вера Павловна открывает дверь тяжелым ключом, идет по коридору на ощупь. Свет включать нельзя. В темноте коридоры наполнены шепотами и тенями тех, кто в ней учился. Школа открылась в 1957 году и насчитывает около семи выпусков.

Поставьте мне пять, тянутся за ней эти дети.

Вызовите к доске, дергают за юбку.

Спросите меня, хватают за руки.

Я выучу, я отвечу, берут за горло.

Вера Павловна ведет рукой по скользкой стене, ее пальцы касаются слизней. Она их сбрасывает, но они наползают снова.

Наконец она нащупывает ручку двери. Проникает внутрь, быстро закрывает за собой, чтобы не просочились ни слизни, ни дети.

Мой кабинет, кивает она и успокаивается. Здесь она дома больше, чем дома.

Женщине нужна комната, где она может читать, пишет в своей тетради Вера Павловна. И тетрадь для молитвы труда и воздержанности, добавляет она.

Она читает Вирджинию Вулф, кое в чем та хороша, читает стихи Ахматовой и Есенина, прозу Горького и Шолохова. Но больше всего она любит Некрасова.

Вы знаете, Николаю Алексеевичу Некрасову исполнилось бы двести лет. Мне грустно, что я не его современница. Иногда я его перечитываю, у него такая любовная лирика, вы удивитесь, улыбается Вера Павловна. Не социальная, не гражданская, как считают критики, а именно любовная чудо как хороша.

На следующий день Вера Павловна присылает Сане на почту поручение провести вечер Некрасова.

Что должно быть на вечере? — спрашивает Саня.

Как что, поэзия, отвечает Вера Павловна. Никто не знает, как трудно ей проверять электронную почту: у нее их две, она вечно в них путается. Кнопка «ответить» сверху, а значок «прикрепить» снизу. Но каждый раз они находятся не на своих местах, и ей приходится искать по всему монитору. Как что, пишет она, слова, стихи, воспоминания.

Анжей сидит на диване, смотрит телевизор. Его голова не большая кудрявая, как раньше, а лысая, маленькая. Ему хочется стать еще меньше, спрятаться, исчезнуть. Но он сидит на диване Веры Павловны и смотрит ее телевизор.

Она в школе. А он здесь. А мама исчезла. Так уже было.

На его лице сонные полосы от подушки, словно реки, которых он не видел. А глаза — черные дыры, никто не может в них заглянуть, потому что они поглощают весь свет.

Он берет с полки «Шедевры импрессионизма». Больше всего ему нравится Ван Гог. «Звездная ночь» закручивает его кишки в узел, и он возбуждается. Он сует руку в штаны, но слышит поворот ключей в замке, ее тяжелые шаги по коридору растаптывают его желание.

Я связалась с отделом опеки и попечительства, говорит Вера Павловна, скоро тебя отправят в санаторий подлечиться. А потом ты вернешься в школу.

Она стоит в дверях, одетая для школы, и пахнет школой.

От слова «школа» ему становится плохо. Еще хуже, чем сидеть на ее диване, ходить в ее туалет, есть ее манную кашу и яйца. Хотя он думал, что хуже уже не будет.

А мама? — спрашивает он.

Мама найдется, говорит Вера Павловна, пропьется и приползет.

Она хочет погладить Анжея по голове, провести ладонью по нежной коже, но сдерживается. Ставит сумку на тумбочку, снимает туфли.

Анжей целых два дня сидит на ее продавленном диване.

Две недели не ходит в школу.

Он быстро выветривается из голов одних (одноклассники) и надолго застревает в головах других (Саня).

В детском саду ему сказали, что цыгане — дети дьявола. Дети дьявола не должны жить в обществе, а должны спать и работать в цирке.

Тогда он придумал, как им отомстить. Рисовал уродливых слизнеобразных существ и назначал им имена своих обидчиков. Вешал их в комнате на пластилин.

Теперь он вырос. Рисунки больше не помогают. Даже те, которые Бэнкси оставляет на домах и заборах как послания. Больше всего посланий находится в Лондоне, но Анжей — в Дудиново, а взрослые — на другой планете, потому что на этой они не справляются.

Саня ходит по школе, делает ресерч о Некрасове.

Нинель Иосифовна сидит за столом в своем кабинете, который похож на каморку, на кладовую. Окно в каморке небольшое, форточка открыта, в форточку проникает краешек белого неба.

В каморке стоит вытянутый стол. Он весь завален ВПР и аттестационными экзаменами. Стопка пятого «А», пятого «Б», здесь все классы. Под каждым классом обозначена фамилия учителя, ответственного за экзамен. Нинель Иосифовна классифицировала все работы и подписала классы.

Саня должна получить список выступающих на вечере Некрасова, от каждого класса по представителю.

Нинель Иосифовна надевает очки, диктует, Саня записывает в заметки на телефоне. Нинель Иосифовна доходит до одиннадцатого класса и сообщает, что от класса нет никого.

Почему?

Петя в последний момент отказался, пришел и полчаса мямлил, что надо готовиться к экзаменам, он не успевает, у него голова распухла, а тут еще этот Некрасов.

Да уж, говорит Саня, этот Некрасов. И ищет глазами свою фамилию под стопками листов на столе.

Фамилия Нинель Иосифовны стоит под работами по русскому десятого и одиннадцатого классов. В десятом классе учатся семь учеников, в одиннадцатом — пять.

Школьники уходят после девятого класса, не видят смысла учиться дальше, поступают в колледж, идут в армию, устраиваются на работу.

Высшее образование, кому оно сейчас нужно, говорят они, когда Саня просит поднять руки тех, кто собирается пойти в десятый.

Какую профессию вы собираетесь получить после девятого класса?

Они называют программистов, экономистов, кондитеров, парикмахеров и владельцев «теслы». Саня понимает, что они не знают современных профессий. Но знают, что высшее образование обесценилось.

Это такое поколение, говорит Нинель Иосифовна, они уже четко понимают, чего хотят. Мы такими не были, добавляет она, такими осознанными.

Да уж, снова говорит Саня и листает работы своего седьмого «А». При контрольном списывании Марк написал «щучка» вместо «шубка». В его исполнении молодая учительница ходит в щучке и запахивает щучку, когда дует метель. Саня хочет это сфотографировать и отправить Горошку, но ей неудобно при завуче.

И все же почему Некрасов? — спрашивает Саня.

Нинель Иосифовна снимает очки.

А вы кого хотите?

Хочу современную поэзию.

Вы ей говорили об этом, предлагали другое?

Саня ей говорила. Вера Павловна тогда и сказала про неожиданную любовную лирику Некрасова.

А современную поэзию оставим на следующий раз, улыбнулась она, я тоже ее люблю.

А что именно вы любите, спросила Саня, каких авторов?

Да весь Серебряный век, махнула рукой Вера Павловна, что и говорить, рифмы они отточили на славу.

Современная поэзия — это не Серебряный век, думает Саня, это не рифмы и уж точно не слава.

Саня делает ресерч про Некрасова.

Я не люблю Некрасова, говорит Светлана Владимировна, он был гадом на самом деле.

Почему? — удивляется Саня.

Как, вы не знали? Он отвратительно относился к людям и играл в карты на деньги.

Я не люблю Некрасова, сообщает Наталья Власовна, в своем журнале он печатал себя, это некрасиво.

Хоть Некрасов, хоть Пушкин, пожимает плечами Ада Викторовна, вы мне все надоели.

Я из лесу вышел, был сильный мороз, вспоминает Анна Николаевна, хорошее было время.

Саня находит проект библиотеки им. Некрасова. Он называется «Анкета о Некрасове» и начинается так: «И теперь, к двухсотлетию Некрасова, мы вновь обратились к пишущим современникам. Наша новая анкета о юбиляре и похожа на прежние, и отлична от них, а совокупность полученных ответов… многое говорит о великом поэте, но еще больше о нас, нынешних его читателях».

Саня ничего не понимает про себя через Некрасова. Но, может, ей нужен более запутанный способ. Она поймет про себя через других, которые поняли себя через Некрасова.

Она выбирает несколько писателей и поэтов и делает коллаж из их голов с баблами. Получается что-то вроде комикса.