— Сядьте поближе к колесу и не высовывайтесь, — приказал Ржавый и внимательно оглядевшись по сторонам, задумчиво пробормотал. — В нас они стрелять не станут.

— Это еще почему? — спросил Остап.

— Побоятся попасть в машину. Тачка на Карфагене дюже ценная вещь, они и поцарапать ее не посмеют. Будут нас выманивать.

Ржавый осторожно поглядел под кузов.

— Не видно никого, наверное, за контейнером укрылись, гады, — процедил он сквозь зубы, подкрался к кабине и попытался открыть дверь. — Не открывается. Замок заклинило.

— Меня ранили, — раздался жалобный стон Герпы.

На его животе расплывалось кровавое пятно. Герпа учащенно дышал, прижимая рану левой рукой. Правая, в которой был наган, дрожала мелкой дрожью.

— Дай гляну, — Ржавый приподнял окровавленную руку Герпы. — М-да, дело плохо…

— Я умру? — сипло произнес раненый.

— Что ты! Еще сто лет проживешь!

Конечно же, он врал.

Тут Мона повернулся направо и замер соляным столбом.

— М-м-мертвяк, — проскулил он.

Он увидел труп водилы грузовика. Вернее, то, что от него осталось. Торс с окровавленной головой и обрубками рук.

— Это тот, кто за рулем был. Его тушканчики обглодали, — пояснил Остап.

— Лютый, что ли? — сообразил Ржавый.

— Наверное.

Мона навел пушку на труп водилы.

— Ты что творишь, дурак? — осадил его Ржавый.

— Но в-в-ведь он может вос-с-стать.

— Опусти ствол! У нас патронов раз-два и обчелся.

— А если он станет з-з-зомби?

— Вот тогда ты его и завалишь.

Громыхнули еще несколько выстрелов. Враги, по-видимому, стреляли для устрашения.

— Ну что, Ржавый, чья взяла? — раздался голос Фунта.

— Еще не вечер!

— Нас и вечер не остановит! Бросайте пушки и выходите с поднятыми руками.

— А вот хрен тебе! — Ржавый выхватил наган из ослабшей руки Герпы и протянул его новому товарищу. — Пользоваться умеешь?

— Не доводилось, — ответил Остап.

Прозвучит дико, но режиссер, снявший кучу криминальных сериалов и вправду не умел обращаться с оружием. В реальной жизни он был очень миролюбивым человеком.

— Большим пальцем оттягиваешь курок назад до щелчка, выравниваешь прицел с целью и мягко жмешь на спусковой крючок. Понятно? — пояснил Ржавый.

Остап повертел в руках револьвер:

— Никогда не думал, что придется стрелять в людей.

— Привыкай. Это Карфаген!

— Эй, коммуняки, выходите! — снова заговорил Фунт.

— Не дождетесь, суки! — крикнул Ржавый.

— Слышь, ты, храбрый портняжка, а помнишь, как ты свой шрам заработал?

Он непроизвольно коснулся стволом ружья щеки с кривым рубцом.

— Если забыл, то я напомню. Это я тебе его оставил. В детстве еще. Мы тогда крепко поцапались, и я тебе по щеке ножичком полоснул! — продолжил Фунт.

— Как же, помню, — ответил Ржавый. — А ты, видать, забыл, что в тот день я тебя на обе лопатки уложил. А ножичком ты меня покоцал исподтишка, как крыса!

— На войне все средства хороши!

— Какая война? Нам тогда было по восемь лет.

— Без разницы.

В небе пролетела стая галдящих черных птиц. Остап где-то слышал, что увидеть стаю птиц над головой — это к переменам. Если птица черная — перемены будут плохими. Что ж, пока все сходится…

— Что д-д-делать будем? — спросил Мона, отводя глаза от летящей стаи.

— Примем бой, — решительно сказал Ржавый.

— Д-д-думаешь у нас есть шанс на поб-б-беду?

— Можешь в этом не сомневаться.

— А я вот что-то не уверен. У врага численное превосходство, — невесело сказал Остап.

— Джон Рэмбо бы с тобой не согласился.

В следующий момент случилось то, чего никто не ожидал. Мертвец вздрогнул, пружинисто вскочил и, опираясь на руки-обрубки, кинулся на Мону. Зубы зомбака впились ему в шею, вырвав кусок плоти.

Мона умер не сразу, помучался секунд пять, а после булькнул кровью и повалился навзничь. Зомбарю Ржавый снес голову из дробовика. Такая же участь постигла и Мону.

— Дурак, дурак, дурак! — корил он себя. — Патрона пожалел! Если бы я тогда послушал Мону, то ничего бы этого не было!

— Ты не виноват, — попытался успокоить его Остап.

— А кто виноват?

— Ну не знаю…

— Я здесь главный, на мне и ответственность.

Остап не стал возражать.

— Вы чего там стреляли? — прилетел голос Фунта.

— Это был сигнал о помощи. Скоро за нами приедут! — соврал Ржавый.

— Не смеши меня, родной. Никто вам не поможет. Сдавайтесь, пока я добрый!

— Русские не сдаются! — почему-то крикнул Остап.

Ржавый наградил его осуждающим взглядом.

— Это кто там кудахчет? Твой новый дружек-петушок? Закрой клювик, птичка, иначе гребень отстрелю! — заржал Фунт.

— И каковы наши дальнейшие действия? — спросил Остап, поглядывая на Герпу.

Тот был совсем плох. Обильно покрывшись холодной испариной, раненый мертвецки побледнел и жадно хватал ртом воздух.

— Значит так, на счет три выскакиваем из укрытия и открываем огонь. У меня всего три патрона, в другом помповике четыре. У тебя полный барабан, — распорядился главный.

— А сколько в барабане нагана патронов?

— Семь.

— Так себе план.

— А что еще остается — покорно ждать своей участи?

— Может, все-таки сдаться, а?

— Это ты брось!

— Мне кажется, сейчас не время играть в героев…

— При чем здесь героизм? Ты хоть понимаешь, что с нами будет если мы сдадимся?

Остап пожал плечами.

— Нас сделают рабами.

— Это что еще за дикость? Вы же вроде цивилизованные люди.

— Мы-то да, но не они. Знаешь, что это за эти люди? Урки!

— Сидельцы?

— Не совсем. Когда-то давно на Карфаген высадились двадцать урок. Их прям с этапа умыкнули. Они основали свое поселение, с тех пор все его жители так себя и называют. Урками. А поселение называется Алькатрас, в честь знаменитой тюрьмы. Слыхал про такую?

— Само собой.

— Так вот, у них там, что называется, своя атмосфера. За пахана в Алькатрасе Крот, в прошлом опасный рецидивист. Кровожадный убийца, ему человека замочить — что тебе сморкнуться. И живут они там по своим законам, по воровским. Коммунары, которых выгнали из Маяковки, обычно к ним попадают. А куда еще деваться? И урки делают их своими рабами. А жизнь раба — не сладкий сахарок.

— А этот Фунт, он же вроде тоже коммунар…

— Был когда-то, но полтора месяца назад Лаптев выгнал его из Маяковки. Шебутной он больно. Фунту лишь бы выпить да подраться. У нас такое не приветствуется.

— Не похож он на раба…

— Фунт откупился. Угнал у нас уазик и преподнес уркам на тарелочке с голубой каемочкой. Мы пытались вернуть украденную тачку, но ничего не вышло. Урки ушли в глухую несознанку, а Лаптев не стал настаивать, чтобы не обострять ситуацию. «Худой мир лучше доброй драки». Это его любимая присказка.

— Чмо ваш Лаптев.

— Это еще почему?

Остап пфыкнул:

— Потому что ведет себя как на чмо.

— Это ты зря. Председатель у нас крутой. До него коммуна поселение было настоящей помойкой, а он создал коммуну, жизнь наладил, — гордо заявил Ржавый.

Остап на секунду задумался.

— Слушай, а меня они тоже сделают рабом?

— А как же! — ошарашил его Ржавый.

— Но я же не коммунар.

— Если ты попал в Маяковку, значит коммунар.

— А в каких вы отношениях с урками?

— До сегодняшнего дня все было нормально. Так рамсили иногда, но по мелочи.

— А сколько их вообще в Алькатрасе?

— Урок-то? Человек тристаи, включая рабов.

— А вас сколько?

— Тоже около того.

— Эх, сейчас бы сюда Джей! — мечтательно протянул Остап. — Она бы показала этим уродам, где раки зимуют?

— Джей — это кто?

— Девушка, что с нами была. Такая с короткой стрижкой…

— Помню. Хорошенькая сеньорита.

— Она здесь обрела суперсилу оглушать своим криком противника. Так она спасла нас от тушканчиков.

— У нас у всех тут есть необычные способности. И у тех, кто прилетел с Земли, и у тех, кто здесь родился. Только в основном они пустяшные. Я, к примеру, могу отзеркаливать слова. Вот назови любое слово…