– Почему вы говорите по-якутски? О чем это вы советуетесь? Говорите по-русски! – встрепенулся Фокин, перестав стонать.

– Погодите, товарищ капитан! – Попов строго покосился на Фокина своим страшным глазом. Кожа теперь не наползала ему на глаз, девушки оттянули ее на лоб и перевязали чьим-то кашне. – Погодите!..

Тогойкин шепотом рассказал Губину о случившемся, и тот с криком: «Человек на дереве!» – выскочил из самолета.

– Человек!.. – Попов приподнялся на локтях, чтобы присесть, но со стоном упал на спину. – Человек… Иванов… Это Иванов! Он жив! Идите скорее, товарищи, спасите его!..

– Топор бы…

– Где его взять! – отозвался Попов. – Возьмите веревки! Идите скорее!.. Иванов жив!..

Еще не представляя себе, что он будет делать с веревками, Тогойкин начал озабоченно рыться в наваленных повсюду вещах. Он не помнил, сам ли он их нашел или кто-то сунул ему их в руки, но он выпрыгнул наружу, волоча за собой две веревки.

Катя и Даша вышли вслед за ним. Коловоротов поднялся и тоже направился к выходу.

– Все-то не уходите, зачем все!.. – заволновался капитан Фокин.

Но тут раздался раздраженный голос Попова:

– Да что вы, в самом деле, товарищ капитан!

Коловоротов вдруг повернул обратно, будто что-то вспомнил.

– Не можешь идти, да, нога болит?

– Не в том дело… – прерывающимся от одышки голосом ответил Попову Коловоротов. – Лежите-то вы на пакле.

– Ну и что? – капитан перестал стонать и уставился на Коловоротова злым взглядом. – Ну и что из того, что на пакле?

– Если уронить искру…

– Знаем… Я знаю. Ты не беспокойся. Я буду следить.

– За кем это ты будешь следить, Попов? – взъелся Фокин. – За кем, спрашиваю?!

Коловоротов не стал слушать и с трудом заковылял к выходу.

Тогойкин бежал и раздумывал. А ведь, оказывается, то дерево, что сверху, нельзя трогать. Оно может рухнуть и придавить человека. Хорошо, что у него тогда не хватило сил сдвинуть его. Да, но ведь Губин убежал вперед, ведь ему это может удаться. Николай почувствовал, что у него волосы на голове зашевелились от ужаса, и он во всю глотку заорал:

– Губи-ин! Ва-ся! Не трогай!

Не замечая, что потерял веревку, он пустился бегом, немного обогнав Катю и Дашу.

А человек наверху то тяжко стонал, то вдруг замолкал. Губин стоял поодаль от деревьев, задрав голову, и молящим голосом просил:

– Иван Васильевич… милый… Потерпи… Мы сейчас…

Пинками ноги Тогойкин отломал сук, привязал его к концу веревки и, отойдя на несколько шагов, замахнулся. Привязанный сук стремительно взметнулся вверх, но пролетел чуть ниже ствола.

Тут подбежали девушки.

– С ума вы спятили, он же разобьется! – закричала Даша.

– А там останется, так здравствовать будет? – огрызнулся Тогойкин и, сняв пальто, бросил его на снег.

– Ну, не ругайтесь… Ну, пожалуйста, не ругайтесь! – взмолилась Катя. Она говорила так трогательно, так жалобно, что, будь это в иной обстановке, все бы наверняка рассмеялись.

Тогойкин утоптал ногами снег, нашел надежную опору и, размахнувшись, снова с силой швырнул веревку. Сук взлетел на сей раз гораздо выше, зацепился за ветвь, и веревка осталась качаться наверху. Тогойкин отломил мерзлую ветку, зацепил ею болтающийся на веревке сук и подтянул. Тогда другой конец поднялся слишком высоко. Веревка была коротка.

– Постойте!..

Все обернулись. Это запыхавшийся Коловоротов ковылял к ним на помощь, подняв кверху руку с веревкой. Он нашел ее по пути.

Вася побежал навстречу Коловоротову, выхватил у него из рук веревку и бегом бросился назад. Тут же стянули с дерева первую веревку, связали ее со второй и снова закинули. Теперь все было в порядке. Нужно было тянуть за оба конца. Дерево начало немного поддаваться. Человек наверху застонал громче.

– Погодите-ка, – спокойно сказал Коловоротов. Все головы повернулись к нему. – Сделайте на концах веревки широкие петли и загрузите их чем-нибудь потяжелее. Может быть, оттуда притащим…

– Чего, кого притащим… – начала Катя Соловьева, но Тогойкин толчком локтя остановил ее и сразу же принялся вывязывать петли.

Кто сколько мог, натащили веток и палок и начали засовывать их в петли. Потом стали тянуть за оба конца веревки, и вот зазор между стволами несколько расширился.

Человек на дереве застонал еще громче. И люди на земле еще больше заволновались.

– Погодите-ка… – снова сказал Коловоротов. Он поднял руки, встал прямо под деревьями и позвал Тогойкина. – Вот гляди. Когда он начнет падать, его надо толкнуть вот так, на лету, в сторону… Вот так, вот так… – Он несколько раз толкнул ладонями воздух.

Тогойкин стал на место Коловоротова, а тот, припадая на больную ногу, отошел и взялся за веревку.

– Ну, давайте, тихонько… А ты будь настороже!

Скрипело мерзлое дерево. Люди тяжело дышали. Зазор между стволами становился все шире. И вот человека отпустило, он скользнул вниз головой, но зацепился голенищем за торчащий сук и задержался на миг.

– Берегись! – крикнул Коловоротов.

И тут человек сорвался. Тогойкин успел на лету толкнуть его. Взметнув снежную пыль, он тяжело плюхнулся в глубокий сугроб.

Оба парня и обе девушки с криком бросились туда, налетев друг на друга. Все разом закопошились, разгребая снег.

– Погодите-ка… – послышался голос Коловоротова, но на него никто не обратил внимания. Молодые люди подняли Иванова на руки и, не зная, что делать дальше, топтались на месте. – Погодите, говорю. Уложите его сюда, а потом… – Коловоротов говорил, расстилая на снегу пальто, брошенное Тогойкиным.

Бережно уложив Иванова на пальто, все молча окружили его.

– Скончался, – чуть слышно пробормотала Катя. – Скончался!.. И он!.. – вскрикнула она, упала на колени, рванулась было к лежавшему, но уткнулась лицом в снег и замерла.

– Разве он мог остаться в живых! – зло покосилась на Тогойкина Даша. – С такой высоты упал!

– Тише вы! Он жив! – спокойно проговорил Коловоротов.

– А? Что? – засуетилась Катя. – Что, что вы говорите!..

Мертвенно-бледное лицо Иванова начало розоветь.

– Иван Васильевич! – Вася Губин хотел броситься на грудь лежавшему, но Коловоротов остановил его рукой.

– Милый!

– Дорогой мой!

Обе девушки хотели склониться над ним, но Коловоротов и их мягко отстранил.

– Давайте лучше понесем его. Только очень, очень осторожно.

Малорослого, худенького и на удивление большеносого капитана, парторга управления авиатрассы Ивана Васильевича Иванова подняли на кожаном пальто Тогойкина и понесли к самолету.

Полежав некоторое время молча, капитан Фокин весьма мирным тоном спросил:

– И что же это он тебе показывал?

– Кто? – Попов почему-то смешался. – А! Ведь мы лежим на пакле.

– Ну?

– Паклю подстелили, мы с вами лежим на пакле.

– Ну? – голос капитана стал строже. – Что же из того?.. Что же из того, спрашиваю я?

– Ничего… Но можно ведь спичку случайно уронить.

– Понял! Горящую спичку уронить на паклю. Я понял. И ты обещал следить за этим. Но ведь мы с тобой тут вдвоем.

– Втроем, товарищ капитан!..

Калмыков, почти никогда не вынимавший изо рта трубки, сейчас в таком состоянии, что о табаке и спичках говорить не приходится. Так что он не в счет. Значит, сержант Попов должен следить за ним, начальником снабжения, капитаном Фокиным. О том, что опасно курить, лежа на пакле, понимает, значит, только он, сержант Попов! А капитан Фокин… Однако хорошо было бы разок затянуться!..

И вдруг ему невыносимо захотелось курить. В горле и в груди появилось ощущение легкого зуда и жжения. Так всегда бывает у курильщика, когда нет табака или когда нельзя курить. Какого черта напомнил о спичках этот старый колхозник в меховых галошах шерстью наружу!

Чтобы не думать о куреве и отвлечься от возникшего чувства обиды, Фокин застонал. Он стонал протяжно и настойчиво. А в голову лезли невеселые мысли.