– Ну, как ни крути, он известен во всём мире, и, уж извини, все знают, ты его племянник. Вот помню, как…

– Серафим Маркович, давайте о моей книге, а не о дяде.

– Да-да. Так вот. Прочитав то, что ты прислал, хочу тебе сказать. Издавать что-то подобное я бы не стал.

Филипп кивнул. Другого ответа он почему-то сегодня не ожидал.

– Ну, ты подожди расстраиваться. Пишешь ты замечательно. Все твои предыдущие книги, которые я издавал, превосходны! Слог у тебя правильный, обороты красивые, тут всё хорошо. Я бы даже корректорам не стал отдавать. Но это художественная литература, дорогой. Тут мало хорошо излагать мысли, понимаешь? Сюжет как-то не впечатляет, не захватывает, не цепляет, как говорится. Скучновато. Слишком много исторических справок и мало действия.

– Но произведения бывают разные.

– Верно. Ты писатель. У тебя есть изданные книги. Кому, как не тебе, знать, насколько важно зацепить читателя, а? Твою книгу неинтересно читать. Прости уж за откровенность.

– Понятно.

– Не отчаивайся и не бросай. Попробуй поменять что-нибудь.

– Хорошо.

– Вот и ладно. Как дядя?

– Всё в порядке.

– Ну и отлично.

Выйдя из кабинета Дятловского, Филипп почувствовал разочарование. Может быть, у него кризис? Он и сам понимал, книга не идёт. Дятловский прав. Надо что-то поменять.

Серафим Маркович был талантлив. Чувствуя литературу тонко и относясь к книгам с большим трепетом, он помогал писателям, всегда готовый поддержать советом.

Несколько лет назад, узнав от профессора Смирнова, что его племянник пишет первую книгу, он с большим удовольствием вызвался помочь в её издании и с тех пор уже более пяти лет находился в тесном контакте с Филиппом, который заключил контракт с издательством, где работал Дятловский.

Писатель подошёл к Грецкому, который уже напряжённо и рьяно стучал пальцами по клавиатуре, набирая текст.

– Я пошёл, – сообщил он, – надо пересмотреть сюжет.

– Сима не одобрил? – буркнул Андрей, не отрываясь от клавиатуры.

– Нет. Буду переписывать. Ладно. Счастливо, увидимся.

– Ой, слушай, подожди, – Андрей неожиданно отвлёкся от работы. – Помнишь, у тебя был знакомый, специалист по арабскому?

– Кто?

– Ну такой профессор. Ах, чёрт, не помню его имени, – Грецкий почесал подбородок. – Мне нужно с кем-то проконсультироваться, с лингвистом. Ты ещё рассказывал, вы с ним в музее вместе работали.

– А, профессор Николаев, что ли? – вспомнил Филипп и внезапно замолчал.

Профессор Николай Фёдорович Николаев… Николай… Коля…

Когда кто-то в спешке или в стрессе строчит записку, он не будет оставлять полные инициалы, тем более использовать отчество. Он назовётся привычным именем, которым его зовут друзья и родственники – Коля!

Чёрт!

И именно его, немолодого интеллигентного мужчину, видела соседка, когда тот клал записку в почтовый ящик.

Филипп достал телефон и набрал номер профессора Николаева.

– Да, наверное, он, – кивнул Грецкий. – Можешь меня с ним связать?

Шли долгие гудки, никто не отвечал.

– Слушай, давай потом, – Филипп быстрым шагом направился к выходу. – Извини!

– Ну ладно, тогда дай знать, когда будет время, – сказал Грецкий, озадаченно глядя вслед Смирнову.

Писатель его уже не слушал.

Сев в машину, он поехал на север города, где проживал профессор Николаев.

Саблин сидел в тишине, угрюмо размышляя над новым делом, ставшим вдруг частью расследования убийства в антикварной лавке, которым он занимался полгода назад.

Тогда, проработав все версии, капитан не нашёл зацепок по инициалам АА. Возможно, татуировка сделана в юности и бог знает что значила для антиквара. Глубже копать, казалось, нет смысла.

Он уже не надеялся, что сможет вернуться к тому делу, уж больно всё тогда получилось запутанно и сложно, расследование зашло в тупик и остановлено.

Но сегодня, когда он увидел татуировку и отрезанный язык, понял, всё начинается заново.

Такая же татуировка имелась на руке убитого антиквара.

И тогда тоже было совершено зверское преступление – вырезаны глаза. А теперь – отрезан язык.

Саблин вздохнул, медленно обводя комнату усталым взглядом.

Что же здесь случилось?

У обоих убитых одинаковая татуировка.

И сегодня Бойко, сам того не понимая, натолкнул следователя на мысль.

АА, возможно, не инициалы, а аббревиатура какого-то общества, к которому оба покойных принадлежали.

Версия Саблину понравилась.

Надо её начать прорабатывать.

Он закурил.

Но тогда, может быть, убийца устраняет членов этого загадочного общества? Находит их и мстит за что-то?

Или это разборки внутри самого общества?

Или всё-таки татуировки – это совпадение и в городе появился серийный убийца?

Но почему тогда он ждал полгода, чтобы вновь совершить преступление?

В том, что это тот же убийца, следователь не сомневался. Явно один почерк – вырезанные глаза в первом случае и язык – во втором.

Он даже был уверен, скоро позвонит патологоанатом Влад и скажет: несчастный отравлен цианидом, как и в первом случае с убийством антиквара.

Но мотивы пока непонятны.

Саблин выпустил дым и наблюдал, как кольца медленно растворялись в воздухе.

Вызванная бригада полиции, всю ночь обследовавшая квартиру, уже давно уехала, но Саблин задержался, решив немного побыть в одиночестве на месте предполагаемого преступления.

Он стряхнул пепел с сигареты, как вдруг услышал шорох.

Следователь на секунду замер и насторожился.

Затем быстро затушил сигарету и осторожно вышел в коридор.

Рука механически легла на девятимиллиметровый «Макаров» за поясом.

Кто-то стоял на лестничной клетке за дверью квартиры.

Раздался звонок.

Саблин не шевелился.

Через несколько секунд позвонили ещё раз.

«Вряд ли убийца звонил бы», – мелькнуло в голове следователя.

Он подошёл к двери и открыл её.

На пороге стоял высокий молодой мужчина с тёмными взъерошенными волосами.

– Добрый день. Я к профессору, он дома?

– Проходите. – Саблин открыл дверь шире, впуская мужчину, который уверенно прошёл в прихожую и направился дальше по коридору.

«Парень здесь уже был», – подметил следователь.

– Николай Фёдорович, добрый день! – громко произнёс молодой человек. Он заглянул в комнату и обернулся на следователя, который внимательно за ним наблюдал: – Где профессор?

– Как вас зовут? – Саблин встал так, чтобы перекрыть выход из квартиры.

– Филипп Смирнов, а вы кто? Где Николай Фёдорович?

– Пройдите.

Писатель, чуть помедлив, прошёл в комнату.

– Садитесь. Меня зовут капитан Саблин, главный следователь полицейского участка города.

– Он мёртв? – спросил Филипп. Эта мысль моментально пришла на ум писателю.

– Увы, да. – Саблин сел за стол, придвинул к себе пепельницу и вновь закурил, внимательно изучая молодого человека.

– Что произошло?

– Мы выясняем, – ответил следователь. – Давно вы знаете Николаева?

– Да. Вместе работали в музее, он помогал мне с кандидатской лет семь назад, чёрт… не могу поверить… – писатель потёр лоб и провёл рукой по волосам.

– Когда вы его видели последний раз? Садитесь же.

– Точно не скажу, но, наверное, где-то недели две назад. – Филипп сел на стул.

– Понятно. – Следователь достал блокнот и что-то в него записал, удерживая во рту сигарету. – Кто вы, говорите, по профессии?

– Писатель.

– Мне послышалось или вы сказали, что работали с профессором в музее?

– Да-да, я так и сказал, я действительно какое-то время назад работал в музее, тогда я и познакомился с профессором.

– Чем вы там занимались?

– Я кандидат исторических наук, моя специализация – Древний мир, Двуречье. Точнее, это было моей специализацией. Но потом я ушёл из музея. Так сложилось, понимаете? Неважно, – Филипп махнул рукой. – В общем, в музее мы изучали артефакты Двуречья, занимались переводами с древних языков. Как раз с Николаевым.