– Не волнуйся, пожалуйста, – подбодрила её Аника. – Ты справишься. Кроме того, и я, и Дениз, и Хедвига, и Прима, и Фруэла – мы все хотим сделать подарок Ване на первый учебный год. Если тебе даже в этом случае не хватит, я помогу докупить нужное, пусть даже и в долг. Не беспокойся… И вот ещё – ко мне обратилась журналистка, хочет взять у тебя интервью. Я запросила небольшие деньги, потому что – ты ведь понимаешь – реклама, даже такая, будет полезна. Это новое дело Хедвиги только на рекламе и может подняться. Ты согласна?

– Я ничего не понимаю в рекламе.

– Да я не о рекламе говорю. Интервью дать ты согласна?

– Н-но… Ведь я не знаю, что говорить.

– Будешь отвечать на вопросы. Потом тебя сфотографируют. Я буду рядом и скажу, если на какой-то вопрос не стоит давать ответ, мало ли вдруг. Но вообще она обещала согласовать со мной вопросы и прочее. Публикация, вроде, будет в каком-то женском журнале с советами. Не во вред, даже если пользы не выйдет.

– А детей тоже будут фотографировать?

– Ваню – наверное. А Радика муж вряд ли разрешит. Я с ним поговорю, конечно. Но, наверное, откажет. Тогда не будут. Так что?

Севель, конечно, согласилась. Она вообще привыкла никогда не перечить Анике – во-первых, чревато, а во-вторых, старшая жена своей властью никогда не злоупотребляла. Даже если идея, на которой она настаивала, выглядела сомнительной, то уж, по крайней мере, никогда не была откровенно вредной. Просто в таких случаях можно было поступить и так, и эдак, а зачем спорить, если оба пути верные? Севель проще было пойти туда, куда указывают.

Тем более сейчас, когда все её мысли занимал Ваня и его учёба. В необходимости дать сыну лучшее образование, какое только получится, она видела свою главную задачу и главный долг. Её всё время потрясывало при мысли, что ребёнка могут исключить из хорошей школы, если она не сможет за него платить, или, к примеру, потому что у него в документах не записан отец. Она просто не понимала, что причиной этого беспокойства является беременность и её собственное состояние, что проблема выеденного яйца не стоит, и мальчику-то всегда пойдут навстречу. Потому нервничала. Беспокойства добавляло то, что Радик начал постоянно простужаться, много капризничал, и, хотя врачи советовали успокоиться, Севель очень боялась за младшего сына. В придачу ещё беременность… Ей казалось, что на неё навалилась целая громада проблем, не в человеческих силах с такой справиться.

На интервью она отвечала рассеянно и первое, что придёт в голову. Откуда она родом, где выросла? Ответила честно. Кто родители? Призналась, что не знает. Где трудилась и как жила? Начала было излагать, но тут вмешалась Аника с бдительными глазами, принялась надиктовывать журналистке, как и что следует записать, и так уверенно звучал её голос, что журналистка охотно подчинилась. Лишь погодя задала Севель несколько дополнительных вопросов, полюбовалась её изделиями, сделала пару снимков молодой матери со старшим сыном в обнимку и так, чтоб был заметен живот, после чего спокойно ушла.

Севель с Аникой совершенно не ожидали, что это окажется лишь началом. Через пару недель со старшей женой Нумерия снова связались и предложили общение с журналисткой из издания рангом повыше. Денег не посулили, но Аника, поколебавшись и посоветовавшись с Хедвигой, согласилась всё равно. На этот раз за беседой они следили обе, Хедвига пыталась вставлять комментарии и рассказывать о своём производстве, но эта журналистка была намного опытнее и решительнее предыдущей. Она спокойно одёргивала и Хедвигу, и Анику, разговаривать желала только с Севель.

Неприглядные тайны прошлого удачливой матери её мало интересовали. Она решительно и строго выспрашивала Севель о подробностях её общения с представителями органов опеки, а ещё заинтересовалась историей с несостоявшимся отцом Вани. Она интересовалась всеми подробностями и основательно вогнала Севель в краску, но тут уж Аника вмешалась решительно, потребовала соблюдения приличий. Спор утих, не начавшись, и журналистка ушла, очень довольная результатом.

Её статью Севель прочла с интересом и смущением – ей казалось, она изучает чью-то чужую историю, совсем даже не свою. Об этой посторонней женщине интересно было читать – она явно очень симпатична, и, несмотря на то, что ей временами приходилось тяжело, вполне заслужила своё нынешнее счастье. Намного больше внимания было уделено мужчине, который не пожелал оказать хотя бы малейшую поддержку матери его будущего ребёнка, однако позже вознамерился получить всё готовым. Образ его выглядел мрачновато, но подан был так изящно, эмоционально и тонко, что возмутиться, пожалуй, было нечем. Конечно, Севель поёжилась: мало ли, вдруг теперь у неё возникнут проблемы, вдруг подумают, что это она что-то неправильное сказала в адрес мужчины, а не журналистка придумала!

Однако следом вышла ещё одна статья, в другом журнале, тоже влиятельном, при этом глубоко религиозном. Там постоянно печатали важные материалы о добродетелях женщин, об их долге и воздаянии за его исполнение. Автор этой статьи рассуждал о благости, которая, вне всяких сомнений, снизошла на женщину, сумевшую подарить жизнь двум сыновьям подряд, хвалил чистоту её помыслов, усердие в труде и целомудрие. Севель с глубочайшим изумлением прочла, что, оказывается, у первого её ребёнка и вовсе нет отца, поскольку мальчик был послан благочестивой женщине самим Господом. Поэтому претензии заводского мастера, разумеется, безосновательны. А доказательством всего вышенаписанного был, разумеется, благополучный нынешний брак с господином Нумерием.

Севель в растерянности принесла статью Анике, но та, прочитав, сказала, что не видит тут ничего плохого.

– Они хают того, чужого, а о нашем муже не пишут ни единой дурной строчки. Наоборот. Знаешь, если хвалят жену, которой обладает мужчина, то хвалят и его самого.

– Я просто боюсь, что если столько незаслуженных похвал в мой адрес, то когда они поймут, что я не такая, могут случиться неприятности.

– А ты веди себя достойно, и ничего страшного не будет. У тебя это пока вполне себе получается. Вот и продолжай. Сходи лишний раз в церковь – не помешает.

Аника смотрела на Севель уверенно и спокойно, и та поняла, что просто не сможет объяснить свою мысль. Да она и сама едва ли вполне понимала, чего боится. Прожив много лет в окружении людей самых разных и научившись хоть и смутно, но чувствовать, что ощущают они и как могут поступить (иначе трудно было бы обойтись без серьёзных проблем), Севель смутно угадывала в происходящем некоторую для себя угрозу. Она успокоила себя насильно – соображением, что это всего лишь статейки, и никто на них не обратит внимания.

Она сильно ошиблась. Через несколько дней после того, как вышел номер журнала, Севель получила письмо. Незнакомая женщина слёзно просила о встрече и обещала оплатить няню для двух детей на время этой встречи. Отказаться было сложно. Встреча произошла в очень хорошем и дорогом кафе – в таком Севель ещё не доводилось бывать. Но пригласившая её дама была очень любезна и словно бы не замечала скромного вида гостьи. Детей она предложила отправить в игровую комнату, а сама, заказав разных яств, принялась жаловаться на жизнь. По её словам, у неё было всё, буквально всё – кроме детей. Отношения с мужчиной почему-то не приносили результата, и только спустя время Севель поняла, что от неё ждут.

Благословения. Женщина почему-то была уверена, что если собеседница от души пожелает ей удачи, то всё непременно получится. Она умоляла счастливую мать об этом с таким пылом, что Севель в недоумении готова была согласиться на всё. Благословение? Пожалуйста, хоть это и неловко. Прикоснуться к её животу? Согласна. И за руку подержать, разумеется, можно. Собравшись с мыслями и духом, она принялась мягко убеждать женщину, что ей первым делом следует успокоиться, положиться на божью волю и устроить себе и своему мужчине, например, приятную поездку на курорт. Женщина пылко поблагодарила, всучила Севель деньги и настояла, чтоб она забрала все недоеденные яства. Детей из игровой комнаты пришлось забирать с боем – обоим так сильно понравилось, что они готовы были сидеть там хоть вечность.