Впрочем, теперь она уже почти не боялась. Двое сыновей – это всё-таки аргумент.

Каждая из жён Нумерия сочла своим долгом обязательно посетить Севель в больнице, Нера и Радель – даже не по разу. Зашла и Фруэла. Она долго разглядывала малыша, сосредоточённо спящего в кроватке, утыканной датчиками, а потом со вздохом отошла к окну.

– Ты сама решила, что я его хочу придушить, или тебя Аника настращала? От меня ни на шаг не отходишь.

– Аника велела, но я вовсе не думаю, что ты…

– О да, ты у нас правильная девочка и выполняешь всё, что тебе скажут! Да я не в обиде. Бабы действительно бывают очень разные. Есть и такие, которые придушат мальчонку и не поморщатся. Но я, видишь ли, не думаю, что мне это поможет. Ведь от этого у меня самой не родится сын, верно? – Она усмехнулась. – Я заметила этих дур, которые дежурят под твоей дверью. Если бы примета работала, мы все уже отродили бы нашему мужу по сыну. По крайней мере, Аника, Лира и Нера точно бы это сделали, они у тебя всё время торчат. И Прима. Она к тебе зачастила.

– Дети замечательно играют вместе.

– Она тоже верит в эту чушь. Хватает тебя за руку? Готовься, будет хватать чаще. А ещё она верит, что если Ванёк будет играть с Рамилой, он потом обязательно на ней женится.

– Что же плохого в этих надеждах?

– Ничего плохого, наверное, но то, что они хороши, не отменяет обдуманного плана. Никто в этом мире не любит друг друга искренне, только родители и дети. И то не всегда.

– А мужья жён? А жёны мужей?

– Да, мужья могут позволить себе любить искренне и бескорыстно. Но ты уже очень скоро убедишься, как зыбка и непостоянна эта любовь. Только твои сыновья будут помнить о твоём существовании, и то лишь до тех пор, пока какая-нибудь красотка не вытеснит тебя из их сердец. Конечно, вытеснит ненадолго, и рассказывать о горестях мира они придут к тебе, но, однако же, это произойдёт. И запомни – любовь сына всегда эгоцентрична. Он, как истинный мужчина, будет требовать любви и преданности от тебя, а в ответ лишь иногда обронит ласковое слово. Зато требований к тебе будет выше крыши. Хочешь постоянства в чувствах? Заводи дочь. Теперь ты можешь себе это позволить.

– Но при всём при этом ты не отказалась бы произвести на свет сына.

– Конечно, нет, – фыркнула Фруэла. – Во-первых, потому, что тогда общество сразу встанет на твою сторону. Ты уже могла в этом убедиться. Разве ты получила бы всё то, что тебе дали, если бы не родившийся у тебя сын? Столько внимания, столько помощи, поддержки и уважения женщина иначе ни за что не получит. А кроме того, у сына будут жёны, вот они-то и постараются для его матери от души, надеясь таким образом получить её поддержку перед лицом супруга. Да ты ли не о том думаешь, качая Радовита и вспоминая Ваню? – Она снова усмехнулась, зло и самоуверенно. – Тебе повезло, это да. Но помни – жизнь даже удачницам не даёт всего и сразу. Свою удачу придётся отработать сполна. Эта игра обещает огромный выигрыш, но в ней нельзя ошибиться ни в едином шаге. И никто не захочет помогать тебе. Будут только мешать.

Фруэла не могла нравиться – слишком резкая, слишком грубая, она никогда не пыталась смягчить то, что говорит. Иногда казалось, что для неё вопрос чести – разозлить собеседника, уязвить его побольнее, словами вмазать ему так, чтоб побоялся в следующий раз подходить. Она явно не любила младшую жену Нумерия и считала нормальным это демонстрировать. К тому же, у Севель не было уверенности, что она действительно не подумает причинить вред ей или малышу. Всё-таки ревность – слишком сильное чувство, оно способно напрочь затмить разум и вышибить из сознания любые благие намерения.

Но, слушая её сейчас, Севель подумала, что приятельство может быть, наверное, и без особой симпатии. Фруэлу трудно было не уважать за прямолинейность в мире, где интриги и осторожность в любых высказываниях были нормой существования. Эта женщина, по крайней мере, откровенно давала понять, чего от неё можно ожидать. Она не притворялась хорошей, она была такой, какая есть, а может быть, даже старалась выглядеть хуже. И потому с ней было как-то спокойнее. Севель даже дала Фруэле подержать Радовита – настолько прониклась к ней доверием.

Аника приезжала каждый день и тоже с охотой таскала малыша на руках. Она же явилась в день выписки пораньше – с нарядным конвертом для младенца и приличной одеждой для Севель. Нумерий на роскошном лимузине, изукрашенном свежими цветами, прикатил позже. Он выглядел счастливым и не совсем трезвым, но в меру. Врачи и медсёстры сбежались со всей больницы (санитаркам даже места не хватило, хотя они пытались прорваться), но подарки достались только пятерым. Зато остальным счастливый отец преподнёс большую коробку конфет и ещё рассыпал по больничному крыльцу монеты – тоже традиция. Он держал Радовита неумело – сразу видно, что не привык таскать новорожденных.

– Садись! – радушно пригласил он, и Севель неловко полезла в дорогую машину. – Я настрого велел Анике и Денизе, чтоб тебя устроили в частном доме. Мой сын не будет жить в тесноте. Но пока особняк не куплен, будешь с ним жить в семейном доме. Я велел Радели освободить комнату – хорошая комната с балконом, тебе понравится.

Мысленно Севель содрогнулась – она представила себе, что почувствует женщина, мечтавшая и надеявшаяся родить сына, но в результате потерявшая двух малышей, когда ей прикажут уступить свою комнату другой женщине, более удачливой. И, не на шутку испугавшись (тут возненавидишь даже невиновную), многозначительно посмотрела на Анику. Та напряжённо следила и за мужем, и за Севель, и даже краем глаза – за драгоценным свёртком, содержимое которого умиротворённо спало. Она взглядом показала, мол, побеседуем об этом. Но им удалось перемолвиться только после того, как они уже добрались до семейного особняка, и Радовит был уложен в кроватку.

– Я совсем не хочу обижать Радель! – вполголоса взмолилась Севель.

– Я тоже, но муж распорядился… Впрочем, ты можешь сказать ему, что комната тебе не понравилась, или что ребёнку, скажем, будет удобнее в другой. Я легко могу устроить тебя в комнате для гостей. Или в комнате Денизы. Она согласится, она здесь почти не ночует.

Короткое молниеносное совещание в коридоре закончилось вполне благополучно. Бледная до зеленцы Радель с потухшим взглядом сперва сказала, что не возражает, и раз уж супруг распорядился, то пусть. Но чуть оживилась, даже порозовела, слушая, как Севель повторяет, что ни к чему ей занимать чужую комнату – некрасиво, и вообще это лишнее. Подошла Дениз, выслушала и согласилась, что её комната вполне годится, чтоб устроить там малыша. Вернулись в кухню всей компанией и легко убедили Нумерия, что так будет лучше. Он морщился и хмурился, но внял уговорам Севель, что малышу не стоит спать в комнате, где есть дверь на балкон: мало ли что, да и сквозняки по полу – это плохо. К тому же, в комнате Дениз имелся маленький альков, и молодая мать с восхищёнными глазами упомянула, как он ей понравился.

– Не могу тебе отказать, – буркнул довольный Нумерий и разрешил.

Он быстро утешился десятком глотков чего-то крепкого и отправился праздновать с друзьями, оставив жён отмечать событие по-своему. Они осторожно расселись вокруг стола с пирогом и фруктами. Аника, поколебавшись, вынула бутылочку вина и разлила всем, кроме Севель. Прима выставила на стол другие заранее подготовленные закуски. Она изо всех сил льнула к роженице, так что та даже не могла толком приласкать Ваню, который явно соскучился и тянулся к матери. По глазам Примы можно было прочесть – она верит во все приметы и своего шанса не собирается упускать: то приобнимет мать мальчика, то за руку подержит, то прижмёт к себе край её одежды.

В конце концов Севель мягко сумела освободиться из её хватки и подсела к Дениз. Та, видно с непривычки, заметно захмелела.

– Извини, – сказала она Севель. – Муж велел подобрать тебе украшение в подарок, а я не успела. На следующей неделе что-нибудь куплю.

– Украшение?