Я думаю пойти за ними, но дверь красноречиво закрывается у меня перед носом.

В висках взрывается. Перед глазами красные пятна.

Так и стою — в коридоре — закрываю их и стараюсь размеренно дышать.

Он злится. Я сама понимаю, что прав. Но я — мать. И он с этим ничего не сделает. Никак. Никогда.

Расшатанные нервы не дают угомониться. Хочется нажать на ручку и доказать, что я тоже умею добиваться желаемого, но вместо этого я силой заставляю себя отойти.

На кухню. Мечусь по ней, пока не слышу, что Айдар выходит.

Замираю тут же. Чувствую себя героиней фильма, но не романтической комедии, к сожалению. Что-то из ужасов.

Мужские шаги кажутся тяжелыми. Я жду удара по затылку, не меньше.

Дыхание частит. Сбивается.

Тянусь к шее, сжимаю ее и разворачиваюсь, чтобы тут же встретиться с бетонной стеной, о которую я в итоге наверняка разобьюсь.

Выпаливаю на опережение:

— Прости.

Мне кажется, что мы одновременно и на один интервал задерживаем дыхания.

Айдар моргает. Я тоже.

Трясет головой, лицо трет…

Поднимает глаза на меня — уже трезвые. Колкие.

— Не прощу, Айлин. Слишком много приходится тебе прощать. Постоянно тебе что-то нужно прощать.

Я не смею ответить: а тебе нет?

Молчу, выдавая свое пограничное состояние громким дыханием.

Кусаю губы, чтобы не дрожали. Впиваюсь в кожу пальцами и ногтями.

— Я не глумилась… — Шепчу, немного успокоившись. — Я испугалась просто. Ты снова давишь… Ты постоянно давишь…

Айдар отмахивается. Делает шаг вглубь комнаты. Окидывает ее взглядом и кивает на кулер.

— Воды налей…

Исполняю непрекословно. Когда отдаю — касаюсь кончиков его пальцев. Волнуюсь, одергиваю и тру.

Слежу, как жадно пьет. Он протягивает — наливаю еще. Отказывается.

— Я ей объясняла все… — Оправдываться бессмысленно, я понимаю. Что он знает обо мне, как о матери? Я потеряла ее в Риме, я придумала ее болезнь. Я повела ее на свиданку с ухажером. Она чуть не угодила под машину… — Она просто очень тебе обрадовалась…

У Айдара ноздри раздуваются. Из кучи вариантов он выбирает далеко не самый страшный:

— У детей атрофирован инстинкт самосохранения, Айлин. Они не понимают, что такое опасность, пока не почувствуют ее на себе. Иногда надо быть жестче, понимаешь меня?

У меня от удивления расширяются глаза. Айдар давит своим присутствием, я отступаю и мотаю головой.

— Мы с Сафие обо всем разговариваем…

— Айка, — рубит мои слишком правильные, и, как оказалось, опасные речи. — Ей четыре года. Она, как сама мне с радостью рассказывает, часто теряется потому что слишком самостоятельная. В твоем воспитании явная брешь, понимаешь?

Молчу. Внутри клокочет. Наружу выйти возмущению не даю. Он хочет сказать, что я для дочки недостаточно авторитетна?

— Не справляешься. Одной тебя ей не хватает, как бы ты себя ни убеждала.

Он не винит меня напрямую, но своими безапелляционными утверждениями режет без ножа.

В глубине души я и сама это понимаю. Но как такое принять? У меня разве был когда-то выбор?

— Я справляюсь, как могу, Айдар. Я всю себя вкладываю.

— Всей тебя ребенку мало. Как видишь.

Мы снова молчим. Айдар смотрит на меня, не приближаясь. Я тоже не подойду. Мне кажется на пару сантиметров ближе — током бить начнет.

Блуждает по лицу. Спускается ниже. Возвращается. Еще сильнее злится. Накручивает себя.

Матерится, уверена, но мысленно. При Сафи, даже спящей, ни слова кривого.

— Это твой ответ на мои слова о наказании? — спрашивает, вернувшись к глазам.

У меня щеки вспыхивают. Нет, конечно.

Мотаю головой. Когда смотрю на Айдара — понятно, зря. Он уже всё сложил.

— Твое упрямство могло стоить нам очень дорого, Айлин.

Снова «Айлин» и снова бесконечно больно.

— Прости…

Повторяю, от него отскакивает и падает к моим ногам.

Только я бросала белый флаг, а вернулся пепел.

— Что такого страшного в словах «он — твой отец»?

Новый вопрос повисает в воздухе. Я бы сказала, но это разозлит тебя еще сильнее.

Моя правда слишком страшная. Даже такой, как ты, к ней не готов.

— Что ты делал в городе? — Спрашиваю хрупким, как хрусталь, голосом. Мне самой это не нравится. И для Айдара роли не сыграет.

Жду новой колкости. Лишь бы на ответе не настаивал.

Он ожидаемо хмыкает.

— Мне надо чем-то себя занимать, пока ты мне врешь. По делам приехал.

— Каким?

Молчит. Я продолжаю:

— Когда все нормализуется, Сафи узнает… Тебе не надо тут оставаться.

— Сам решу где и кому оставаться. Ясно так?

Язык прикусываю.

В дверь звонят. Я напрягаюсь всем телом, Айдар кривится и смотрит в коридор.

Несколько секунд тишины и звонок повторяется.

Не хочу открывать. Если там Леша… Аллах, только Леши нам снова не хватало.

Но за меня опять решают.

К двери идет Айдар.

Отщелкивает замки, открывает.

На пороге — улыбчивый парень в форме какой-то доставки. В его руках — корзина, наполненная фруктами.

В мыслях мелькает догадка. От себя начинает тошнить.

— Айлин Керимова?

— Да.

— Это вам…

Он протягивает, я еле удерживаю очень ощутимый вес. Так красиво — глаз не оторвать. Правда я и не пытаюсь. Лучше смотреть на ананас, манго, маленький кокос и кучу цитрусовых, чем на бывшего мужа.

Дрожащими руками опускаю корзину к ногам.

— Спасибо вам, — благодарю доставщика, которому явно неловко. Он не привык вручать подарки под таким палящим красноречиво недоброжетальным взглядом.

— Там записка еще…

Подсказывает мне, возвращается к лифтам, а я приседаю к корзине.

Тяну открытку, раскрываю.

«Для Сафие Салмановой»

Жмурюсь и стараюсь скрыть, как плохо стало.

Чувствую себя ничтожеством. Он волновался. Витамины ей отправил. Поверил мне…

Вскидываю взгляд, как он любит — снизу вверх. Читаю во взгляде, несколько не нуждаемся в очередном «прости».

— Я начинаю процесс признания отцовства, Айлин. — Сердце пропускает удар. — Всплывут ли в его ходе поддельные документы — зависит от тебя.

Айдара не разрывают сомнения, как меня. Или он настолько железный, что совсем этого не показывает. Выходит. Хлопает дверью. Я слышу, как быстро спускается по ступенькам.

Сама сажусь на пол. Прячу лицо в руках.

Мне так плохо, что даже собраться не могу. Накрывает откат, я беззвучно и отчаянно плачу.

Айлин

Сафи по достоинству оценила подарок отца. Мандарины улетают из корзины только так. О сочном манго она теперь часто просит. Как и о встрече с Айдаром.

И я сдаюсь. Как бы сильно его ни боялась, отрицать очевидное не могу: они совпали. Даже если мы с ним — совсем нет, с дочерью у них все случилось.

Я не смогу сопротивляться. Мне нужно только как-то выбороть себе уверенность в том, что он ее не заберет.

Его угрозы подтверждают основательность моих опасений. Но что делать в условиях, когда прятаться поздно, нас уже нашли?

Я не знаю, как наладить с ним общение. Я не понимаю, чего он хочет от меня?

Полного подчинения?

Кажется, я уже и к этому готова. Только с Сафи нас не разлучай, пожалуйста…

Я и сама прекрасно понимаю, насколько в унизительной позиции оказалась. Я — мать. Не пьянчужка, не наркоманка. Да, живем мы на съёмной квартире, но у меня есть сбережения, бизнес, имя и честь. В обычных условиях этого более чем достаточно, чтобы навязывать отцу ребенка свои правила. В моих… Это ничто.

Если бы я не запретила себе когда-то испытывать любые эмоции к своей семье, сейчас кляла бы отца последними словами. Ведь это он отдавал меня именно такому Айдару. Жестокому, когда хочется. По отношению к тем, к кому хочется.

Ни у кого не было уверенности, что не захочется по отношению ко мне. И вот.