Тосты длились недолго – гостей то было на свадьбе всего двадцать. Так что вскоре все стали танцевать. Клод позволил раз провести в вальсе Соню своему отцу, потом свидетелю жениха. Но потом уже сам кружил ее, целуя в губы и шею. И обоим уже было невмоготу терпеть желание.

– Я сойду с ума сейчас, – честно сдавленным голосом пообещал Соне на ухо любимый.

– У меня ноги подкашиваются и голова кругом. Но что делать, снять номер в отеле поблизости? Смотаться домой?

Я спрошу у администратора ресторана, есть ли у них какое-нибудь уединенное помещение, кроме туалета.

Клод отошел вглубь ресторана, и вернулся с каким-то ключом очень счастливый.

– У них есть бельевая комнате, где хранятся чистые скатерти и полотенца. Там есть диван.

Диван оказался небольшой софой с одной боковой спинкой. Поэтому Клод повалил Соню на стопки скатертей, плотно пригнанные одна к другой в нише в стене. Клод поспешно усадил на среднюю кипу Соню и накрыл ей голову капроновыми юбками и врезался в длинным стоном во влагалище Софи, едва стянув трусы, утоляя острый голод после двух дней. Но как только он стал двигаться внутри, то сразу кончил – слишком велико было напряжением. И только после этого влюбленные смогли сладострастно, со смаком и не торопясь целоваться. Лиф Сониного платья стал частью юбки. Клод водил губами по оттискам кружев на нежной тугой кожей, пока не достиг сосков. Соня, которая только постанывала при поцелуях вскрикнула и выгнулась всем телом. Клод сжал зубами и оттянул сосок, стиснув грудь. И тут же тихая, разморенная нежность сменилась гулкими ударами сердца прямо об руку Клода, сжимающего левую из ее длинных, но торчащих от возбуждения вверх грудей.

Пока снова член Клода, так и пребывающего в рубашке и смокинге, не набух. Тогда он расстелил на полу средней величины полотенце, поставил Софью на колени и снова задрал капроновую юбку на голову:

– О-о-о! взвыл он, войдя в горячие волны влагалища. – Теперь я буду испытывать оргазм во время каждого балета «Лебединое озеро».

– А я вообще при виде балетной пачки, – томно пропела из под юбки-пачки Соня. Но на этом шутки кончились, и начался долгий, нарастающий до неимоверных скоростей движения жесткий секс.

Оба бормотали что-то будто резкое и злое, поскольку хотелось скорее большего, хотя непонятно чего, вскрикивали он неожиданных поворотов члена. И только когда в головах и телах застучало изнутри молотом, они откинулись на пол, тяжело дыша и стирая пот и прочие выделения кухонными полотенцами.

Клод, одевшись, скатал их в рулон, чтобы кто-то из персонала не увидел и понес их администратору.

– Придется мне за них заплатить, сказал Клод, выбрасывая при немолодом армянине их в урну и протягивая ему двести долларов.

– Не надо. Ты же чемпион по гимнастике. Будет мне сувенир в виде твоей спермы.

Нет, заберу с собой. Это теперь принадлежит только моей жене, сказал Клод, вынимая полотенца из урны. Выброшу в контейнер за кухней. Туда он и пошел, ведь Соня еще была в туалете – наносила заново смазанную косметику.

Ангелы тоже переместились в коридор, наблюдая, не подглядывала ли Ирэн в замочную скважину. Ее Ангел предупредил, что она хотела сфотографировать на мобильник их акт. Но за ней в коридор вышел Питер и отвлек собственными поцелуями от съемок чужого секса. И оба, словно захмелевшие, на подгибающихся ногах, вернулись к гостям, чтобы никто не стал искать молодоженов.

Их искала Роберта. Она уже измучалась успокаивать малыша Фреди, который не просто плакал, а вопил: «Мама, мама!!!» на весь зал ресторана басом, не свойственным малышам.

Питер пошел искать комнату, в которой уединились жених с невестой. И застал за дверью полный страсти вопль Клода. Дал минуту на одевание и постучал в дверь, прокричав через нее:

– Фрэд вопит и требует маму.

Растрепанные молодожены выскочили за ним вслед, не успел он пройти и пол коридора, на ходу поправляя прически (о фате речь не шла, ее нес в руках Клод вмст с ободком. Соня последние метры пробежала и окунулась в объятия Роберты, сунувшей ей в руки малыша текущими по щекам слезами. Соня тут же начала осушать их поцелуями, в перерывах бормоча что-то на самом индивидуальном языке, единственном между каждой матерью и ее ребенком.

Роберта подошла к Клоду, подозвала жестом руки и мужа присоединиться к ним. Все трое устроились на диване. И она, посмотрев на сына, выдавила из себя с большим трудом:

– Не думала, что скажу эти слова когда-нибудь, но, посмотри на мое платье: оно мокрое от слез Фрэди насквозь. Он жил с нами пару месяцев, никогда так не плакал при разлуке. У него было такое горе, что не передать словами. Вам придется взять малыша с собой в Турцию. Ничего, сейчас многие путешествуют с совсем маленькими детьми. Но ребенку, который наконец обрел маму терять ее труднее, чем когда умерла мать настоящая – он ее не любил, как и она – его.

Мы возьмем его с собой, мамочка, Клод поцеловать мать в щеку, – я понимаю, какая это жертва с твоей стороны и очень ценю. Мы хотели избежать для него опасности, но его страдания без нас не менее опасны, судя по его реакции. Я сам чуть не потерял Соню и испытал такую боль, которая уж точно не под силу перенести ребенку.

До этого моложавое лицо Роберта сжалось, как печеное яблоко.

Роби, ты просто… ты просто необычайно жертвенный человек. Я прожил с тобой столько лет и не знал этого. – Он повернулся в Клоду: Если вы через месяц не вернетесь сюла, мы с твоей мамой нагрянем к вам в гости. А если вообще туда переедите – то и мы тут все продадим и отправимся в Аланью покупать себе особняк. Мы так мало путешествовали, что пора начинать.

Клод обнял родителей за плечи. К ним уже шла через танцпол с младенцем на руках, лавируя среди пар, Софья, которой Ангелы внушили ту же мысль, что и Роберте – расставаться с мальчиком нельзя. Проходя мимо полностью «утонувших друг в друге» Питера и Ирэн, она подумала: счастье тоже может принимать характер эпидемии.

В ледяном Красноярске тоже все плавилось от страсти. Нану впервые долго ласкал мужчина. Варежкин пришел наутро не выспавшийся, с документами на его имя. Он протянул их ей прежде, чем снял пальто и соболиную шапку со следами снега.

– Я вчера попал со своим благородством – всю ночь – глаза закрою и мысленно тебя ласкаю, извелся весь, истерся весь и все никак успокоюсь.

Нана не дала ему договорить, распахнула халат на секунду блеснув оливковым, словно даже резиновым телом, и обхватив, смущенного подполковника за шею руками и за бедра ногами припечатала его к стене, расстегивая нервно штаны. Но он снял красавицу с себя и сказал, любуясь ее формами, особенно огромной грудью красивейшей формы.

– Не уж, я хочу, чтобы ты испытала все мои приемы обольщения разом. Для меня важнее, чтобы ты так вопила от страсти и плакала от нежности, как никогда в жизни. Он подхватил Нану (теперь по паспорту Нину Варежкину) на руки и понес ее в спальню.

У нее комок в горле застрял: как никогда в жизни. Та и вправду ведь никогда! Эта первая ее брачная ночь, то есть – день. И она официально замужем за этим человеком. Он купил ее душу. Если он хоть сама дьявол – то все равно она не заберет ее обратно. И по мере того, как быкообразный Игорь «пахал и сеял» на Нане любовь, по мере того, как все у нее внутри сперва будто раскололось, а потом мелко задрожало и потекло реками, она поняла, что это случилось – она испытала оргазм.

Игорь всегда заботился о том, чтобы женщина получила удовольствие. Даже с проститутками. Ему это доставляло даже большее удовлетворение, чем собственный оргазм. Не смотря на то, что жизнь перековала его из парня, который мечтал разгадывать тайны, участвовать в рукопашных схватках с матерыми урками и помогать обиженным людям в чинушу, крышующего бизнес, но все же первоначальные мотивы иногда просыпались. А уж тут такая красавица сбежала от криминального авторитета! И хотя сама она, фактически, совершила преступление, кастрировав мужчину ни за что не про что, но сам факт, что эта секс-бомба была способна зарифмовать «любить – убить» его возбуждал. Ведь это – темперамент. Но то, что у предполагаемой мандаринки он – второй мужчина в жизни – его поразил еще больше. И он старался, как никогда, заставить ее кончать и кончать. Даже взмок, сдерживаясь сам. И она так билась, так кричала во время и располосовала ему спину во время своих конвульсий, что Варежкин был потрясен. И обрадовался, что женился на такой чувственной Нане-Нине.