– Давай, – Соня была рада прервать этот нравоучительный разговор. Чего она взялась девку учить, как жить, раз сама не умеет?

Миша засиял всей своей круглой физиономией. Он любит и умеет подать анекдот, как пьесу. Или, скорее, как басню с моралью. Или уж он именно такие – философские – скетчи и запоминает из всей горы пошлятины.

– Итак, – подбодрила его кривой улыбкой Наталья.

– Еж зайцу говорит: «Спорим, я с горки на лису скачусь, а она мне ничего сделать не сможет?» – «Ну, давай», – с сомнением и опаской сказал другу заяц. Еж свернулся в клубок, скатился с горы, лиса разозлилась, что он ей лапы уколол, но ничего сделать с ежом из-за колючек не смогла. Заяц осмелел, свернулся, как еж. И тоже скатился под ноги лисе. Тут-то она его и съела. Подошел еж к шкурке друга и говорит: «Если нет иголок – выеживаться не надо».

Сам же Миша и засмеялся. А Наталья разозлилась еще больше.

– Да, у меня нет иголок, а я выеживаюсь. А еж мог бы прийти на помощь другу и уколоть лису.

– Ну, это было бы не жизненно, – Миша сам был не рад, что, видно, слишком встрял в спор девушек и, кажется, положил свою шутку на чашу весов и так побеждавшей стороны. Наталья нахмурилась и допивала чай молча. То есть явно внутри нее все клокотало. Но наружу не вырвалось. Но взгляд, которым Наталья окинула Софью, Михаилу очень не понравился.

Отвезти тебя, Наташа, в аэропорт? – Соня старалась быть снова гостеприимной, благо гостья к ним прибыла ненадолго.

– Такси закажу, – сквозь зубы промямлила Наталья, – есть у вас номер?

– Номера нет. И на турецком никто из нас ни бельмеса. Можем попросить Махмуда. Его такса – сто евро.

– Пойдет, – сказала Наталья, не добавив даже «спасибо».

Соня попросила Махмуда об одолжении. Тот подъехал через пять минут.

– Счастливого полета, – сказала Соня вслед гостье, которая ни с кем не попрощалась, уходя с водителем.

– Чего она вечно на тебя обиженная, не знаешь? – спросил Миша у Сони.

– Она ищет повод меня возненавидеть. У многих людей такая тактика: принять услугу и изобразить ее недостаточной, воспринять в штыки. Чтобы не быть благодарными.

– Да, уж. Не делай добра – не получишь и зла, – не в бровь, а в глаз заметил Михаил. Впрочем, до него уже это сказали философы пару-тройку тысяч лет назад.

И слова его были пророческими.

Наталья позвонила Лимону из машины и сказала обтекаемо:

– Я сделала то, что ты просил. Еду в аэропорт. Ты встретишь меня?

Лимон сперва хотел отказаться, но потом подумал, а вдруг Натка в отместку за невнимание позвонит Таубам и предупредит, что подпилила сучки под гамаком. К тому же, если гадость сработает, как надо, Наталью нужно будет отравить снотворным и напечатать покаянную записку.

Май закончился и настал июнь, а с ним и начало туристического сезона.

Соня с мужем и ребенком все чаще спускались к морю. Потому что от горячего песка, звука волн и домашнего лимонада Соня впадала в блаженную дрему. Она спала на берегу, потом вяло поднималась наверх и располагалась на террасе с видом на море. Потом снова спускалась к морю и плавала, плавала, плавала в чудесной аквамариновой воде, вдыхая ее неповторимый аромат. Море словно переселилось ей в кровь. Оно ласкало и баюкало. Оно обнимало и выталкивало на гребень больших, протяжных волн.

Клод плавал с ней, но только тогда, когда с ними на берег спускались Лиля с Мишей. Потому что Фредик настолько полюбил плавать, нырять и бултыхаться с мячиком у берега, что рвался вдаль. А этого родители допустить не могли.

Но на этот раз Клод не дал Соне заплыть далеко. Он встал на ноги и стал кружить Соню по воде, как на карусели, целуя на каждом обороте.

– Дай мне поплыть, – счастливо смеялась Соня, – голова кружится от поцелуев.

И они улеглись на волны. Клод плыл профессионально, а Соня держалась на воде, раздвигая ее руками перед животом.

– Как я рада, что мы купили этот дом, – сказала Софья, перевернувшись на спину и глядя в безоблачное небо. – Я словно плыву по воздуху – так мне легко и хорошо.

– И мне, – сказал Клод и поднырнул под Соню, задев ее спину своей.

– О, ты сегодня дельфин. А у нас в одной песне поется: дельфин и русалка, они, если честно, не пара, не пара, не пара.

– Мы и правда уже не пара. Мы – великолепная четверка.

– Как это?! – насторожилась Соня, заревновав.

– Да так. Нас – двое. У тебя в животе еще двое. Да еще пятый наш – на берегу.

– Тогда уж семерка. Ведь еще Роберт с Робертой. То есть по-русски – классическая семья. Семь таких, как я. Так у нас расшифровывается то, что у вас «фэмили».

– Пошли домой пельмени есть. Мама на всю ораву налепила, – сказала Соня. Она называла Роберту «мама», а Роберта все же по имени. Но каждый раз, произнося заветное слово «мама», она понимала, как долго этого не делала. А что если ее близнецам станет мамой называть некого? Но эта грустная мысль не задерживалась в климате блаженства и ускользала так же быстро, как и мелькала.

В саду тоже было хорошо, но до гамака Соня не доходила – плелась сразу в прохладу дома, в «облако» дивана. А потом, вечером, когда все смотрели телевизор и пили вино на террасе, дописывала книгу «Астролюдия». А Клод в своем кабинете сбрасывал в компьютер записи волн, звуки плавания с датчиков, обрабатывал в программе, установленной Владом, и дописывал мелодию до безусловно гармоничной и ритмичной. Плоды своих трудов они хотели обнародовать в августе, когда близнецы родятся и все друзья соберутся на праздник.

Но вот в полнолуние в середине июня Соня после любви с мужем пошла на кухню попить воды и вышла со стаканом на крыльцо. Тени от полной Луны сделали сад словно бы полным кружевных теней. Коты шуршали в траве, охотясь на птиц. И было так красиво и ароматно, что Соня накинула на себя сухое полотенце из туалета внизу, возле кухни, поверх ночной сорочки и пошла покачаться в гамаке.

Она уселась, потом улеглась осторожно. И начала медленно раскачиваться. Деревья поскрипывали уютно, словно пели ей колыбельную. Лицо Луны сияло сквозь ветки. И вдруг, когда Соня раскачалась уже дольно сильно, раздался сильный хруст, и последовал удар. Она упала спиной на землю с ускорением. И ее просто оглушила страшная боль. Прибежала и залаяла, а потом завыла собака, выросшая из их дворового щенка. Она помчалась к дому – звать на помощь, буквально с рычанием прыгая на дверь.

– Вот он, конец, – простонала Соня. Она лежала, боясь пошевелиться в страхе, что сломала позвоночник. Постепенно сильная боль ослабела, но заполнила ее всю без остатка. На какой-то момент она потеряла сознание, но быстро очнулась от мысли, что надо что-то делать, чтобы успели спасти детей. Семимесячных выхаживают. Она стала со стонами и вскриками выползать из сетей гамака.

Соня села, подтянувшись к стволу дерева сзади. Боль была острой и горячей. Она рвала на части.

На неистовый лай собаки первым из дома выскочил Роберт, за ним спустился Клод. Пес прыгал на них и, оглядываясь, будто звал их за собой вглубь сада, побежал туда с лаем.

Оба встревоженные мужчины кинулись вслед за собакой. Не тот это был пес, чтобы зря брехать.

Соня, услышав приближающиеся шаги, стал звать на помощь. Она заплакала, когда ее поднимали с земли. Клод взял ее на руки и понес молча.

– Ну вот и травма. Сама виновата! – причитала Соня. Клод ее понял: она имела в виду предсказания гороскопа насчет смерти при родах. Роберта в такие дела не посвящали. Но он и так понимал, что на таком сроке всякие сильные травмы вредны.

– Сейчас же поменяю билеты на наш рейс в Сидней на завтра. Ты теперь должна лечь на сохранение, – голос Роберта был ложно спокойным, но предательски срывался.

– Наверное, ближе полететь в Москву и там лечиться, – Соня была растеряна и дезориентирована.