И все стояли в молчании, пока рабочие опускали гроб в могилу и устанавливали камень с именем покойной. Варежкин положил венок на свежий холм. Но на ленте не было надписи. Да и что он мог писать в таком случае? «Убийце моей жены» разве что.

Потом вся компания отправилась на похороны Наны. На камне написали ее правильное имя, а не Нина. И тут Соне стало горько. Конечно, опосредованно именно Нана была виновата в том, что Павлу пришлось жениться для алиби. И из-за этого девушке пришлось пережить столько горького и страшного. Но все же молодая красавица, которую сейчас зарывали в землю, при жизни была такой яркой, пышущей энергией и сексуальностью, что могила казалась чем-то противоестественным, каким-то розыгрышем.

На ленте венка, который остался перед надгробным камнем Наны Варежкиной, была надпись «Любимой от любящего». Прочтя ее, Соня заплакала. Так мало дней была эта женшина любимой и любящей!

С кладбища поехали в кафе неподалеку. Мужчины, кроме Варежкина, пить ничего спиртного не стали. Варежкин же пил водку. Соня решила выпить красного вина, потому что чувство горечи внутри становилось физическим ощущением. Клод вопросительно посмотрел на жену, когда она по английски заказала бокал грузинского вина. Такового не оказалось. Но было французское и русское.

– Тогда кагора, – полувопросительно попросила онеа. И пояснила Клоду:

– Это вино считается церковным и часто его делают с благословления храмов.

Кагор затуманил ей рассудок мгновенно. И Соня сладко заплакала: не по свекрови, не по Нане. А потому, что страшное, гиблое время ее жизни осталось позади. Она заплакала от благодарности Богу, который услышал ее мольбу после похорон Павла и послал ей Клода. Но никому об этом не сказала. И плакала молча, без всхлипов. И была какой-то по рафаэлевски просветленной и сияющей изнутри. У Клода сердце зашлось от ужаса: а что, если б первой в Турции Тамара Орлова встретила бы не Нану, а его Софии?! Его будто током ударило. Клод рывком поднялся со своего места, чуть не опракинув стул, помог встать жене, обнял Софью и повел к машине, помахав всем на прощание рукой.

Следом собрался уходить Георгий – у него скоро рейс. Он положил свою визитку перед подполковником.

Варежкин остался сидеть и допил водку в одиночестве, вспоминая то немногое, что было в памяти от Наны. От ее облика в черном цвете, от ее постельных выкрутасов, от ее вульгарной сексуальности в виде блондинки.

Любили ли они друг друга, или Нана ловко его использовала? Он верил и не хотел верить словам Сони об его «блиц-жене». Угрожал ли и впрямь его благородный поступок дальнейшими осложнениями? Но логика вырвала его из хаоса мыслей. Вряд ли Нана могла планировать его неожиданный порыв, успокаивал себя мысленно подполковник. Он поднялся тяжело, кряхтя и вздыхая. Забрал оставленные на столе Клодом доллары – заранее оговоренную сумму за удвоенный заказ Игоря в похоронном бюро – ту часть, что пошла на бывшую свекровь Сони. И отправился в свою квартиру, на пороге которой погибла жена.

Георгий же по дороге в аэропорт напомнил одному из представителей группировки в Турции, что ему оставлена доверенность на то, чтобы Софья Тауб получила наследство убиенной Тамары Орловой. Ведт пока ее квартира была опечатана, невозможно было забрать из вещей «царицы Тамары» имеющуюся еще одну флэшку с порно-видео с участием Софьи и нескольких во всех отношениях опасных мужчин. Да и не пропадать же купленной Тамарой квартире в хорошем доме? Супруги Тауб могли бы в этой студии с видом на море селить своих гостей – неожиданно многочисленных с первого дня. До такой степени, что медовый месяц оказался сильно разбавленным несколькими ложками дегтя.

И по дороге в аэропорт Георгий разминулся с прибывшим из Москвы тем же рейсом, на котором улетит Гия, Михаилом Ставровым. Тому давно хотелось наезжать в Турцию зимой. И вот, пожалуйста, его мечта сбылась таким неожиданным путем – из-за случайного знакомства с красивейшей парой, какой доводилось Мише видеть не то что в элитной бане, где просто гнездовье разномастных девиц и девок, но даже в кино.

Распахнутые настежь ворота виллы, за которой был виден чудесный сад и двухэтажный с двумя круглыми башнями на крыше, которые были, по сути, еще двуся комнатами. Бока дома были скругленными. Видно, в них располагались винтовые лестницы. На террасе стоял сипатичный интеллегентный парень в очках с ребенком, похожим на растрепанное солнышко. Оба смотрели, как Миша выходил из такси и разглядывали его. Потом малыш закричал ему: «Миха!». И тот радостно понял, что его ждали.

Влад улыбнулся ему и поспешил навстречу, немного хромая. Михаил тут вспомнил, что вовсе не отдых – цель его поедки. И поспешил, чтобы взять малыша с рук инвалида. Мальчик радостно перескочил на руки к «Михе». И поцеловал его в щеку.

Михаил оторопел и понял, что теперь жизнь готов отдать за этого ребенка.

– Вот и со мной тоже самое, – понимающе посмотрел на него Влад. – Просто в плен берет навеки этот Фрэдик.

– Наш Фрэдик. – с нажимом поправил его Михаил.

– Это уж точно, Миха – наш. Ну, поковыляли сразу в домик для гостей. В этом доме у нас с тобой будет протекать только офисная часть дня. Ну и ем я пока что ту незамысловатую пищу, что готовит Сонечка. – Братская нежность прозвучала в голосе Влада. – Твою кровать буквально полчаса, как привезли. Поставим, как скажешь.

– Как стоит – так пусть и стоит. – Вдруг заскромничал гигант, что с его и впрямь медвежьей внешностью выглядело почти сценой из мультика. Фрэдик взял огромную лобастую голову Миши за уши ручонками.

– Кроватка, – сказал пацаненок, – синяя.

Кроватка была почти двуспальной по размеру. И коричневой. Но, видно, малыш пока не все названия цветов выучил на русском и английсом. Но синий цвет глаз своей мамы не знать не мог. В свое время он ткнул в глаз сони пальцем и спроси – «Глазик каков». И это вошло в семейный обиход. Как раздаваемы «уставом младенца» имена новых знакомых.

– Стний, – сказал на английском папа. А мама сказала то же слово по – русски. Малыш не путал языки. Ведь супруги договорились, что английское значение придет с мужской стороны, а русское – с женской.

Кровать новые жильцы гостевого домика передвинули так, чтобы между постелями поместился электрокамин. Стол придвинули к окну. И третьим стулом приставили дейский высокий стульчик – портативный трон – как назвал его Влад.

Влад еще днем перенес в угол маленькой комнаты батуд в виде замка и подушку Фрэдика. Ведь когда он будет, присматривая за малышом, занят работой на компьютере, пацаненок может прыгать в свое удовольствие.

Михаил открыл свою сумку, в которой оказалась смена белья и огромный плюшевый медведь.

– Это тебе от меня. Пока не пробуй его унести.

– Положу его на батуд. Пусть падает на мягкое, – тоном заботливой няни проворковал Влад.

– Жениться тебе надо скорее, – улыбнулся Михаил, – В тебе отцовского столько, что просто страшно.

– Потому что у меня никогда отца не было. Мать одиночка родила для себя.

– Ты сам себя сделал, – как говорят американцы.

Еще не доделал, вспомнив о своей потерянной ступне и лодыжке. помрачнел Влад.

– И как ты ее лишился?

– Переходил дорогу на зеленый. Только ступил, как пьяный урод раздробил ступню, а второй шиной переехал и выше, когда я упал. И уехал, не остановившись.

– Пьяный? Его что, поймали?

– Нет. Его убили. В тот же день. Люди Лари. Тогда он и признался, что моя мать была его первой женщиной, и сразу «залетела». А до этого скрывал, только деньгами помогал нашей семье.

– Да-а. История.

– Теперь Илларион финансирует проект с протезом. Не проболтайся никому. Ведь отец – вор в законе. Надеюсь, ты не из бандитов.

– Нет, конечно. Хоть с виду и не скажешь, но силу я применяю только для массажа. Но ведь с моей внешностью никто и не задирается.

Оба парня рассмеялись. Фрэдик закричал:

– Мама, папа, – когда нос джипа только сунулся в ворота неподалеку. И кинулся бежать обниматься с машиной. Но Миха подхватил его под мышки и под восторженный визг малыша вынес на крыльцо.