Петр уже не так ожесточенно защищал свою позицию, зато Дмитрий мягко, но настойчиво проводил собственную мысль: необходимо очистить Неву от шведов, поставить там свой город и сделать его торговым, экономическим и военным центром. А потому местных жителей грабить и разорять не надо. Вместе с переселенными русскими крестьянами, они станут хозяйственной базой нового города.

Дмитрия подняли на смех: он собирается выращивать в болотах рожь? К нам привозить станут и из глубин страны на повозках и на кораблях из Европы. Дмитрий только саркастически улыбался. Он-то знал, что в окрестностях Санкт-Петербурга в ХХI веке выращивают и зерновые, и овощи, и еще много чего. И болота давно высушены.

Не Сочи, конечно, но земледелие существует, а животноводство практически процветает. С таким-то количеством ртов. А надеяться на внешний рынок… Санкции, ребята, были всегда, вот прижмут вас господа будущие империалисты, посмотрим, как вы запоете.

Петр был оживлен, весел, охотно ступал в дискуссии, но что особенно радовало Дмитрия — напрямую с ним не спорил. Кажется, он сумел простучаться со своей идеей освоения Прибалтики.

Он ненавязчиво перевел разговор на название будущего города. Петр, пыхнув трубкой, сразу ограничил тематику, заявив, что ему понравилось название Карлскруне (Корона Карла). Тот час же появились аналогичные примеры. Дмитрий поморщился. Зачем трогать красивое название Санкт-Петербург?

— Нет, все это не так, — категорично сказал он соратникам (не царю же возражать?), — не лучше ли назвать в честь небесного покровителя государя — Санкт-Питербурх?

Все замолчали, ожидая реакции царя. Меньшиков было попытался возражать, но был остановлен жестом Петра. Тому явно понравилось европеизированное название, да еще связанное с ним.

— Будь по сему! — решительно объявил царь, — теперь осталось только завоевать земли под Санкт-Питербурх и будем строить парадиз!

Вот в конце одного из таких вечеров Дмитрий и обратился к царю с просьбишкой: хочу, дескать жениться на княжне Дарье Хилковой. Сама она согласна, а отец не только согласен, но и выступил с просьбой. И он положил бумажный лист отца Даше.

Царь был в хорошем настроении после нескольких рюмок водки и дружеской беседы, в которой Дмитрий играл не последнюю роль. По-доброму отнесся:

— Я помню, ты говорил. До свадьбы дошел? Молодец! От меня что требуется?

Что требуется, было понятно — как сюзерен и командир он должен был дать своему дворянину и сержанту гвардии разрешение. Это средневековье и поэтому никакой демократии — все регламентировано — от свадьбы до похорон для всех социальных слоев. Хоть ты дворянин, хоть крестьянин — проси разрешение. При чем каждый просил у своего господина.

Петр это прекрасно понимал и под его вопросом скрывался двойной смысл: а к свадьбе тебе что — ты наш человек, тебе я могу дать — хоть денег, хоть земли под дом, хоть крестьян для хозяйства.

Однако Дмитрий пока отказался:

— Благодарствую, государь, все уже есть твоей милостью. Если вот только просьбишку князя.

Петр уже видел лист бумаги, но читать ее не собирался. Одно дело Дмитрий, свой человек, другое дело князь Хилков, которого он до сих пор недолюбливал и его просьбу читать не собирался. Так, пусть бумага по коллегиям месячишко-два проползает, а там посмотрим.

Ну раз Дмитрий просит…

Петр нехотя взял и с каждым словом его настроение поднималось.

— Ай да князь! Что ты ему сделал, он не только за тебя единственную дочь отдает, да еще в свою семью включает?

— Да вот так как-то, — пробормотал. Дмитрий. Рассказывать подробности личной, практически интимной жизни он не собирался даже царю.

Впрочем, Петр и не собирался. Родство с княжеской семьей и получение от нее (или через нее?) княжеского титула его откровенно порадовало.

Ближний кружок самых близких царю людей был довольно простонароден или, как Дмитрий, входил в число мелких дворян. Вообще-то Петру это было, кто его люди, с низов или верхов, но иногда задевало. «Породистые» люди, цвет и честь страны до сих пор к нему не очень-то стремятся.

И, тем более, он радовался там счастливчикам, которые всеми правдами и неправдами сумели в титулованную знать.

Он подписался под обращением князя и отдал Дмитрию:

— Давай, работай. Конечно я ЗА!

И с этими словами отдал бумаги обратно. Попаданец, не выдержал, посмотрел. Почерком царя, небрежным, с ошибками было написано поверх текста князя: «Быть по сему». То есть Петр согласился и накарябал что-то волнующе-одобрительное. А что уже конкретно должно быть написано, так это ни чиновникам, ни самому виновнику сей цидулки было не интересно.

XIX век цивилизации, а, значит, бюрократии еще не наступит целых сто лет! Сейчас шел век XVIII век, варварский и незлобливый, когда даже смертная казнь осуществлялась по устному уведомлению, а не как итог бюрократической переписки.

Попаданец поднял глаза с бумаги на царя. Тот дело свое сделал, все было понятно и ращено. Однако Петр чего-то ждал, и, с учетом предыдущей практики, Дмитрий понял, что одно-то дело они разрешили, но общий разговор у них не закончен. Ибо на то он и царь (в недалеком будущем император), призванный решать не только проблемы отдельных людей, но и государства в целом.

— Слушаю, государь! — сказал он и не поклонился по-старомосковски, а сделал легкий реверанс по-западному.

— Понимаешь, гад похлебкин, — Петр ласково, по-дружески, ткнул рукой в грудь, — то, что ты так умело делаешь свою судьбу и готовишь по-божески детишек, это хорошо. Я даже очень тобой восхищен. Не сидишь у царского престола, хлебальниом не разеваешь. Мол, дай, государь, того и сего, и титл, и тысячу рублей, и деву розовощекую. Сам все делаешь, за что я тобой очень доволен. Давай, зови на свадьбу в усадьбу князей Хилковых, до сего времени гнездо мерзопакостное, а теперьуже свое.

Петр оценивающе посмотрел на Дмитрия. Мол, я хотя и царь, а сам себя на свадьбу позвать не могу, не Бог еще!

Дмитрий его понял. Это же не XXI век, на дворе XVIII столетие. И не человек здесь все решает, пусть даже монарх, а Всевышний.

— Благодарствую, государь, за то, что пожелал прийти ко мне на венчание, — поклонился Дмитрий сначала по московскому, а затем сделал западный реверанс, — приглашаю тебя ко мне на венчание, а потом на свадьбу, вкусить яства свадебные, принять пития разные!

— Гут, — сказал Петр по-немецки, потом перешел на русский: — но свадьба — свадьба, а дела государственные надо решать. Приди завтра вечером в кружок друзей избранных. Реформы-то мы приняли и даже, вроде бы, воевать решили с кем, а на какие деньги еще не учли. Теперь вот подумаем, покумекаем.

— Обязательно приду, государь, — он сделал обязательный реверанс, теперь прощальный, взял очень важную бумагу с разрешением Петра на переход Дмитрия Кистенева в род князей Хилковых, стараясь, чтобы пальцы зримо не дрожали.

Вот это он сходил удачно. Видимо, очень уж к сердцу пришелся попаданец, если Петр не только разрешил стать ему князем, не только позволил венчаться, а это только по воле господина, но и сам решил придти, а это такая милостивая воля! Так ведь еще включил его в кружок избранных, не тех, которые обычно здесь водку пьют, а те, которые наряду с царем и правят в России.

Ай да Митька, ай да сукин сын!

В усадьбе Хилковых его ждали с понятным волнением. И ладно Даша, уже который год вроде бы и помолвлена, хотя официально, в церкви, к алтарю не подведена. Пора уже, как только государь разрешит, то и венчаться. А то ведь и подружки примерно таких же известных аристократических семей Москвы почти смеются. Почти двадцать уже, все девушки, женщины уже, детей имеют. Одна она, как старая девушка!

Волновался и князь Александр Никитович. Согласится или нет царь Петр Алексеевич? Ведь если ДА, то и в роду второй мужчина есть, молодой и к карьере приспособленный. И Дашу можно венчать, а там, с божьей волей, и внуки пойдут. Почитай, и оживет род и будет снова и снова родиться и возвращаться. Лишь бы Дмитрий смог!